Педагогика без границ. Страдание и милосердие

Из всех прочитанных мной за последние годы книг по педагогике книга Людмилы Улицкой «Человек попал в больницу» («Эксмо»-2009, тираж 5000 экз.) произвела на меня особо сильное впечатление, стала эмоциональным потрясением. Ее трудно читать, потому что в ней такая концентрация боли и страдания, что она бьет по сердцу и по нервам. Только не ищите эту книгу в педагогических отделах книжных магазинов. Это не та педагогика, которая педагогика. Это та Педагогика, которая, формально говоря, находится за границами специальной педагогической литературы. Это педагогика без границ.

А ведь многим и многим из них живется не безмятежно и не так уж и сладко, даже если материально их жизнь вроде бы благополучна. Одни семейные разломы чего стоят.

Комментарий «УГ»На мой взгляд, непонимание того, что в мире существуют боль и страдание, неумение их хоть как-то ощутить – симптом неблагополучия, говорящий о серьезной социальной опасности.Конечно, жить в мире, в котором нет «Курска», Чернобыля, Беслана, легче. Но человечнее ли такая жизнь?Не кажется ли вам, что не в больнице – в школе многим нашим ученикам так не хватает вот такого соучастия, сопонимания, способности выслушать и успокоить?

«Несколько тысяч тяжелобольных детей, выживших и умерших, их родители, врачи и персонал детской больницы, два ушедших от нас священника, отец Александр Мень и отец Георгий Чистяков, прихожане храмов в Новой Деревне и в Москве, в Столешниковом переулке, – вот действующие лица этой истории, которая началась зимой 1989 года на окраине Москвы, в конце Ленинского проспекта».

Это книга о тех, кого на Западе называют волонтерами. Я когда-то интересовался волонтерским движением в Европе и Америке и был поражен его масштабом и эффективностью. Здесь эти люди называются группой милосердия, и в конце книги их список – 242 человека.

Это книга о боли и страдании. Не буду ничего цитировать. Не буду ничего пересказывать. Или вы эту книгу прочтете, или нет. А я своими словами передать ее все равно не смогу. Скажу лишь, что так сложилась жизнь, что таких детей, правда, в период ремиссии, я последние 5 лет вижу ежегодно (об этом расскажу в следующей, последней, статье). Скажу и о том, что, когда я был студентом, у меня от лейкемии умерла двоюродная сестра. Так что книгу эту я воспринял очень остро. Но не только по этим причинам.

Это книга о добре и милосердии. Тема очень больная для нашего общества и нашей школы в частности. Знакомясь со своими новыми десятыми классами, даю домашнее сочинение, тема которого направлена на самого себя, требует рефлексии. В 2008 и 2009 годах впервые предложил написать сочинение на тему «Потрясение». Приведу полностью лишь одну из работ.

«У меня в жизни не было потрясений. С самого рождения обо мне заботились родители, я много путешествовал. За это время я успел полюбить солнце и море, лес. Школа открыла для меня горизонт книг и радость познания того, из чего состоит мир. Я родился в новое, мирное время, а удары и потрясения войны слышал из уст старшего поколения. (Это, кстати, написано через месяц после событий в Южной Осетии. – Л.А.) Интернет, спутниковое телевидение, мобильный телефон и другие всевозможные приборы помогают мне познавать великолепие мира. Различные новости, звучащие по телевидению и радиовещанию, я воспринимаю как обыкновенную информацию для сведения. Но не могу я вам рассказать про потрясения, так как их не было у меня. В свои шестнадцать лет разве можно вообще кидаться такими словами, как потрясение. Мне кажется, нет. И я искренне надеюсь на то, что настоящие потрясения меня никогда не коснутся».

Не знаю, завидовать нужно такой безмятежности или огорчать она должна. У меня было другое детство. В начале июля 1941 года нас, детей работников здравоохранения Москвы, без родителей на пароходе отправили в эвакуацию. Где-то около Казани я проснулся от страшного надрывного крика. Оделся и вышел на палубу. На наш пароход грузили мобилизованных. И отцы, матери, жены, невесты, родственники, друзья живых людей провожали на смерть. Конечно, значение и смысл того, чему я стал свидетелем, тогда в полной мере я понять не мог. Но крик этот я слышу всю свою жизнь. Летом сорок третьего в грибном лагере я увидел русскую деревню без мужчин, а помню все это до сих пор.

Скоро в журнале «Литература в школе» увидит свет моя статья, в которой я рассказываю о сочинениях трех своих одиннадцатых классов, посвященных «Чернобыльской молитве» Светланы Алексиевич. Уже после того как я отдал статью в журнал, я повторил это сочинение весной 2009 года в двух своих одиннадцатых классах. Ограничусь выписками лишь из сочинения одной десятиклассницы, очень хорошей ученицы.

«Думаю, не стоит давать эту книгу в школе. Пусть все живут в своих уютных мирах, пусть наивно полагают, что жизнь именно такая, какой они ее видят. В конце концов, в этом их счастье. Мой мир – это мой стол, моя семья, мои друзья, мой город. Даже моя дача все равно остается тихим, маленьким раем, где прошло все мое детство. Мой мир – это танцы, концерты, прогулки по ВДНХ, путешествия, рок-н-ролл. В моем мире нет Чернобыля. Да, жалко, да, грустно. Да, теперь я все знаю. Но у меня есть планы на жизнь, мечты. Есть столько мест, где я не была. Столько концертов, которые мне предстоит посетить! Столько новых интересных людей, с которыми я дальше пойду по жизни! У меня все впереди, я не хочу ставить точку на этом, не хочу до конца жизни сидеть и страдать, потому что страдают другие. У меня есть право на счастье. Поэтому я смело заявляю: мое мировоззрение не пошатнулось, и менее счастливой я не стала…»

Раньше документ, который получали выпускники школы, назывался аттестатом зрелости. Пусть сегодня он так не называется. Но воспитание зрелости остается одной из важнейших задач школы. Никакими экзаменационными баллами и всякого рода «портфолиями» ее не измеришь. Лучше Экзюпери тут никто не сказал: «Самого главного глазами не увидишь. Зорко одно лишь сердце». Добавлю: и здесь даже Рособрнадзор бессилен.

Но вернемся к книге. Она рассказывает о работе добровольцев, которые помогали больнице, врачам, сестрам, нянечкам, детям, их родителям. Дежурили в палатах, ухаживали за больными детьми, занимались с ними, устраивали им праздники, доставали лекарства, искали спонсоров и находили их, отправляли на дорогое лечение за границу, пристраивали детдомовских в семьи, заботились о московском жилье для приехавших из дальних мест родителей детей…

Несколько лет назад меня поразила очень точная формулировка Инны Роднянской: «Ужасы и горечи жизни были всегда. Но не всегда их встречали настолько разоружившись. Уместно будет диагностировать не рост Зла, а дефицит мужества, питаемого знанием Добра». Книга Улицкой – о неистребимости Добра, Веры, Сострадания, Милосердия. Не будем забывать, что в ней описывается время, когда многие нравственные устои рухнули и многим людям все эти добродетели показались старой рухлядью. Вот и в этом году, когда вышла книга Улицкой, один из самых глубоких наших социологов Борис Дубин написал даже о людях культуры: «В этом слое, за редчайшим исключением, практически не осталось особых зон, где сохраняется чувствительность к тому, что происходит в стране, в мире, с человеком, в отношениях между людьми». Вот почему так особо значима книга Людмилы Улицкой, пусть пока еще как исключение.

Это книга о Педагогике с большой буквы. О самом главном в науке, если она все-таки наука, о воспитании.

Вот говорит отец Георгий Чистяков: «Я прихожу к больному ребенку, и оказывается, что все проблемы мира, все проблемы жизни человечества в этот момент концентрируются в нем – маленьком мальчике или маленькой девочке».

Вот рассказывает Лина Салтыкова, руководитель группы милосердия: «В первые годы к нам приходили врачи: «Вы не можете попросить, чтобы Володя Шишкорев пошел к такому-то ребенку? Ему нужно помочь, у него депрессия. Медицинскими средствами мы ничего не можем сделать». Порой бывает, что лечение не дает результатов, не воспринимается организмом. Володя шел к ребенку. И часто это помогало изменить течение болезни, повернуть ребенка к выздоровлению. Ведь настрой на выздоровление – это главное в лечении, никакие медицинские препараты не помогают, если ребенок не верит в выздоровление, не борется. Врачи неоднократно говорили нам, что готовы подписать протокол, а после посещения Володи Шишкорева улучшаются анализы крови!»

Не кажется ли вам, что не в больнице – в школе многим нашим ученикам так не хватает вот такого соучастия, сопонимания, способности выслушать и успокоить? А ведь многим и многим из них живется не безмятежно и не так уж и сладко, даже если материально их жизнь вроде бы благополучна. Одни семейные разломы чего стоят.

Когда-то моя мама работала в психиатрической больнице имени Ганнушкина и занималась там для того времени новым делом – культтерапией, тем более что была она не врачом, а педагогом. А вот сейчас я прочел об арт-терапии – лечении искусством. Занятия творчеством: рисование, выпиливание, вязание, музицирование – обучение игре на фортепьяно и гитаре, сочинение песен и прочее. Репродукции рисунков больных детей включены в книгу. А потом появился и компьютерный класс, где обучение проводят сотрудники компании «Майкрософт», и дети получают сертификаты.

У меня нет возможности рассказать обо всем, что есть в этой книге. Поэтому остановлюсь сейчас только на двух ключевых ее темах. Начнем издалека. Но мы ведь договорились с вами, что я буду рассказывать не только о книгах, но и о том, как они преломились сквозь меня самого. Перефразируя известные слова поэта, могу сказать, что статьи мои – это рассказ о времени, о книгах и о себе. Вот такой новый для меня синтетический жанр.

Так вот, лет 25 назад в одном из самых интеллигентных классов страны, в единственной в СССР школе с театральным уклоном я решил показать, что стоит за словами Базарова «Рафаэль гроша медного не стоит». Принес в класс альбом и показал репродукцию «Сикстинской мадонны» этого самого Рафаэля. И вдруг – это не входило в мои планы – стал перелистывать альбом, показывать и другие репродукции и спросил: «Смотрите, здесь мадонна с мальчиком на руках, и здесь, и вот тут. Откуда же такая дискриминация? Почему все мадонны с мальчиками и нет ни одной с девочкой?» В двух классах нашелся один старшеклассник, который смог ответить на этот вопрос.

А три года назад я сидел ассистентом на защите рефератов по литературе. Один из выпускников защищал реферат по теме «Икона в русской литературе». Ну ему и карты в руки. Я повторил этот же вопрос. Он долго думал, а потом сказал: «Женщина с мальчиком на руках выражает идею материнства больше, чем женщина с девочкой на руках». А потом в новом учебном году я задал все тот же вопрос в трех своих десятых классах. А потом еще раз в своих двух новых десятых классах. За четверть века прогресс был поразительный: в каждом из классов смогли правильно ответить уже по 3-4 человека.

И в тех же пяти, но уже одиннадцатых классах предлагал такое задание: «Откройте дома такие-то и такие-то места в Евангелии и ответьте на вопрос, чем отличается изображение Понтия Пилата в Евангелии от того, как он изображен в романе Булгакова «Мастер и Маргарита». А мне в ответ дружно кричали: «А у нас нет дома Евангелия!». Пришлось диктовать. Правда, выяснилось, что все-таки у нескольких человек оно есть и что несколько человек что-то в нем читали.

Согласитесь, что все это абсолютно ненормально. И сама идея знакомить учащихся нашей школы с основами понимания религии и религий представляется мне абсолютно верной. Но вот в чем дело. У греков был миф о царе Фригии, которому Дионис предложил исполнить любое его желание. Мидас пожелал, чтобы все, к чему он прикасался, превращалось в золото. Но в золото стала превращаться и пища, и вода. У нас же есть поразительное свойство: опошлять все, к чему мы прикасаемся.

Когда только начали проникать на уроки темы и мотивы религии, я увидел, как мало там подлинного и как много спекуляции, неграмотной конъюнктуры, пошлости. Я написал обо всем этом статью, и она тогда же была опубликована в «Новом мире» («Совопросник века сего», «Новый мир», 1998, №1). Статью готовил к печати поэт Юрий Кублановский, человек верующий. Не буду приводить примеры из нее. Но и сегодня я представляю, как школьник будет посылать записку своему товарищу с просьбой прислать шпаргалку с десятью заповедями. И, много занимаясь ЕГЭ, я легко могу представить, что придумают наши «кимотворцы». Скажем, такое: «Христос прожил: 1) 27 лет; 2) 33 года;

3) 41 год; 4) 56 лет». Или вот такое: «Христа 1) расстреляли,

2) повесили, 3) распяли, 4) побили каменьями».

Вы скажете, что это кощунство. Конечно. Но где же вы раньше были? Почему вы молчали, когда вот так же в ЕГЭ по литературе распинали Пушкина, Блока, Ахматову?

Но все же я хочу воспроизвести из той статьи из «Нового мира» некоторые свои рассуждения (кто из нынешних читателей «УГ» ее тогда читал?). Не только потому, что я так же думаю сейчас. Но и потому, что рассуждения эти помогут в наших нынешних размышлениях на эту очень важную тему, в решении которой не хватает ясности.

«Вряд ли нужно говорить о том, что в отношении к религии, ее ценностям всякая спекулятивность особенно опасна, и о том, что здесь нужна также и выверенность каждого шага. И нет ничего хорошего, когда одна конъюнктура сменяет другую, когда превращается в общее расхожее место… Но именно школа стремится поразительно быстро откликнуться на все качания маятника и переориентироваться – не всегда продуманно. Разменной монетой стало все. Вчера писали про БАМ, КамАЗ, воинов-интернационалистов. Сегодня с такой же легкостью – про ГУЛАГ, тоталитарный режим, семьдесят лет рабства и – естественно, про Голгофу…

В Первом послании апостола Павла к коринфянам есть определение /1:20/, которое очень близко мне, как учителю литературы: «СОВОПРОСНИК ВЕКА СЕГО». Для юности, как уже давно отмечено психологами, характерно своеобразное философское умопонимание. Сегодня, когда многие идеалы и идолы рухнули, а новых, стоўящих нет, эта необходимость разобраться в вопросах «века сего» особенно важна. И обращение к истинам религии необычайно расширяет и углубляет возможность полнее увидеть мир с его роковыми вопросами и тайнами, и самого себя, и культуру…

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая, или кимвал звучащий» (I Кор. I3:I).

Многие десятилетия мы умудрялись обращать в звенящую медь все: «чувства добрые» Пушкина, мысли Толстого, страдания Гоголя. Кажется, теперь очередь дошла до Ветхого и Нового Завета.

Станут ли мои ученики верующими или нет – это их личный выбор. Я их не обращаю и не отвращаю. У меня, как учителя литературы, другая задача – ввести их в мир безусловных художественных, философских и нравственных ценностей. Среди них и ценности христианские. Для меня в уроке главное то, что всех нас объединяет, а не разъединяет».

Продолжение следует