Педагогика без границ. Страдание и милосердие

«Я думаю, что сегодня у религии, искусства, литературы, школы есть одна общая задача – помочь юным душам выдержать натиск жесткой и во многом расчеловечивающей реальности нашей, противостоять ему. Помочь обрести то, что Пушкин просто и гениально определил как «самостоянье человека». И далее – «залог величия его».

Окончание. Начало в №44

Так я закончил свою статью тогда, так думаю и сегодня. И больше всего боюсь, чтобы в школу на уроки, где идет речь о ценностях духовных, не проникла «осетрина второй свежести».

Когда я слушал отца Александра Меня (увы, лишь раз), читал его книги, читал «Воскресные проповеди» Антония, митрополита Сурожского, книги Сергея Аверинцева, «Преступить порог надежды» Папы Иоанна Павла II, «Лекции по истории Христианской церкви», подаренные мне автором, профессором Свято-Тихоновского Богословского института, моим учеником и главным консультантом по вопросам религии, они отзывались во мне живым словом и поиском истины, хотя я и человек иного мировоззрения. И могу ли забыть я, не православный, не христианин и вообще человек неверующий, что пережил, стоя около ограды Гефсиманского сада?!

И вот теперь в книге Людмилы Улицкой я читаю о подлинной христианской самоотверженности, истинном христианском служении добру. И знакомлюсь с отцом Георгием Чистяковым, памяти которого и посвящена книга, хотя, как я обнаружил, перечитывая старую новомирскую свою статью, еще тогда я на него ссылался. О самом отце Георгии Чистякове вы сможете прочитать в книге, я же остановлюсь лишь на одном. (К книге приложен диск «Богослужение. Бог плачет. Памяти священника Георгия Чистякова». Но у меня оказался бракованный экземпляр.)

Из всех вопросов христианской философии меня всегда больше всего интересовал вопрос теодицеи. Теодицея, читаем мы в третьем томе энциклопедии «Христианство», приобрела «значение общего термина для выражения задачи примирить существование зла в мире с благостью, премудростью, всемогуществом и правосудием Творца». Широко распространена точка зрения, суть которой в том, что Бог допускает зло как средство наказания свободных существ, злоупотребивших своей свободой. Короче, зло – это наказание за грехи. Современное православное богословие такую точку зрения не принимает. Но она, повторяю, широко распространена среди верующих. Никогда я не читал такое страстное, такое взволнованное рассуждение на эту тему, как у отца Георгия Чистякова. Это и понятно: ведь оно прозвучало в стенах детской больницы, в которой дети и страдают, и выздоравливают, и умирают.

«Если Бог все это устроил, хотя бы для нашего вразумления, то это не Бог, это злой демон, зачем ему поклоняться, его надо просто изгнать из жизни. Если Богу, для того чтобы мы образумились, надо было умертвить Антошу, Сашу, Женю, Катю и т. д., я не хочу верить в такого Бога. Напомню, что слово «верить» не значит «признавать, что Он есть», «верить» – это «доверять, вверяться, вверять или отдавать себя». Тогда выходит, что были правы те, кто в 30-е годы разрушал храмы и жег на кострах иконы, те, кто храмы превращал во дворцы культуры. Грустно. Хуже, чем грустно. Странно».

И в другой раз: «Что касается извечного вопроса «За что?», конечно, его задают и родители, и дети. «За что я умираю?», «За что умирает мой сын или дочь?». Почему-то многие связывают болезнь и смерть с грехом. Это не так. Иисуса спросили про слепорожденного: «Кто согрешил, он или его родители?» И Иисус ответил: «Ни он, ни родители его». Мы не знаем, отчего кто болен и почему мы умираем. Болезни, с которыми лежат дети в нашей больнице, столь страшны и столь ужасны – мне не хочется верить, что это «Бог наказал». Если Бог способен столь жестоко наказывать, не нужен мне, священнику, такой Бог».

(Я только что прочитал большой, в четыреста страниц, учебник «История религий» для 10-11-х классов. Думаю, что с точки зрения науки там все правильно. Но сотни, сотни имен, дат, событий, понятий. И все это надо знать. Этого требуют вопросы и задания. Назовите основные причины созыва Вселенских соборов. Какие из этих соборов кажутся вам наиболее значимыми? Перечислите существующие ныне поместные православные церкви. Какие изменения в положении обер-прокуроров произошли в ХIХ веке? Можете ли вы объяснить, в чем состоит цель христианской жизни? Расскажите о роли католической церкви в современном мире. Перечислите древнерусские города, в которых существовали латинские храмы. Кратко изложите главные положения мусульманского вероучения. В чем состояли основные различия между течениями в иудаизме в эпоху Второго храма? А как вам нравится информация о том, что «арабский путешественник Абу Абдалах Мухамад ибн Батута (1304-1377) побывал в Египте, Аравии, Иране, Сирии, Малой Азии, в Крыму и южных областях России»? А о том, что мусульмане молятся «коллективно» и среди них есть сторонники «модернизации шариатских правовых норм»? Возможно ли все это читать после Меня, Аверинцева, митрополита Антония, отца Георгия Чистякова? Да лучшего способа отвратить от нового предмета и придумать невозможно.)

И тут мы подошли к самому трудному. С первых же страниц в книгу вошла тема смерти. Рассказывает Петр Коротаев, тогда двадцатитрехлетний гидрогеолог: «Тогда, за лето 1992 года, мы проводили девятнадцать умерших детей. Очень тяжело. Я был «погребальной командой» – оформлял смерть ребенка, сопровождал родственников до аэропорта или вокзала». Из статьи отца Георгия Чистякова 1995 года: «За последний месяц я похоронил шесть детей из больницы, где каждую субботу служу литургию… И в каждом гробу родной, горячо любимый, чистый, светлый, чудесный».

И что должен делать врач, говорить ли ему уходящему ребенку о его уходе?

Обо всем этом «не понаслышке, не из книжки трактует автор этих строк». Помню, как в самом начале своей работы в школе я сидел у постели своего умирающего от саркомы ученика. Он говорил мне, как трудно будет ему догонять пропущенное во время болезни, а я, зная, что через несколько дней мы будем его хоронить, рассказывал, кого и за какой предмет я назначил ответственным за занятия с ним. А что я должен был сделать? Помню и то, как однажды поздно вечером позвонила любимая женщина моего умирающего товарища: «Он в полном сознании, но до утра его уже не будет». Я приехал, но мужества войти в палату мне не хватило.

И должен сказать, что все мои 57 лет в школе я никогда так часто не провожал своих бывших учеников в мир иной, как в последние годы. И сколько среди них молодых, только вступающих в жизнь! Два года назад в пятницу ко мне пришел мой бывший ученик и принес только что вышедшую книгу с его очерком. А в ночь с субботы на воскресенье он бросился с 9-го этажа. Я в том не виноват, но, как сказал поэт, «все же, все же, все же…»

Тридцать лет назад я решил написать статью о теме смерти на уроках литературы. Как всегда, сначала обратился к научной литературе по этому вопросу. Оказалось, что ее вообще нет. Только у В.А.Сухомлинского я нашел две страницы на эту тему. «…Надо мудро вводить ребенка в мир человеческий, не закрывая его глаза на радости и страдания. Осознание той истины, что мы приходим в мир и уходим из него, чтобы никогда больше в него не возвратиться, что в мире есть величайшая радость – рождение человека и величайшее горе – смерть – подлинное сознание этой истины делает человека мудрым мыслителем, формирует тонкую воспитанность интеллекта, души, сердца, воли».

Естественно, я легко нашел большой материал на эту тему в религиозной литературе, благо у меня был тогда к ней доступ. Статью эту я даже не предлагал в наши педагогические журналы, она была напечатана в «Науке и религии», где вообще увидели свет многие мои для педагогической печати непроходимые вещи. А потом она вошла в мою книгу «Уроки нравственного прозрения».

Помните, у Пушкина об Онегине и Ленском:

Плоды наук, добро и зло,

И предрассудки вековые,

И гроба тайны роковые,

Судьба и жизнь в свою чреду,

Все подвергалось их суду.

Но часто ли подвергаются нашему суду, влекут к размышлениям «гроба тайны роковые» на уроках литературы? А между тем именно в юности, по словам И.Кона, «тема смерти, которую ребенок гонит от себя, становится предметом серьезных размышлений».

Но что нам смерть, если она не входит в ЕГЭ? А о том, что не входит в ЕГЭ, мы теперь не думаем.

Конечно, самое сложное – найти необходимую меру и такт в прикосновении к этой теме. Есть такие стороны человеческого бытия, которые кощунственно растворять в повседневности. Для них нужны особые часы, особая душевная сосредоточенность.

Всем одиннадцатиклассникам я рекомендую прочесть «Чернобыльскую молитву» Светланы Алексиевич. А нашим «медицинским классам», в которых мы готовим к поступлению в медицинский вуз, я теперь посоветую прочесть и книгу Людмилы Улицкой «Человек попал в больницу».

Тут есть еще и вот такое обстоятельство. Дело не только в том, что тема смерти одна из краеугольных в мировоззрении человека. Но ведь у нас сейчас в год умирает миллион человек от излечимых болезней. У нас в год гибнут на дорогах (не говоря уже об изувеченных) больше, чем погибло с нашей стороны за все десять лет афганской войны. В области суицида мы тоже впереди планеты всей. И наконец, то, о чем сейчас заговорила вся страна начиная с президента. Всемирная организация здравоохранения считает, что потребление 8 литров алкоголя в год на каждого из жителей становится началом депопуляции этноса, а говоря по-простому, вымирания народа. А мы уже достигли 18 литров в год. Отсюда, кроме всего прочего, и увеличение смертности, и падение рождаемости. У нас слишком много причин говорить в школе о жизни и смерти. Еще раз повторяю – не дежурно, не казенно, а по-человечески.

В книге Улицкой сделано «печальное открытие: наше общество гораздо эгоистичнее и жестче западного. В Европе и Америке несравненно больше людей участвуют в волонтерском движении». Думаю, что дело тут не только в волонтерском движении. Отношение французов к вернувшимся французам из Алжира, отношение израильтян к евреям, переселяющимся в страну отовсюду, отношение немцев к немцам Советского Союза, которые уехали из него, отношение американцев к постоянно подпитывающей страну иммиграции небезоблачно и порой напряженно. Но не такое, как отношение в России к бежавшим из вчера еще братских республик русским.

Книга Улицкой – о пути человека к человеку. Отсюда ее значение в нашем атомизированном обществе.

В прошлом году одна моя десятиклассница летом месяц проработала в хосписе. Отец сказал ей: «Хочешь быть врачом – проверь себя». Это случай, может быть, пока исключительный. Ну так пусть хоть искусство откроет им другие человеческие миры и, естественно, через то и свой собственный.

Закончу выпиской из «Нобелевской лекции» А.И.Солженицына: «Кто сумел бы косному, упрямому человеческому существу внушить чужие, дальние горе и радость, понимание масштабов и заблуждений, никогда не пережитых им самим? Бессильны тут и пропаганда, и принуждение, и научные доказательства. Но, к счастью, средство такое в мире есть! Это искусство. Это литература… Искусство воссоздает опыт, пережитый другими, – дает усвоить как собственный».