Педагогический театр

Князья чувств,

или Право ребенка на уважение

сновой сценария являются письма, стихи и песни участников Великой Отечественной войны, многие из которых не дожили до Победы.

Участвуют 5 девушек и 5 юношей.

Танцевальная площадка. Звучит “Рио-Рита”.

Городок провинциальный, летняя жара,

На площадке танцевальной – музыка с утра.

Рио-Рита, Рио-Рита, вертится фокстрот,

На площадке танцевальной – сорок первый

год.

Ничего, что немцы в Польше, но сильна

страна,

Через месяц и не больше кончится война.

Рио-Рита, Рио-Рита, вертится фокстрот,

На площадке танцевальной – сорок первый

год.

Городок провинциальный, летняя жара,

На площадке танцевальной – музыка с утра.

Рио-Рита, Рио-Рита, соло на трубе,

Шевелюра не обрита, ноги при себе.

Ничего, что немцы в Польше, но сильна

страна.

Через месяц и не больше кончится война.

Рио-Рита, Рио-Рита, вертится фокстрот,

На площадке танцевальной – сорок первый

год.

(Слова Геннадия Шпаликова. Музыка Сергея Никитина).

Танцуют пары. Девочки в светлых платьях, мальчики в белых рубашках. Шутки. Смех. Резко прерывается музыка. Все пары застывают. Звучат 1-й куплет и припев песни “Священная война”. Дальше картинки замедленного немого кино. В свете мерцающего фонаря пары распадаются. Юноши берут вещмешки, прощаются и уходят. Девушки надевают темное: платки, кофты, телогрейки и т.д. Они с грустью и тревогой смотрят вслед уходящим солдатам. Гаснет свет. Звучат пулеметные очереди. Рокот самолетов. Взрывы и выстрелы.

И та, что сегодня прощается с милым,

Пусть боль свою в силу она переплавит.

Мы детям клянемся, клянемся могилам,

Что нас покориться никто не заставит.

Юноша в солдатской форме берет гитару и исполняет песню “Жди меня” (слова К.Симонова, музыка М.Блантера), а на заднем плане освещается девушка, которая заклеивает окна крестами.

Жди меня, и я вернусь,

Только очень жди.

Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди;

Жди, когда снега метут;

Жди, когда жара.

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест

Писем не придет.

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,

Не жалей добра

Всем, кто знает наизусть,

Что забыть пора.

Пусть поверят сын и мать

В то, что нет меня.

Пусть друзья устанут ждать,

Сядут у огня,

Выпьют горькое вино

На помин души…

Жди – и с ними заодно

Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь

Всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет: “Повезло”.

Не понять не ждавшим им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня.

Как я выжил – будем знать

Только мы с тобой.

Просто ты умела ждать,

Как никто другой.

Через зал натянуты нити, по которым передвигаются солдатские письма (треугольники). На сцене появляются девушки и юноши. Девушки снимают письма и начинают читать их, голос писавшего юноши подхватывает и продолжает письмо. (В этот момент освещаются только эти два человека).

25 октября 1941 г.

“Здравствуй, моя Варя! Никогда я не прожил бы жизнь так, если бы не ты, Варя. Ты помогала мне всегда – на Халхин-Голе и здесь. Наверное, все-таки кто любит, тот добрее к людям. Спасибо тебе, родная! Человек стареет, а небо – вечно молодое, как твои глаза, в которые только смотреть да любоваться. Они никогда не постареют, не поблекнут. Пройдет время, люди залечат раны, люди построят новые города, вырастят новые сады. Наступит другая жизнь, другие песни будут петь. Но никогда не забывайте песню про нас, про трех танкистов. У тебя будут расти красивые дети, ты еще будешь любить. А я счастлив, что ухожу от вас с великой любовью к тебе.

Твой Иван Колосов”.

7 декабря 1941 г.

“Дорогая Маша! Вот я и на фронте. Уже слышу стрельбу в соседнем лесочке. Там наши моряки отбивают очередную атаку фашистов. Враг настойчиво рвется вперед. Но ты поверь мне, Москву мы не отдадим ни за что. Разгром врага под Москвой неминуем. Это будет началом его полного разгрома. Перед нами стоит благородная задача – очистить советскую землю от фашистских варваров, чтобы наши дети – будущее нашей Родины – жили спокойно и не знали, что такое война. Я уверен в нашей победе. Мне скоро выпадет счастье бить врага. Дорогая жена! Помни: в этой битве я либо буду героем, либо погибну за великое дело нашего народа.

Целую, твой Георгий”.

1 мая 1942 года.

“Боевой первомайский привет! Дорогие Фаинушка и Алюсик! За последнее время получил шесть писем от вас, вот это праздник! Вообще письма получаю очень редко в связи с особыми условиями работы, но зато сразу пачками… Сейчас нахожусь на территории Ленинградской области, в “гостях” у “фрицев”, живу с ними “дружно”, знаем и ненавидим друг друга от всей души: они – за “беспокойную жизнь”, ну а мы за все: за кровь, за муки, за издевательства. То, что ты читаешь в газетах или слышишь по радио, – это ничто в сравнении с тем, что видим почти ежедневно мы… Я здоров душой и телом, желаю и надеюсь, что и у вас в этом отношении обстоит все благополучно. Беспокоит только вопрос с питанием у вас. Ведь я знаю, что с этим сейчас трудновато… Пока писать больше нечего. Постарайся связаться с мамой.

Крепко целую. Твой Шура”.

21 февраля 1943 г.

“Дорогая Лида! Только что кончилось комсомольское собрание. Почистил автомат, покушал. Комбат говорит: “Отдыхайте лучше, завтра бой”. Я не могу уснуть. В окопном блиндаже нас шесть человек, седьмой на посту. Пятеро уже спят, а я сижу возле печурки при свете гасилки и пишу это письмо. Завтра, как встанем, передам его связному. Интересно знать, что-то ты поделываешь сейчас? У нас на фронте как стемнеет немного, так и ночь. А у вас в тылу – электрический свет. Поди, ложитесь спать часов в двенадцать. Я часто вспоминаю тебя, Лида, много думаю о тебе. Вот и сейчас хочется поговорить с тобой обо всем, что чувствую, что переживаю… Лида, я видел, как умирали мои товарищи. А сегодня комбат рассказал случай, как погиб один генерал, погиб, стоя лицом на запад. Я люблю жизнь, хочу жить, но фронт – такая штука, что вот живешь, живешь – и вдруг пули или осколок ставят точку в конце твоей жизни. Но если мне суждено погибнуть, я хотел бы умереть так, как этот генерал: в бою и лицом на запад.

Александр Матросов”.

19 сентября 1943 г.

“Привет, Вера! Сегодня ночью я получил из Москвы поздравительную телеграмму от командующего, в которой меня извещают, что мне присвоено высокое звание Героя Советского Союза! Не буду скрывать того, что я сегодня рад, как никогда! Чем выше награда, тем труднее она достается, вот поэтому-то я и еще больше торжествую. Видно, что я неплохо дрался и дерусь за свободную Советскую Родину. И в дальнейшем буду бить, жечь фашистов так, как подобает герою! Привет всем моим друзьям и знакомым. Желаю вам всего наилучшего. Крепко жму руки, ждите в гости.

Ваш Гриша”.

На сцену выходит девушка-почтальон с пустой, но очень тяжелой сумкой и устало садится на краю сцены. Мужской голос за сценой поет вопросы (две первые строки куплета), а почтальонка отвечает.

– Почтальонка! Почтальонка!

Тяжела ль тебе сума?

– Тяжела моя сума. Тяжела моя сума.

Все газеты да газеты.

Дотащу ли их сама? Дотащу ли их сама?

Тяжела моя сума!

– Почтальонка! Почтальонка!

Далеко ль тебе тащить?

– Тяжела моя сума. Тяжела моя сума.

Все журналы да журналы.

Дотащу ли их сама? Дотащу ли их сама?

Тяжела моя сума!

– Почтальонка! Почтальонка!

Обошла ли все дома?

– Обошла я все дома. Обошла я все дома.

Разнесла газеты, письма.

Тяжела моя сума!

Обошла я все дома.

Тяжела моя сума!

– Почтальонка! Почтальонка!

А ты снимай свою суму!

– Не могу снимать суму! Не могу

снимать суму!

Там на донце похоронка.

Не могу читать, кому. Не могу читать, кому.

Похоронка! Похоронка!

Серый камень на груди. Серый камень

на груди.

Стопудовый на груди. Стопудовый

на груди.

Говорила баба Настя:

“В почтальонки не ходи!”

Почтальонка! Почтальонка!

(“Почтальонка”. Слова Д.А.Сухорева. Музыка С.Никитина).

Одна из девушек снимает похоронку. Плачет. Подруги обнимают, пытаются утешить.

Он не писал с передовой,

она – совсем подросток –

звалась соломенной вдовой,

сперва – соломенной вдовой,

потом – вдовою просто.

Под скрип сапог, под стук колес

война ее водила,

и было как-то не до слез,

не до раздумий было.

Лежит в шкатулке медальон

убитого солдата.

Давно в гражданке батальон,

где он служил когда-то.

Но так устроено уже:

не сохнет лист весенний,

не верят вдовы в смерть мужей

и ждут их возвращений.

Не то чтоб в даль дорог глядят

с надеждою на чудо,

что, мол, вернется он назад,

что вот придет домой солдат

неведомо откуда.

А просто, бед приняв сполна,

их взгляду нет границы,

и в нем такая глубина,

что голова кружится.

Как будто им глаза даны,

чтобы глазами теми

всем не вернувшимся с войны

глядеть на мир весенний.

На несколько секунд гаснет свет. Звучит “Рио-Рита”. Освещаются по очереди 4 юноши.

Первый (в военной форме) исполняет песню “Моя любимая”. (Е.Долматовский).

Я уходил тогда в поход,

В далекие края.

Платком взмахнула у ворот

Моя любимая.

Второй стрелковый храбрый взвод –

Теперь моя семья.

Поклон-привет тебе он шлет,

Моя любимая.

Чтоб дни быстрей неслись

В походах и боях,

Издалека мне улыбнись,

Моя любимая.

В кармане маленьком моем

Есть карточка твоя –

Так, значит, мы всегда вдвоем,

Моя любимая.

Второй (партизан) поет “Темную ночь”. (Музыка Н.Богословского. Слова В.Агапова).

Темная ночь, только пули свистят по степи,

Только ветер гудит в проводах,

Тускло звезды мерцают.

В темную ночь, ты, любимая,

знаю, не спишь,

И у детской кроватки тайком

Ты слезу утираешь.

Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,

Как я хочу к ним прижаться сейчас губами!

Темная ночь разделяет, любимая, нас,

И тревожная черная степь

Пролегла между нами.

Верю в тебя, в дорогую подругу мою.

Эта вера от пули меня темной ночью

хранила…

Радостно мне, я спокоен

в смертельном бою,

Знаю, встретишь с любовью меня,

Что б со мной ни случилось…

Смерть не страшна,

С ней не раз мы встречались в степи.

Вот и сейчас надо мною она кружится…

Ты меня ждешь и у детской кроватки

не спишь,

И поэтому, знаю, со мной ничего

не случится!

Третий. Освещаются на табуретке солдатская пилотка, пачка писем, стакан водки, накрытый куском черного хлеба.

Звучит голос:

Его зарыли в шар земной,

А был он лишь солдат,

Всего, друзья, солдат простой,

Без званий и наград.

Ему, как мавзолей, земля –

На миллион веков,

И млечные пути пылят

Вокруг него с боков.

На рыжих скатах тучи спят,

Метелицы метут,

Грома тяжелые гремят,

Ветра разбег берут.

Давным-давно окончен бой…

Руками всех друзей

Положен парень в шар земной,

Как будто в мавзолей…

Четвертый (в концлагере):

Бейте,

Бейте шомполами –

Все равно не закричу!

На решетке, сжав зубами,

Гайку ржавую верчу,

На свободе быть хочу!

Вот она, друзья, смотрите!

До нее подать рукой,

И я знаю,

Как мне выйти

В мир из камеры сырой,

Хоть и смотрит часовой.

Смотрит,

Грубо окликая,

С вышки пули сыплет вниз.

Есть ли сила в нем такая

Задержать меня –

Не знаю,

Я ведь гайку перегрыз.

Звучит “Рио-Рита”.

Свет приглушается. Юноши замирают. Освещаются по очереди 3 девушки.

Первая. Сцена гашения “бомб – зажигалок”, под рокот самолетов, взрывов и воздушной тревоги. После налета возвращается домой, снимает пальто и засыпает на стуле. Под пальто – белый халат.

Вторая. Тюрьма, девушка пишет письмо и начинает читать его вслух:

“Боря, нас ночью убьют; поганые чувствуют, что им скоро конец. Я им в лицо сказала, что наша возьмет. Боря, ты меня прости, что я тебя огорчила. Знаешь, не всегда так говоришь и делаешь, как хочется, а я тебя так люблю, так люблю, что не умею сказать. Боря, я сейчас прижалась бы к тебе, и ничего мне не страшно, пусть ведут. Вчера, когда очень били, я про себя повторяла: “Боренька”, а им ничего не сказала – не хочу, чтобы они слышали твое имя. Боренька, ты прощай, спасибо тебе за все”.

“Приближается черная, страшная минута! Все тело изувечено – ни рук, ни ног… Но умираю молча. Страшно умирать в 22 года. Как хотелось жить! Во имя жизни будущих после нас людей, во имя тебя, Родина, уходим мы… Расцветай, будь прекрасна, родимая, и прощай.

Твоя Паша”.

Третья. Освещаются на табуретке медицинская сумка, пилотка, пачка писем, стакан водки, накрытый куском черного хлеба.

Звучит голос:

Сто раненых она спасла одна

И вынесла из огневого шквала,

Водою напоила их она

И раны их сама забинтовала.

Под ливнем раскаленного свинца

Она ползла, ползла без остановки

И, раненого подобрав бойца,

Не забывала о его винтовке.

Но вот в сто первый раз,

в последний раз

Ее сразил осколок мины лютой…

Склонился шелк знамен

в печальный час,

И кровь ее пылала в них как будто.

Вот на носилках девушка лежит.

Играет ветер прядкой золотистой.

Как облачко, что солнце скрыть спешит,

Ресницы затенили взор лучистый.

Спокойная улыбка на ее

Губах, изогнуты спокойно брови.

Она как будто впала в забытье,

Беседу оборвав на полуслове.

Сто жизней молодая жизнь зажгла

И вдруг сама погасла в час кровавый…

Но сто сердец на славные дела

Ее посмертной вдохновятся славой.

Погасла, не успев расцвесть, весна.

Но, как заря рождает день, сгорая,

Врагу погибель принеся, она

Бессмертною осталась, умирая.

Один из юношей берет гармонь и поет “В землянке”. (Музыка К.Листова. Слова А.Суркова).

Бьется в тесной печурке огонь,

На поленьях смола, как слеза.

И поет мне в землянке гармонь

Про улыбку твою и глаза.

Про тебя мне шептали кусты

В белоснежных полях под Москвой.

Я хочу, чтобы слышала ты,

Как тоскует мой голос живой.

Ты сейчас далеко-далеко,

Между нами снега и снега…

До тебя мне дойти нелегко,

А до смерти – четыре шага.

Пой, гармоника, вьюге назло,

Заплутавшее счастье зови.

Мне в холодной землянке тепло

От моей негасимой любви.

Луч прожектора освещает читающего, оставляя остальных в тени.

Мы победим. Мои – слова,

Моя – над миром синева,

Мои – деревья и кусты,

Мои – сомненья и мечты.

Пусть на дыбы встает земля,

Вопит, и злобствует, и гонит –

Меня к своим ногам не склонит,

Как в бурю – мачты корабля.

Я буду жить, как я хочу:

Свободной птицею взлечу,

Глазам открою высоту,

В ногах травою прорасту,

В пустынях разольюсь водой,

В морях затрепещу звездой,

В горах дорогой пробегу.

Я – человек, я – все смогу!

Гаснет свет. На сцене все десять человек. Исполняется песня “Журавли” (Слова Р.Гамзатова. Перевод Н.Гребнева. Музыка Я.Френкеля).

Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей,

Не в землю нашу полегли когда-то,

А превратились в белых журавлей.

Они до сей поры с времен тех дальних

Летят и подают нам голоса.

Не потому ль так часто и печально

Мы замолкаем, глядя в небеса?

Летит, летит по небу клин усталый,

Летит в тумане на исходе дня.

И в том строю есть промежуток малый,

Быть может, это место для меня.

Настанет день, и с журавлиной стаей

Я поплыву в такой же сизой мгле,

Из-под небес по-птичьи окликая

Всех вас, кого оставил на земле.

Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей,

Не в землю нашу полегли когда-то,

А превратились в белых журавлей.

Во время песни юноши и девушки зажигают множество свечей. Звучит сводка от Советского Информбюро об окончании войны.

Еще невнятна тишина,

Еще в патронниках патроны,

И по привычке старшина

Бежит, пригнувшись, к батальону.

Еще косится автомат

На окон черные подвалы,

Еще “цивильные” дрожат

И не выходят из подвалов.

И, тишиною потрясен,

Солдат, открывший миру двери,

Не верит в день, в который он

Четыре долгих года верил.

Гаснет свет. Салют. Световые эффекты. Звучит “Рио-Рита”. На танцевальной площадке танцуют две девушки. На первом плане сцены встречается пара и начинает танцевать. Появляется юноша в орденах, хромает. Пара девушек распадается, одна начинает кружить с юношей, а другая садится на край сцены.

Девушка:

Ах, война, что ж ты сделала, подлая:

Стали тихими наши дворы,

Наши мальчики головы подняли –

Повзрослели они до поры,

На дороге едва помаячили

И ушли, за солдатом – солдат…

До свидания, мальчики!

Мальчики,

Постарайтесь вернуться назад.

Нет, не прячьтесь вы, будьте высокими,

Не жалейте ни пуль, ни гранат

И себя не щадите,

И все-таки

Постарайтесь вернуться назад.

Юноша:

Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:

Вместо свадеб – разлуки и дым.

Наши девочки платьица белые

Раздарили сестренкам своим.

Сапоги – ну куда от них денешься?

Да зеленые крылья погон…

Вы наплюйте на сплетников, девочки,

Мы сведем с ними счеты потом.

Пусть болтают, что верить вам не во что,

Что идете войной наугад…

До свидания, девочки!

Девочки, постарайтесь вернуться назад.

Cветлана КАЗЕНОВА

Москва

Часть I

Звучит марш. Взрослые, двигаясь по кругу, ведут за руку детей.

1-й ребенок: Неприятно вставать на цыпочки и не дотягиваться…

2-й ребенок: Трудно мелкими шажками поспевать за взрослыми…

3-й ребенок: А из крохотной ручонки выскальзывает стакан…

4-й ребенок: А я никак не могу достать дверную ручку…

5-й ребенок: А я – посмотреть в окно!

Все дети: Так высоко, так трудно…

1-й ребенок: В толпе заслонят, не заметят и толкнут.

Взрослые образуют толпу, в которой мелькают дети.

Все дети: Неудобно, неприятно быть маленьким!

Звучит музыка И.С.Баха.

1-й взрослый: Уважение и восхищение вызывает большое, то, что занимает много места.

2-й взрослый: Маленький повседневен, неинтересен.

3-й взрослый: Маленькие люди – маленькие потребности, радости и печали.

4-й взрослый: Ребенок мал. Мы должны наклониться к нему, (с возмущением) нагнуться!

2-й ребенок: Но ведь ребенок так слаб.

5-й взрослый: Слаб? А когда он не слушается? Нет, только сила может помочь!

Дети начинают плакать, взрослые обращаются к ним:

1-й взрослый: Не уходи!

2-й взрослый: Не тронь!

3-й взрослый: Подвинься!

4-й взрослый: Отдай!

1-й взрослый: Нельзя!

2-й взрослый: Не рисуй!

3-й взрослый: Отряхнись!

4-й взрослый: Положи на место!

1-й взрослый: Прекрати немедленно!

2-й взрослый: Сейчас же убери!

3-й ребенок: Кто и когда осмелится толкнуть, ударить взрослого?

4-й ребенок: А какими невинными и обычными кажутся вам ваши шлепки?!

Взрослые садятся за круглый стол, дети рядом смеются и играют.

1-й взрослый: Грозная проблема – как делить завоеванное пространство?

2-й взрослый: Какие кому давать задания и вознаграждения?

3-й взрослый: Как освоить покоренный земной шар?

4-й взрослый: Как подгонять, ободрять, сдерживать, здесь – разжигать пыл, там – гасить?

5-й взрослый: Надо посовещаться.

1-й взрослый: А как воспитывать? Чему учить?

Все взрослые: Надо обсудить, надо посовещаться…

Звучит голос: “Когда мы говорим об образовании в XXI веке, необходимо представить, каким будет сам XXI век. Образование связано с той социально-экономической формацией и тем государственно-политическим устройством, в рамках которых оно развивается. Говоря об образовании в XXI веке, мы все с вами понимаем, что, после того как часы пробьют двенадцать, радикальных изменений в мире сразу не произойдет. В XXI век человечество унесет многое из того, что сегодня его отличает…” Аплодисменты.

1-й ребенок:

Крошка сын к отцу пришел,

И спросила кроха:

2-й ребенок:

Что такое хорошо

И что такое плохо?

3-й ребенок (пародируя взрослого):

У меня секретов нет,

Слушайте, детишки…

Звучит фонограмма: “Эх, хорошо в стране советской жить”. Дети маршируют строем под команды взрослых.

1-й взрослый: Ребенок получает все без забот.

2-й взрослый: Чем он был бы без нас!

3-й взрослый: Да он же нам всем обязан!

Из колонны вырывается ребенок. Звучит музыка И.С.Баха.

1-й ребенок: Нищий распоряжается милостыней, как ему заблагорассудится, а у ребенка нет ничего своего, он должен отчитываться за каждый даром полученный в личное пользование предмет.

4-й взрослый: Ребенок не знает, не догадывается, не предчувствует.

5-й взрослый: Он не знает трудностей и сложностей жизни взрослого.

1-й взрослый: Он думает, что жизнь проста и легка.

2-й ребенок: А может быть, он втайне страдает?

3-й взрослый: Ну какие у ребенка могут быть страдания?

2-й взрослый (с издевкой): Его мучает злая доля Савраски!..

4-й взрослый: … и зарезанной курицы !

Взрослые громко смеются.

5-й взрослый (сквозь смех): Он же не знает, что душа есть только у человека.

1-й взрослый: Сопляк, еще ребенок – будущий человек, не сегодняшний. По-настоящему он еще только будет.

2-й взрослый: Необходимо постоянно стоять на страже диеты, сна, отдыха.

3-й взрослый: А как долго?

4-й взрослый: Всегда!

Взрослые выстраиваются сторожить. Мимо них под песню “Мы едем, едем, едем”, играя и шаля, пробегают дети. Взрослые, возмущаясь, кидаются за ними.

Часть II

Звучит “Реквием” В.А.Моцарта.

На сцене стол, за которым сидит офицер в немецкой форме, 2 солдата вводят Я.КОРЧАКА.

Офицер: Присаживайтесь, пан Корчак. Продолжим нашу беседу. Итак, мы с вами остановились на том, что…

Корчак: Послушайте, зачем вам знать мои мысли, мои убеждения? Неужели вы не понимаете, что никогда не найти нам общего языка? Вы – человек другого мира.

Офицер: Ну почему же? Я не такой уж непонятливый. До войны я тоже работал учителем. И потом у меня ведь тоже есть дети. А вы, раз уж все равно собрались умирать, можете передать свои мысли потомству через меня. Иначе вы канете в вечность, и никто не вспомнит о том, что когда-то был такой человек – Януш Корчак.

Корчак: Никогда бы не подумал, что офицер немецкой армии может возомнить себя евангелистом.

Офицер: Бросьте свой насмешливый тон. Это неуместно в вашем положении. Вы не находите? Перейдем к делу. Итак, вы говорили, что не деспотичные распоряжения, не навязанная дисциплина, не недоверчивый контроль, а тактичная договоренность, вера в опыт, сотрудничество и совместная жизнь. Поясните, пожалуйста.

Корчак: Надо просто уважать ребенка. Дети не глупы: дураков среди них не больше, чем среди взрослых. У ребенка есть будущее и есть прошлое: памятные события, воспоминания и много часов самых подлинных одиноких размышлений.

Офицер: Вы шутите! Уважения достойны лишь суперличности, гении. А ребенок – ничто, это еще не человек. Из него надо еще только делать истинного человека, гражданина.

Корчак: Я не шучу. Надо уважать ребенка: его незнание и труд познания. Его неудачи и слезы, его собственность и бюджет, его заботы, его горечь. Слезы упрямства и каприза – это слезы бессилия и бунта, отчаянная попытка протеста, призыв на помощь и всегда – страдание.

Офицер: А как же тот факт, что в судах для малолетних преобладают дела о кражах? Вы предлагаете уважать ворюг, преступников?

Корчак: А вы не задумывались о причинах этого? Ведь недооценка бюджета ребенка мстит за себя – и наказания не помогут… Уважения достойны все дети.

Офицер: Но тогда не будет дисциплины. Именно ребенка можно заставить подчиняться, точно и безропотно выполнять задания. Постепенно это войдет в привычку, и тогда через несколько лет мы получим истинного патриота.

Корчак: Вы требуете стандарта добродетелей и поведения. Найдешь ли в истории подобный пример тирании? Поколение Неронов расплодилось!

Офицер: Ну хорошо, вы отвергаете тиранию. Но что предлагаете взамен?

Корчак: Уважение. Уважайте текущий час и сегодняшний день. Как ребенок сумеет жить завтра, если мы не даем ему жить сегодня сознательной, ответственной жизнью? Уважайте каждую отдельную минуту, ибо умрет она и никогда не повторится, и это всегда всерьез; раненая – станет кровоточить, убитая – тревожить призраком дурных воспоминаний. Позволим детям упиваться радостью утра и верить.

Офицер: Красиво говорите. Вы рассуждаете, как неисправимый романтик. Посмотрите вокруг, снимите свои розовые очки, осознайте реальность такой, какая она есть. Мир кишит правонарушителями, дети на каждом углу грубят, сквернословят… Плохие поступки и плохие дети говорят о себе громче шепота добра.

Корчак: Неправда, добра в тысячу раз больше, чем зла.

Офицер: Вы действительно так думаете? Оглянитесь вокруг себя, наивный вы человек.

Корчак: Кроме здоровья, бывают и недомогания, кроме достоинств и положительных качеств – недостатки и пороки. Испачканные, недоверчивые, восстановленные против людей – не плохие. Кроме детей лишь загрязненных, встречаются и с ушибами и ранами.

Офицер: Демагогия! Ваши метафоры не жизнеспособны. На каждом шагу вы встретите доказательства обратного. Воспаленный орган можно долго лечить, надеясь на выздоровление, но только хирургическое вмешательство способно окончательно излечить человека.

Корчак: Говорят, тело заживает; хотелось бы добавить: и душа.

Офицер: Душа ребенка? О чем вы толкуете? Только взрослый человек, прошедший через жизненные испытания, на своей шкуре испытавший все, выработавший в себе умение владеть своими чувствами, эмоциями, может знать, что такое душа. Да и потом, что есть душа? Она же нематериальна, это какая-то непонятная субстанция. И что значит ранить душу? Порезать, ударить? Молчите. Просто вам нечего мне возразить…

Заладили: ребенок, уважайте ребенка. Уважать можно старость – вот уж, действительно, заслужили люди.

Корчак: Я рискую повториться. Но… Давайте требовать уважения к ясным глазам, гладкой коже, юному усилию и доверчивости. Чем же почтеннее угасший взор, покрытый морщинами лоб, жесткие седины и согбенная покорность судьбе? Восход и закат солнца. Утренняя и вечерняя молитва.

Офицер: Опять лирика. Нет, вы не слышите и не понимаете голос разума.

Корчак: Современную жизнь формирует грубый хищник. Это он диктует методы действия. Скитается по свету бездомная Золушка – чувство. А ведь именно дети – князья чувств, поэты и мыслители. Уважайте, если не почитайте, чистое, ясное, непорочное, святое детство!

Офицер: Нет, я в вас ошибался. Вы не наивный романтик. Вы гораздо страшнее и опаснее! Будь по-вашему, у нас появились бы какие-то ангелочки вместо бойцов. Вы же преступник! Вы призываете к любви и уважению, стоя над собственной могилой… Да, нам действительно не дано понять друг друга… Хотя… с вами было интересно поспорить.

Прощайте, пан Корчак.

Входят охранники, встают по обе стороны от Корчака.

Офицер: Еще минуту. Напоследок скажите, вам не страшно умирать?

Звучит “Реквием” В.А.Моцарта.

Корчак: Мы наивно боимся смерти, не сознавая, что жизнь – это хоровод умирающих и вновь рождающихся мгновений. Год – это лишь попытка понять вечность по-будничному. Мир длится столько, сколько улыбка или вздох. Трудное это дело – родиться и научиться жить. Мне осталась задача куда легче – умереть.

Звучит “Реквием” В.А.Моцарта. Под него на сцену медленно выходят дети с зажженными свечами. Они образуют своеобразный коридор, по которому уходит куда-то вдаль Я.КОРЧАК.

Ирина СЕРЕГИНА