Парадоксы повторов,

или Кому принадлежит идея “продуктивной напряженности”

На ошибках учатся. Помню, еще в университете один преподаватель пообещал пятерку за экзамен тому, кто найдет в учебном пособии, изданном местным же, университетским, издательством, тридцать ошибок.

– Однако злоупотреблять “методикой ошибок” авторам учебников и пособий все же не следует: иначе никто не поручится за их репутацию. А ведь в последнее время все чаще и чаще говорят и пишут об ошибках (скорее нечаянных, чем намеренных) в учебниках. И будут говорить и писать впредь. Вот и мы пройдемся по страницам учебника “Эстетика” (автор Кривцун О.А.), рекомендованного Министерством образования РФ для студентов высших учебных заведений (“Аспект пресс”. М., 1998).

Скажу сразу, чтение первого раздела – “Исторические ориентации художественного сознания” – доставило мне удовольствие сродни эстетическому. Очень понравилась глава о Возрождении. Интересны главы о романтизме и средневековье.

Вообще следует заметить, что чтение цельных трудов или просто отдельных мыслей, касающихся эстетики, великих “неспециалистов” в этой области – Шиллера, Гете, Пушкина или, скажем, Эдгара По – доставляет поистине эстетическое наслаждение. Труды специалистов, как показывает практика, в этом плане гораздо слабее. Вот и в “Эстетике” мелькают чисто специфические термины – ротация, мутация, энтропия, генофонд. Причем некоторые из них весьма специфически толкуются, например энтропия – как избыточность (стр. 257). Там читаем: “…с развитием истории уровень энтропийности (избыточности) элементов, входящих в состав конкретного типа культуры, возрастает”. Не говоря уж о спорном толковании понятия “энтропия”, совершенно непонятно, что означает избыточность “элементов культуры”. Слава Богу, в книге нет диаграмм и графиков! Автор объясняет собственную манеру столь сложно выражаться: “И эстетика, и художественная практика осознанно и неосознанно пришли к пониманию того, что все выраженное опосредованно косвенно способно заряжать нас более сильной эстетической энергией, чем то, что излагается непосредственно” (стр. 162-163). Однако именно “эстетические” побуждения могут заставить читателя раньше времени захлопнуть книгу.

Впрочем, вернемся к тому, с чего начали, – к увлекательному поиску несуразностей и ошибок. Разумеется, компетенция автора вне сомнения. Речь идет об отдельных неточностях, причина которых, возможно, в излишней поспешности, с которой готовилась книга.

Судите сами. На 58-й странице читаем: “Принято выделять три периода Возрождения: проторенессанс (конец ХIII – начало ХIV в.), ранний ренессанс (ХV в.), Высокий ренессанс (с конца ХV до 1530 г.) и поздний ренессанс (до конца ХVI в.)”. Легко подсчитать, что на самом деле выделено не три, а четыре периода.

Далее автор (стр. 212) пишет: “Другой известный английский социолог – Арнольд Тойнби (1889-1975), повторив многое из того, что уже было сказано о взаимодействии цивилизации и культуры, выдвинул ряд новых идей. Для социологии искусства представляет особый интерес интерпретация таких механизмов отношений цивилизации и искусства, которые ученый обозначил как “продуктивная напряженность”. Затем следует изложение сути теории “продуктивной напряженности” (продуктивного для искусства противодействия ему цивилизации). Мысль эта принадлежит, как следует из текста, А. Тойнби.

Перелистываем несколько страниц: “Наблюдения за современным художественным процессом как будто подтверждают ставшие уже классическими идеи М. Вебера о благотворном влиянии на художественное творчество “продуктивной напряженности”. Так кому же принадлежит идея “продуктивной напряженности”, Тойнби или Веберу?

Встречается и другое. На 126-й странице читаем: “В связи со сказанным можно прийти к парадоксальному – но только на первый взгляд – выводу: художественные шедевры одной эпохи восходят своими корнями не к шедеврам другой эпохи, а к тому, что не осуществилось”. А на 348-й опять: “…в силу этого можно прийти к парадоксальному на первый взгляд выводу: художественные шедевры одной эпохи восходят своими корнями не к шедеврам другой эпохи, а к тому, что не осуществилось”. Таким образом, один вывод повторен в книге два раза, причем оба раза объявляется “парадоксальным”.

Есть и более принципиальные недочеты. К примеру, сразу же бросающееся в глаза невнимание автора к русской эстетике. Нет, отдельные русские имена – Достоевского, Бахтина, Стасова и Островского – все же встречаются. Но автор явно пренебрегает изложением цельных эстетических концепций. Отсутствует, к примеру, эстетика серебряного века, а ведь это своего рода русское Возрождение, эпоха, возможно, не менее великая и трагическая, интересная, быть может, в первую очередь своим художественным самосознанием.

Достойны рассмотрения отдельные замечания автора относительно русской эстетической мысли. Например, “Художественный контекст формирования русского менталитета, настойчивый интерес к “низким и грязным” сюжетам особым смыслом наполняет восклицание Достоевского: “Я объявляю, что Шекспир и Рафаэль выше освобождения крестьян, выше социализма, выше юного поколения, выше химии, выше почти всего человечества…”. Во-первых, непонятно, о каких таких “низких и грязных” сюжетах идет речь. Во-вторых, вышеприведенное высказывание принадлежит не Достоевскому, а герою его романа “Бесы” Степану Трофимовичу Верховенскому (Ф. Достоевский. Полн. собр. соч. в 30 т. Л., 1974. Т. 10, стр. 372-373), мнение которого вполне может не совпадать с мнением самого писателя.

Нельзя пройти мимо и такой мысли О.А.Кривцуна: “Какой бы всемерной отзывчивостью ни была отмечена русская душа, в ней обнаруживается этот барьер, из-за которого эстетика искусства почему-то не переходит в эстетику бытия” (стр. 389). В качестве аргумента ниже сказано, что в России “… не состоялся целый музыкальный жанр – оперетта” (стр. 390). Но ее отсутствие следует рассматривать скорее как особенность русской национальной “эстетики бытия”, нежели как показатель его “неэстетичности”.

Итак, преподавателям, решившимся рекомендовать этот учебник своим студентам, я советую: поманите их пятерками, заставьте искать ошибки. Найденные мною – не в счет.

Михаил ПОТАПОВ,

учитель МХК

Калуга