Парад фронтовика

Он прощался с жизнью трижды…

Николай Николаевич Бакулин провел в плену целых три года. Столько же, сколько и мой отец. Будучи недавно в Германии проездом, я не могла не оставить букет цветов на могиле военнопленных в маленькой деревушке под названием Кляйнциммер. Здесь бывал мой отец, рассказывал, как много его товарищей из лагеря навечно остались в немецкой земле.

В разговоре с Бакулиным я сразу же упомянула об этой немецкой деревушке. Взгляд ветерана сразу потеплел.

– Я знаю это местечко под Франкфуртом-на-Майне. Лежал в госпитале для военнопленных.

…Их много тогда полегло на Смоленской земле. Есть под Вязьмой бескрайнее Поле Памяти. Ни сразу после войны, ни спустя много лет здесь не пашут и не сеют. Цветут на поле синие васильки да травы поднимаются по пояс. А под ними лежат безымянные солдаты второй мировой…

Летним погожим днем 42-го солдат Бакулин, прошитый пулей насквозь, поливал своей кровью эту землю под Вязьмой. В тот день он прощался с жизнью. Склонялся над ним отец.

– Ты живой? – удивлялся Николай.

Очнувшись, сознавал, что бредит. Отца, бывшего священника, забрали в 37-м году и через месяц расстреляли. Но раненый Николай этого еще не знал.

Та рана на теле зарубцевалась, а вот эта “расстрелян” не затянется никогда. Он остался один-одинешенек на всем белом свете из рода Бакулиных.

Сотрудник КГБ, выдавая справку об отце, удивлялся: “Как еще вас не забрали в 37-м…” Для чего-то нужно было выжить Николаю Бакулину, пройти долгий путь, полный мучений и испытаний.

В германском плену после сортировки он оказался в особом лагере под номером 777. Здесь находились бывшие командиры Красной Армии. Не верили дотошные немцы, что учитель с высшим образованием всего лишь обыкновенный рядовой, а не комиссар. Николай не перечил, комиссар, так комиссар. Порядки в этом лагере были самые строгие. На одежде, спине, коленях и груди военнопленных белой краской были начертаны две буквы SU. Когда выводили бывших командиров на работу за территорию, то развешивали специальные плакаты: “Осторожно! Здесь работают русские офицеры. Не приближаться!”

Однажды на вечерней проверке у кого-то из военнопленных выпала записка. В ней было всего одно предложение: “Мы знаем, как вам живется тяжело…”

– Кто принес эту записку? – кричал комендант.

В ответ молчание. Тогда последовало наказание. На крышах четырех бараков установили пулеметы. Пленным попеременно давали команды: “Бежать, лечь, встать!” Охранники подгоняли прикладами отстающих. В той экзекуции застрелили всеобщего любимца, старшину барака, московского инженера Журавлева. Даже сейчас, спустя более чем полвека, не может удержать Николай Николаевич волнения.

– Вы обязательно укажите фамилию – Журавлев, а вдруг его родственники отзовутся, – попросил он меня.

– Неужели вы никому об этом не рассказывали?

– Конечно, рассказывал, пытался навести справки. Но безуспешно. А вдруг сейчас повезет!

Военнопленным внушали, что нет возврата на Родину, что там их казнят как изменников. Власовские эмиссары вели пропаганду каждый день. Но к ним ушел всего один, – с горечью вспоминает Николай Николаевич. – Да у него и кличка была такая – Шакал.

Нам сегодня удивительно, откуда у истощенных, избиваемых, унижаемых людей такая стойкость. Почему они не хотели жить любой ценой?

– Два приклада об меня сломали в плену, – с гордостью рассказывает Бакулин. Бывший учитель, став газосварщиком, изо всех сил старался “запороть” как можно больше деталей. За это доставалось крепко. Уже в другом лагере, на каменоломнях, Бакулину за невыполнение нормы (вместо шести вагонеток еле-еле нагружал одну) перебили обе руки. Находясь в плену, заключенные не теряли достоинства, гордились тем, что являются уроженцами великой страны под названием Советский Союз. И однажды эти русские офицеры удивили, всполошили тихий городок Франкфурт-на-Майне, когда решили по-особому отметить праздник 7 ноября. Случилось это в 1943 году. К лагерному начальству отправились парламентеры и внесли предложение. В этот день будут работать без замечаний, если разрешат прогулку за пределами колючей проволоки. Удивительно, но разрешили военнопленным этот выход, естественно, под охраной роты солдат. Шли они вдоль правого берега реки Майн, кто-то затянул песню про Стеньку Разина (она почему-то особенно нравилась немцам). Подхватили все. А потом, когда уже вышли на рабочую окраину города, зазвучали “Три танкиста”, “Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин”.

Распахнулись окна домов. Жители дивились, глядя на истощенных поющих военнопленных. Событие имело огромный резонанс. Об этом шествии узнали узники других лагерей, “лагерфюрера” уже на следующий день сняли с должности. А самих красных командиров ждали страшные экзекуции.

Комиссару под номером 75945 опять “повезло”. Его, весившего чуть более сорока килограммов, свалило с ног тяжелейшее воспаление легких. Милосердные лагерные врачи из наших поставили диагноз – “туберкулез”. Диагноз ухудшили специально. В робу Бакулина зашили листовку, наказали: “Если доберешься живым до госпиталя в Айзенахе, передашь врачу Николаеву”. Содержание листовки бывший учитель знал наизусть. “Мы о вас помним, – говорилось в ней. – Не верьте немцам, что вам нет возврата на Родину. Саботируйте работы, портите станки, оборудование”. Заканчивалась листовка призывом: “Будьте бдительны!”

Сила слова – сила духа. Сколько людей, рискуя жизнью, передавали этот затертый листок из рук в руки, переписывали его, заучивали как молитву. Сила веры!

В беспамятстве, в горячечном бреду Николай Бакулин повторял слова из той листовки. И выжил. Наверное, чтобы встретиться еще с одним удивительным человеком. В грязном подвале, куда определили узника на ремонт отопления, обрел Николай верного друга. Немецкий рабочий Эдмунд Гримм оказался товарищем по несчастью. Одно время он тоже находился за колючей проволокой, попал в лагерь за антифашистскую пропаганду. Освободившись, Эдмунд старался всячески помогать русским военнопленным. Подкармливал, передавал вырезки из газет, сообщал новости с фронта. Николай и Эдмунд прекрасно знали, чем они рискуют. Но их связали куда более прочные узы, чем просто родственные.

Потом, спустя многие годы, сожалел Николай Бакулин, что не узнал точного адреса своего немецкого соратника. В 58-м году все-таки решился, послал письмо в Германию. “Откликнись, друг, – просил он, – жив ли ты, Эдмунд Гримм?” На конверте написал: “Город Айзенах, маленький домик у железной дороги”. И письмо нашло адресата. Ответ не заставил себя ждать: “Да, я тот самый Эдмунд Гримм, как я рад, Николай!” Через два года принимала семья Бакулиных в своей кунцевской квартире дорогого гостя из Германии. Потом вместе с женой Николай отправился в Германию. Немецкие газеты запестрели заголовками: “Эдмунд и Николай”, “В мыслях они всегда были вместе”. Появилась и в нашей печати публикация. “Орден Красной Звезды на груди одного, медаль “Борец против фашизма” – у другого”, – так писала одна из центральных газет. Писала скупо, в несколько строк.

Три года назад не стало Эдмунда Гримма. Остались стопка писем, фотографии, зачитанные до дыр пожелтевшие газеты. И память…

Николай Николаевич гостеприимно угощал меня чаем, благодарил.

– Спасибо, что интересуетесь. Я ведь думал, никому не нужны мои архивы. Здесь у меня письма, грамоты. А этот сверток – благодарности от родителей.

– За то, что хорошо учите ребят математике?

– Я очень ревностно отношусь к этой науке. Ведь моим учителем в институте был сам Владимир Модестович Брадис. Замечательный ученый, знаете такого?

– Конечно. Кто не пользовался таблицами Брадиса!

– Жена у меня тоже педагог – Нина Григорьевна Торбина. Была директором школы, завучем. Сейчас еще работает. Ее ценят. На одиннадцать лет она моложе меня. Боевая. Более полвека вместе. Ездили с нею на сборы выпускников нашего Калининского пединститута. Теперь не собираемся, кто ушел, кто не может. А я всего один раз пропустил встречу. Когда чуть не погиб в аварии.

– Когда? Как?

– “Москвич” на полном ходу врезался в мой мотоцикл. Случилось это, дай Бог памяти, в 67-м году.

– Сколько же вам лет было?

– Подсчитайте. С 1914-го я.

– 53 года. В таком возрасте и на мотоцикле!

Николай Николаевич смеется. Опять он меня удивил.

– Мотоциклистом я был заядлым. В юности даже в соревнованиях участвовал, призы брал. Но тогда думал все, конец. Очнулся в больнице. Глаз не видит, зубы торчком. Но сразу попросил дать телеграмму жене. Ведь она раньше уехала в Калинин, ждет меня там на вечере встречи. Написал: “Лежу в больнице, состояние удовлетворительное”. Жена Нина сразу догадалась, в чем дело. Примчалась. А врачи не пускают ко мне. Говорят, очень страшный. Дала слово, что не будет плакать.

– И не плакала?

– Конечно.

– Сказываются последствия травмы?

– Вовсе нет, – бодрится Николай Николаевич. И опять поражает меня.

– Я ведь еще на танцы в клуб езжу. Раз в неделю.

Оказалось, что в свои 86 лет он сам водит машину. Врачи, удивляясь каждый год, дают боевому фронтовику медицинское разрешение. На машине ездят на дачу вместе с женой, внуками. Кроме своих законных шести соток, обихаживает Бакулин ничейную землю за гаражами. Так вот для чего на окне тянется к солнцу всяческая рассада, догадываюсь я.

– А на парад 9 Мая пойдете?

– Нет, меня не берут. Там дали указание не старше 22-го года рождения. А я древний…

– Но вы же такой бодрый… – Я не нахожу нужных слов.

– А кого это сегодня интересует?

…Зимой на четырнадцатом этаже их кирпичного дома раздался подозрительный хлопок. Николай Николаевич, как бывший фронтовик, догадался сразу, что это похоже на взрыв. Выбежал на лестничную клетку. Горе-террорист корчился в луже крови. Кабина лифта изуродована до неузнаваемости. Кому предназначался тот заряд, теперь неизвестно. В престижном доме, что в Кунцево, проживают разные люди. На следующий день в известной московской газете появилась заметка “Жертва спасает террориста”. Под жертвой подразумевался ветеран войны Николай Бакулин. Именно он вызывал “скорую помощь”, давал показания милиции. Другие соседи отмолчались. Уже под утро в четвертом часу той злополучной ночи позвонили в дверь Бакулиных телевизионщики. Не могли пропустить горячий факт. Николай Николаевич снова терпеливо объяснял, давал интервью. Потом видел себя по телевизору. Не понравилось. Выглядит неважно, в халате. Да и вопросы задавали какие-то странные. Но учитель не обижается. Понимает, сегодня в цене “жареное”. А фронтовик, бывший военнопленный, умудрившийся несколько раз избежать смерти, замечательный педагог, мало кому интересен.

На Красную площадь мы пришли вместе с Николаем Николаевичем до парада. Здесь его и сфотографировали.

– На встречу в Парк культуры не пойду, – сказал фронтовик на прощанье. – Там уже никого из наших не осталось…

Надежда ТУМОВА,

Михаил КУЗМИНСКИЙ (фото)