Памятник на набережной

Памятник возвышался над набережной, ограничивающей парк «Кадриорг» с моря. Монументальное сооружение еще издали привлекло мое внимание. Правда, когда подошел ближе, то в крылатой фигурке женщины с крестом, направленным в сторону моря, ничего необычного не увидел. Классический стандартный героический символ свободы, спасения, полета, силы духа…

Подошел ближе и прочитал высеченную на скале со стороны моря надпись: «Россияне не забывают своих героев-мучеников». В Эстонии почти не осталось стандартных памятников советского прошлого, увековечивающих, по мнению создателей, силу, победную поступь социализма и советской империи. Но этот сохранился. Создан он был в далеком 1902 году, когда Эстляндская губерния входила в состав Российской империи, а Таллин именовался Ревелем.

В туманном и слякотном сентябре 1893 года, возвращаясь с учений, броненосец береговой обороны «Русалка» попал в жестокий девятибалльный шторм и пошел ко дну. Погиб весь экипаж – 177 военных моряков! Через десять лет на берегу появился этот монумент. Его автором стал эстонский скульптор Амандус Адамсон. Моделью ангела, который в руке держит позолоченный крест, указывающий направление, где затонуло судно, стала семнадцатилетняя горничная Адамсона. Так ваятель выразил память о жертвах балтийской стихии. Балтика вообще-то всегда была терпима к деяниям береговой прибалтийской ойкумены, но в этот раз взбунтовалась. По мнению жителей Эстонии, памятник – один из красивейших монументов Таллина и не имеет никакого отношения к стране в составе империи на правах губернии, к величию этой империи, деяниям ее героев.

Вспоминаю свое путешествие по Скандинавии, которое началось с Финляндии. Этот сосед Эстонии, пожалуй, самый близкий ей по этническому родству, языку и культуре. Едва мы пересекли карело-финскую границу, как серые облака стали быстро заволакивать (их, кстати, в этих северных краях так и называют – наволоч) небо. Начал накрапывать дождь. Нужно было торопиться. До города Суомуссалми, где, возможно, найдется какое-нибудь укрытие, оставалось километров двадцать. Но мы все-таки решили не спешить, задержаться возле необычного мемориала. Мы увидели поле, которое было усеяно камнями. Их принесли сюда люди. Они приносили и вкапывали камни в землю один возле другого, ровными рядами. Каждый камень (они примерно одинакового размера) – это чья-то душа. Конкретно чья, неизвестно. Имен здесь нет. Есть просто память о тысячах погибших в кровавой бойне. Каменное поле – часть мемориального комплекса, посвященного Зимней войне. «Этот памятник – дань уважения ветеранам и всем участникам войны 1939-1940 годов, а также всем пострадавшим от нее. Размещенные на площадке камни символизируют павших в боях финских и советских солдат» – такую надпись (на финском, английском и русском языках) я прочитал на щите перед каменным полем. Центральная часть мемориала – памятник «Раскрытые крылья». На площадке посреди каменного поля высятся четыре сросшиеся друг с другом бетонные дуги. Это, по задумке автора Эркки Пуллинена, оберегающие крылья, что распростерлись над полем. Между дугами растянуты сто пять медных колоколов. По одному на каждый день войны. При малейшем ветерке они издают тихий звон. Это говорят души погибших.

На следующий день распогодилось, и мы отправились дальше. На окраине одного поселка я обратил внимание на деревянную церквушку в окружении молодых елочек. Напротив нее стоял памятник. На низком постаменте сидела сгорбленная старуха. Просто сидела, склонив голову к коленям, и, понятное дело, молчала. Однако мне почему-то, когда подошел ближе, вдруг послышалось тихое всхлипывание. Поза старушки выражала очень сильную печаль. «Itkiya» – прочитал я надпись на постаменте. Позже мне перевели ее. По-русски (даже количество букв совпадало) – это «скорбь». Именно ее символизировала скульптура.

В связи с памятником на таллинской набережной то, финское, начало скандинавского маршрута (дальше он пролег по Швеции, Норвегии, Исландии) вспомнилось недаром. В эстонском языке тоже есть слово «itkiya». И означает оно почти то же, что и у финнов, – скорбь, плач. У финской сгорбленной старушки, как и у эстонской фигуры на постаменте, нет имени. Скорбь безымянна. Она бродит по планете, не жалея ни молодых, ни старых, ни бедных, ни богатых. В любую минуту горе может поселиться между людьми. От него никто не застрахован, как от ливня, мороза, засухи. Есть ли в этом вина людей? Может, есть, а может, и нет. Если есть, то это уже конкретные ситуации, случаи и имена. Речь о стихийных бедствиях, техногенных катастрофах, космических катаклизмах. И конечно же, о войнах. Речь не о поражениях и победах. И даже не о тех, кто их развязывает, кто несет ответственность за военные преступления. Это отдельная тема. Речь о тех, кто гибнет на поле брани, теряет жизнь, безвинно страдает. Речь о скорби. А еще о памяти.

…Я выбрал прохожего, что неспешно вышагивал, явно прогуливался по набережной, – поджарого средних лет мужчину в старомодной кепке – и спросил о памятнике. Наверное, он мог бы ответить, что, мол, там на камнях все написано: погибли, помнят, чтут, что еще он мог бы добавить? Прохожий остановился, задумался, потом посмотрел на монумент, обернулся в сторону моря, будто только там и мог находиться ответ, и сказал негромко, но отчетливо: «Там много наших жизней загублено». Произнес он это без акцента, так что я не смог определить его национальность. Это и не требовалось. Речь о людях и их жизнях. Этого достаточно. Разные страны и народы, но память и скорбь у них одна.

…Среди вещей и предметов прошлой, проведенной в дальних и близких странствиях по белу свету жизни (уже прожитой и пережитой) у меня много сувениров, привезенных из разных стран. Среди них маленький дешевый крестик с греческого Афона, который мне вручил иеромонах Исидор, оказавшийся, кстати, даже земляком. Для меня подарок был не более чем память о том путешествии. Но вот однажды, взяв крестик в руки, я разглядел выбитую мелкую надпись «Спаси и сохрани». Именно эти слова без пафоса и пламенного призыва определили экзистенциальную суть финского и таллинского памятников. Как, впрочем, и множества подобных других по всей планете. Спасти и сохранить жизнь человека, а возможно, и всего человечества! И всегда помнить о ее бесценности. И пусть простят меня афонские монахи, добросовестно и усердно молящиеся о сохранении и спасении жизни. Она сегодня в руках людей, народов. Часто очень конкретных особей. Могут простить, разрешить, допустить мир история, Бог. Но не простит, не разрешит, не допустит и будет помнить человек… два… три… много… народ.

Владимир СУПРУНЕНКО, фото автора