Память отвечает любованием

Что значит доверить рассказ о своей жизни неизвестному читателю? Вероятно, утвердить себя на фоне тех или иных событий, рассказать самому себе о своих намерениях, удивляясь тому, какую они претерпевали перемену, но не только. Каждый знает, что, начав рассказ о себе самом, он начинает говорить и о других людях, которые оправдывали присутствием время, в которое суждено было жить.

Листайте вправо, чтобы увидеть больше изображений

К таким размышлениям приводит чтение двух книг, объединенных общими героями. Первая, «Букет полевых цветов», включает написанные в разные годы очерки, отклики, эссе, новеллы, рецензии старейшей писательницы России Анастасии Цветаевой (1894-1993), а также воспоминания об Анастасии Цветаевой ее внучки Ольги Трухачевой. Вторую составили тексты работ Станислава Айдиняна о Борисе Пастернаке, Марине Цветаевой, А.М.Горьком вкупе с «Воспоминаниями о Борисе Пастернаке» самой Анастасии Ивановны. Здесь все откликается на слово «память» как на пароль, вовлекая в свою орбиту все больше людей благодаря фигуре Анастасии Ивановны Цветаевой, не просто сестре великого поэта, но и оригинальному прозаику, сумевшему воплотить на бумаге дух тех людей, которые были близки ей, человеку, прожившему долгую жизнь, полную испытаний и удивительных встреч. Простор поля (как не подумать о Пастернаке?) тут соединяется с трепетным вниманием, с каким собирают букет для любимых. «Маленькая была, а помню, как бабушка работала. Мне всегда было интересно, как на листе появляются буквы!» – читаем мы в записях Ольги Трухачевой, озаглавленных «Память пребывает вовек!» (неужели страсть к девизам и восклицательным знакам – дело семейное, передающееся по наследству?), и невольно угадываем знакомую интонацию. Словам здесь слишком тесно от восторга, желающего их укрупнить. Так можно смотреть на мир в волшебный прибор и, зная, что прибор вот-вот отнимут, стремиться описать все как можно детальнее, но оттого и фантастичнее.

К тому же что может быть фантастичнее тайны появления букв? Кажется, из того же чувства благоговения перед трудом, превращающим тебя в волшебника, родился стихотворный цикл Марины Цветаевой «Ремесло». А волшебство не заставляет себя ждать. «Первую в жизни книгу я получила от бабушки. Она до сих пор цела – сказки Андерсена в розовой обложке. Андерсена я обожала, безудержно рыдала над судьбой Русалочки», – рассказывает Ольга после сообщения о том, что она родилась в Павлодаре, «где папе разрешили жить после двух арестов». Нельзя не сочувствовать зоркости, а вместе с ней упоению, с какими пишутся эти слова. Старательность, чувство долга встречаются с манящей щедростью неизведанного простора не раз. «Первое слово, которое мы с сестрой слышали с детства, – это труд. Только два раза в году – в день моего рождения 1 июля и в день ангела 24 июля – я могла делать все, что захочу», – продолжает Ольга. Можно ли сомневаться, что в эти два дня вмещалась целая вселенная… Стоит задуматься: почему труд так ценился в семье? Признание, что «Ася вышибла из нас всякую жадность и зависть», дает впечатляющий ответ: труд позволяет легко распроститься с плодами своих усилий, еще раз понять, что главное не снаружи, а внутри. Помнить восхищение, а не злободневность – вот какой мудростью между строк наполнены записки Ольги и ее великой бабушки. Есть высказывание: «Всякий труд есть молитва». Видимо, для Анастасии Ивановны молитва была высшим трудом. По свидетельству внучки, она «многих отмолила», и мы вдруг понимаем, что труд делает многое и многих из чужого своим, тем, что позволено предоставить Богу. Взгляд как раз и выхватывает эпизоды жизни на грани чужого и своего, ждет, когда одно перейдет в другое, явив тайну свободы.

Пожалуй, наиболее красноречиво это изображено Анастасией Цветаевой в главе ее воспоминаний, посвященной их служанке из детства – французской швейцарке, которую в семье называли Тетей или Тьо: «Из тех далеких времен как не вспомнить невероятную по невинности выходку Тети: глядя на птицу, порхающую над липой, ей вдруг сделалось ее жаль: «…Tont petit!..» («Совсем маленькая!») – говорила она тоном горячего умиления, который был свойственен только ей одной; и дальше по-французски: «Regardez donc tout seul. A une hauteur papeille! Y donit se sentir si faible dans solitude parmi les nuages» («Поглядите же. Совсем одна! И на такой высоте! Она должна чувствовать себя такой слабой в этом одиночестве посреди облаков!»). Она думала, наверное, что птица устала летать. И она позвала садовника. «Се’р’гей, – сказала она, – влезь на дрэв! И ручкой, ручкой – вот так дэлай (она показала как) – мань! – comment dirt on dire cella en russe? («Как это по-русски?») – Мани? – Мани, мань ее! Бэдн птичк…» Но Сергей заупрямился: «А ей крылья на то и дадены, чтобы летать…» (Сцена эта была при нас с Мариной.) – «Il a raison, – сказала Тьо, обращаясь к Марине, – il a l’esprit naturel» («Он прав, у него природный ум»). Мы хохотали, и Тетя с нами».

Птица в небе, другой язык, наивное чудачество – что здесь чужое, а что свое?

Память отвечает любованием.

Анастасия Цветаева. Букет полевых цветов» / Сборник очерков, откликов, статей, эссе, рецензий. – М. : Серебряные нити, 2023. – 480 с.

Станислав Айдинян. «Воспоминания о Борисе Пастернаке» Анастасии Цветаевой, Марина Цветаева, А.М.Горький; Анастасия Цветаева. Воспоминания о Борисе Пастернаке. – М. : Серебряные нити, 2022. – 90 с.