Память из конверта

Мы разлюбили писать письма. А, может, просто разучились. «Здравствуйте, ангел мой, несравненная душенька Ольга Павловна». Вскройте хоть все конверты во всех почтовых отделениях страны – таких строк вы наверняка уже нигде не найдете. Безжалостное время отобрало у нас эту красоту, спрятало в свои закрома и милостиво позволяет любоваться ею лишь на страницах старинных классических романов. Мы вынуждены выбирать: либо скорость – «бегу, бегу по графику с хронометром в руке», либо романтика с ее «душеньками» и «ангелами».

Телефон – еще один убийца эпистолярного жанра, верный слуга прогресса. Куда проще, набрав пару цифр, поздравить любимую тетю с днем рождения по телефону, чем тащиться на почту и покупать конверт. Все равно потом забудешь опустить его в почтовый ящик и в итоге – окончательно потеряешь в вековых залежах собственного рабочего стола. А ведь письма – это не только красота и возможность холить и лелеять в себе чувство прекрасного. Письма – это память. А память – иногда единственное, что остается после навсегда ушедших от нас дорогих и близких людей.

…Пожелтевшая бумага, выцветшие, поблекшие чернила, витиеватый изящный почерк. Это письмо моя бабушка Эльза Матвеевна написала своей подруге Лялечке полвека назад, 10 февраля 1953 года. Одному Богу известно, как среди бесконечных скитаний по огромной стране Лялечка сумела сохранить два этих истончившихся от времени, потертых на сгибах листка.

После бабушки осталось много писем, она вела бурную переписку с многочисленными друзьями и родственниками. Но это – самое старое, самое ценное.

«Балтика не может похвастаться своим климатом. Хуже я не встречала. Зимой тут либо слякоть, либо колючий снег с сильными ветрами. Лучше всего сидеть дома на теплой кухне и пить чай с лимоном; тепло и не дует. Да если еще и книга под рукой хорошая, то это уже «полное счастье». Читаю я много, но новая литература меня мало утешает, я все же с большим удовольствием ухожу в «матушку старину». Читаю и западную, и нашу русскую классику, но это не значит, что я совсем не слежу за новинками. Читаю и их, и много, но… Ах, не будем говорить об этом».

К слову о скорости, о времени и о его вечной нехватке. В сутках у бабушки были все те же 24 часа. А еще были маленькие дети, и муж, и кухня с печным отоплением, и длинные очереди за хлебом и молоком. Все, как у современной женщины, только еще сложнее и неустроеннее – ведь что такое километровые очереди за продуктами, мы, к счастью, уже успели позабыть. А смотри ж ты, успевала и книжки читать, и длинные письма писать.

Что за прелесть эта бабушка, даже обыденное и банальное умела перекладывать на изящный язык письма: «Помню ты писала, что у вас трудно достать ткани… У нас бывает шерсть, драп, натуральный шелк, но за штапельное полотно разгораются настоящие баталии. Мне бы так хотелось что-нибудь на черном фоне, какой-нибудь мелкий рисунок или цветы. Сегодня моя соседка купила с боем такую красоту: цветы шиповника на черном фоне. Прелесть! А помнишь, Ляля, шиповник у вас в саду под окнами? Я до сих пор забыть не могу. Как не могу до сих пор забыть милый Пушкин, стоит вспомнить что-то одно, как передо мной моментально встает целая вереница образов. Недаром Сергеев-Ценский в своей «Севастопольской cтраде» высказывается о родном городе с такой нежностью. Хочешь, я тебе напишу этот отрывок. Он у меня в памяти: «Город, в котором родился и провел свои детские годы, – это совсем особенный город для каждого. С ним связаны не впечатления – нет, откровения; не радости просто – восторги; не огорчения – трагедии; не подъем минутных настроений – полет в неслыханно-чудесное, в безбрежное, в невыразимое словами счастье»…

Мне было всего восемь лет, когда бабушки не стало. Но у меня есть ее письма, и в них – вся она: прошедшая войну, смерть, нужду, но сохранившая легкий, ироничный и лирический взгляд на жизнь. Если бы в том далеком уже 53-м у бабушки был телефон и она каждые выходные звонила бы своей подружке Лялечке поболтать о том, о сем, что бы сегодня осталось мне от нее?