Память детства: неизвестный Фаддей Булгарин

Все мы без исключения от мала до велика жертвы школьного образования. Я имею в виду те клише и стереотипы в восприятии и оценках исторических персоналий, что впечатываются в мозг школьника на всю оставшуюся жизнь.

К примеру, за Фаддеем Булгариным с легкой руки А.С.Пушкина закрепилась репутация доносчика и коммерсанта. Он стал «героем» эпиграмм не только Пушкина, но и Вяземского, Баратынского, Лермонтова, Некрасова и многих других. А.С.Пушкин, конечно же, солнце русской поэзии, но не все так просто с Фаддеем Венедиктовичем Булгариным, который имеет заслуги перед Отечеством в области просвещения.

Он первым в России начал издавать частную газету и театральный альманах, стал основоположником новых жанров и автором многих произведений. Заслуги Булгарина сказались на развитии русской литературы и журналистики.

Он пережил полную приключений бурную молодость. Но меня как педагога в первую очередь интересует память детства этого человека. Известно, что одаренные люди, а наш герой действительно был одарен литературным талантом, помнят себя и близких с самого раннего детства. Как известно, именно в детстве и юности закладываются базовые черты личности, формируется характер, пробуждается увлечение тем или иным видом деятельности. Не менее важно знать, кто, когда и как повлиял на растущего человека.

Богатый материал для педагогического анализа дает изданный недавно двухтомник мемуаров Ф.Булгарина. В воспитании ребенка огромную роль играют родители. И в мемуарах автор отдает им должное. Тем более что воспитывали они его в экстремальных обстоятельствах: восстание Костюшко, подавление его Суворовым, народный бунт – бессмысленный и кровавый. Именно тогда из вынесенных в детстве впечатлений Булгарин приходит к убеждению в том, что революции затевают романтики, а их плодами пользуются циники и демагоги. Тем временем революции несут людям разрушения и неисчислимые беды. Отсюда два вывода: народ надо держать в узде, а наилучшим путем развития является эволюция, которая в свою очередь требует просвещения народа. Нельзя сказать, чтобы его выводы не перекликались с нашими сегодняшними впечатлениями.

Но с неменьшей благодарностью автор мемуаров повествует о своих учителях: «Старик Цыхра, человек чрезвычайно добрый и ласковый, полюбил меня, как родное дитя, и умел возбудить во мне, мало сказать, охоту, нет, страсть к учению. Под его руководством, чтобы ему нравиться, я оказывал удивительные успехи в языках и в музыке, а историю и географию полюбил до того, что меня надлежало силой отрывать от книг, географических карт и глобусов.

Много, весьма много, чтобы не сказать все, зависит от учителя, от его усердия, характера, общения с детьми. Глубокая ученость в учителе не принесет пользы, если он не обладает искусством передавать своих познаний, делать их понятными для детей и если не умеет привязать к себе детей, не может заставить их полюбить науку, возбудить в них жажду познаний, представить науку в занимательном виде. Учитель будто стыдится своего звания, чуждается своих занятий и требует, чтоб его почитали чиновником; ученики помышляют не о науках, а об экзамене и чиновничестве!»
Что и говорить, и этот пассаж звучит вполне современно.

Дальше – больше. Отрок попадает в Петербург, в Сухопутный шляхетский кадетский корпус. Здесь надобно сделать еще одно отступление, ибо без исторического контекста будет непонятна политическая сверхзадача, которая решалась в этом элитном учебном заведении.

Надо отдать должное Екатерине II. Подавив восстание Костюшко, она должна была решить проблему постепенного усиления российского влияния на усмиренных территориях. Понимая, что одной силой оружия эту задачу не решить, императрица создала в столице элитное военное заведение, куда польское дворянство отправляло учиться своих отпрысков. По выходе из него, став офицерами, молодые люди женились на девушках из знатных русских фамилий. Причем от католиков поляков не требовалось незамедлительного перехода в православие. Но матушка императрица справедливо полагала, что уже их дети, воспитанные в русских традициях, непременно примут российскую веру.

В свою очередь поляки, делая успешную карьеру в Российской империи, обогащали русскую культуру. Так, например, А.П.Огинский, которому возвратили конфискованное у него огромное имение, – автор известного во всем мире полонеза, а сын графа Соллогуба стал известным в ХIX веке русским писателем. Подобные примеры можно множить.

«В рекреационном зале стояли бюсты великих мужей, которых жизнь и подвиги толковал граф Ангальт кадетам, возбуждая в них идеи славы и величия; еще каменная стена вокруг корпусного сада красовалась эмблематическими изображениями, поучительными изречениями, афоризмами, нравственными правилами мудрецов, и эпохи важнейших событий в мире были начертаны хронологически, для пособия памяти. Довольно было выучить наизусть все написанное на этой стене, чтоб просветить разум и смягчить сердце юноши», – читаем в мемуарах.

Со смехом вспоминаю себя в юности. Готовясь к поступлению на исторический факультет, я обвешал всю квартиру бумажками. Помнится, в комнате у меня висела хронология правления великих князей, в ванной – даты правления императоров, а в туалете – съезды партии с их повесткой. Очень пригодилось при поступлении, а историческая последовательность навечно врезалась в память.
Казалось бы, в военном учебном заведении должны доминировать муштра и шагистика. А вот и нет! Прежде всего руководство было озабочено тем, чтобы дать своим воспитанникам широкое и глубокое гуманитарное образование и тем самым создать у них прочный фундамент культуры. Разумеется, присутствовало обучение фехтованию и конной езде, а в старших классах – основам фортификационного строительства и теории артиллерийской стрельбы и прочим специальным дисциплинам.

Но сам мемуарист лучше посвятит нас в подробности. Вот как объяснял свои педагогические цели руководитель корпуса: «Главное правило графа Ангальта состояло в том, что первый признак хорошего воспитания есть умение объяснять мысли свои словом и пером, воин и гражданский чиновник должны непременно писать правильно на родном языке, и даже выражаться щегольски, и знать, притом основательно, хотя один из иностранных языков, особенно французский, тогда уже общеупотребительный в Европе. Это самое повторяли нам офицеры и некоторые учители, особенно Железников и Лантинг.

«Какая польза в учености, в познаниях, если человек не может употребить их в дело, не умея объяснить или передать того, что у него в голове! – говорил Лантинг. – Безграмотный – то же, что глухонемой. Чем живут Рим и Греция? Писателями! Катулл, Римник важнее Фермопил и Марафонской битвы, и переход Суворова через Альпы затмевает славу Аннибала; но подвиги древности кажутся выше, потому что изображены красноречиво».

Так говорил Лантинг и упражнял нас в грамматических и эстетических разборах русских писателей и в сочинениях на заданные им темы. Тех кадетов, которые никак не могли ничего выдумать, он заставлял переводить с французского и с немецкого языков, чтоб приучить их к слогу. В корпусе был устроен театр (1745 года), существовавший до директорства Кутузова, и кадетская труппа играла даже при дворе, в присутствии императриц Анны Иоанновны и Елисаветы Петровны. Когда после того составлена была императорская труппа, то набранные в разных городах России актеры жили в корпусе и брали уроки декламации у корпусных офицеров: Петра Ивановича Мелиссино и Петра Семеновича Свистунова, бывших лучшими актерами кадетской труппы. Балет также возник в корпусе. Танцевальный учитель Ланде составил характеристические танцы, которые исполняемы были кадетами в костюмах в присутствии высочайшего двора, и это подало мысль к учреждению балетной труппы под руководством Ланде».

Помимо прочего кадет приучали к музыке, обосновывая ее как инструмент сохранения нравственности: «Может случиться, что ты будешь стоять на квартирах в каком-нибудь уединенном месте, где не будет никакого общества, никакого рассеяния. Нельзя же все читать и писать, и вместо того чтоб для рассеяния играть в карты или болтать вздор, ты найдешь приятное препровождение времени в музыке, доставляя удовольствие и себе, и другим. Это может отвлечь тебя от дурного общества, в котором приобретаются дурные привычки и склонности».

Не стоит идеализировать жизнь в кадетском корпусе. В мужском учебном заведении было не избежать буллинга, который на себе в полной мере испытал юный кадет от старших воспитанников. А среди преподавателей-офицеров встречались фанаты муштры и порки подростков розгами.

Но память детства – это память сердца. В душу подростка запали иные преподаватели. Не все из них были семи пядей во лбу, но большинство обладали талантом любви к своим воспитанникам: «Но если Гераков не был ни поэтом, ни отличным прозаиком, ни глубокомысленным историком и археологом, то был отличный учитель истории, умел возбуждать к ней любовь в своих учениках и воспламенять страсть к славе, величию и подражанию древним героям. Он обладал прекрасным даром слова и, рассказывая события, увлекал нас и заставлял невольно слушать».

Даже одетые в военную униформу дети оставались детьми, они шалили, иными словами, нарушали дисциплину, за что полагались серьезные наказания – от лишения обеда до порки розгами. За дисциплиной следили специальные офицеры. Среди них Андрей Петрович Бобров: «Бобров чрезвычайно любил кадетов, с которыми провел всю свою жизнь, и, невзирая на проказы с ним, никогда не жаловался на кадетов, а угождал им как мог. У него всегда были в запасе булки и пироги для тех, которые, будучи оставлены без обеда за шалость, прибегали к его добродушию. Но в таком случае надлежало его убаюкать и обещать раскаяние и исправление. Притворяясь сердитым и непреклонным, Бобров оставлял пирог или булку на столе и уходил в другую комнату, крича: «Извольте убираться!» Кадет брал съестное и уходил. Некоторым бедным, но отличным кадетам Бобров помогал деньгами при выпуске их в офицеры. Величайшею его радостью, живейшим наслаждением было, когда воспитанник корпуса после нескольких лет службы навещал его, чтоб сказать доброе слово».

В педагогическом труде, как ни в каком другом, важны отсроченные результаты. Оценку своей деятельности учитель порой получает спустя десятилетия, когда его, убеленного сединами, разыскивают бывшие воспитанники, чтобы выразить искреннюю благодарность.

Разумеется, жизнь берет свое, и совсем не многие взрослые люди помнят добро. Для этого нужно обладать памятью сердца. И уже совсем в другом, ХХ веке поэт А.Д.Дементьев напишет: «Не смейте забывать учителей». Автору мемуаров подобные напоминания не требовались: «Проезжая однажды мимо корпуса незадолго до его кончины, мне вздумалось завернуть к Боброву, и я в качестве старого воспитанника сказал, что приехал поблагодарить его за попечение о моем детстве, и припомнил ему, как он, быв еще полицейским унтер-офицером, поймал меня ночью на галерее с шутихой и на обещанье мое отречься навсегда от любви моей к фейерверкам не пожаловался на меня дежурному офицеру, а только отнял мои снаряды и тем избавил меня от неизбежного наказания. Бобров расплакался, как дитя, от радости. «Вы помните это, вы не забыли этой мелочи!» – говорил сквозь слезы добрый старик, обнимая и прижимая меня к сердцу». Но именно такие мелочи и остаются в душе ребенка, формируя его личность.

Чтение мемуаров Ф.Булгарина можно продолжить, тем более что книга есть в открытом доступе в Интернете. Знакомство с ней многое даст историкам, литераторам и людям, интересующимся русской культурой. Не все в ней следует принимать на веру. С чем-то там можно соглашаться, а что-то – оспаривать, руководствуясь другими источниками.

Но для меня важно иное. Все-таки у нас замечательная профессия. Сменяются века, но вечные педагогические подходы и ценности остаются неизменными. В этом источник нашего неистребимого профессионального оптимизма.

Евгений ЯМБУРГ