На чтение: ≈ 11 мин.«Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Когда Александр Радищев взял эти слова из поэмы Тредиаковского в качестве эпиграфа к своему «Путешествию из Петербурга в Москву», ему казалось, что имеет в виду тиранию. Мы, живущие 200 лет спустя, к сожалению, точно знаем: это была революция.
Что это было?
Двадцать лет назад мы встречали этот юбилей совсем по-иному. Революция казалась тогда началом всего, что мы видели вокруг. С высоких трибун в который раз твердили, что Октябрю мы обязаны всем, что имеем. И мы верили этому. Многие продолжали искренне восхищаться, кое-кто уже «прозрел» и был полон желания отомстить, большинство просто «отмечало». Но для всех точкой отсчета их убеждений и взглядов оставался 1917 год. Прошло всего двадцать лет. Революция вспоминается сегодня только для того, чтобы пугать ею детей и пенсионеров на выборах. Все это время мы усердно переписывали историю. Заново взвешивали и оценивали каждый факт. И, наконец, облегченно вздохнули. Теперь наше прошлое опять стало таким, каким нам удобно его видеть. Значит ли это, что на многое можно закрыть глаза? Что можно больше не задаваться вопросом: что же на самом деле случилось тогда в стране? Каковы причины ненависти, внезапно (да так ли уж внезапно?) охватившей тогда людей, и можно ли было положить предел этой ненависти? Почему все это случилось именно здесь, у нас? Есть ли кто-то, кого можно винить в этом, кто возьмет на себя ответственность за всю пролитую кровь? Готовы ли к этому мы? Или наше сознание настолько изменилось, что теперь мы застрахованы от любых катаклизмов? Не стоит тешить себя иллюзиями. На самом деле за десять лет можно было сделать не так уж много. Революцию нельзя уничтожить. Ее можно только позабыть.
Сегодня много пишут об упущенных шансах «Великой бескровной», нагрянувшей еще в феврале 17-го. Но стоит задуматься: если в России к февралю 1917 года существовал такой набор замечательных людей, если, выражаясь современным языком, запасная скамейка русской демократии, русского либерализма была такой длинной, что список этих фамилий может не поместиться в газетный лист, то почему же эти люди так быстро и так бездарно проиграли революцию, да не только проиграли, а и сделать-то вообще ничего не смогли? Ученые многократно в самых романтических тонах описывали плеяду русских либералов, конституционалистов, с которыми вроде бы все должно было закончиться хорошо. А закончилось очень плохо. Если отталкиваться от недавней статьи Александра Солженицына «Размышления над Февральской революцией», стоит вспомнить, что в финальной части его размышлений о Феврале сказано: «Идеи ее были плоски, а руководители ничтожны».
Солженицын, описывая Временное правительство, характеризует его вождей так: князь Львов – размазня, Милюков – окаменелый догматик, засушенная вобла, Гучков – прославленный бретер и разоблачитель, Керенский – арлекин, Некрасов – зауряд-демагог. Ну и так далее. По сути, ни одной позитивной характеристики.
Неоднократно задавались вопросы: если либералы 17-го года были такие хорошие, почему у них ничего не получилось? Думается, в частности, и потому, что они были оторваны от народа. Довольно правильно большевистская история описывает ужасы и беды царского режима, но эти люди, эти новые либералы, частично из дворянства, но по большей части из новых, индустриальных сословий, хотели лишь заместить собой верхний слой правящей при царе элиты. Ничего более. Ладно, когда другие считают их солью русской земли, солью моральной, интеллектуальной или политической. Беда в том, что они сами себя считали солью русской земли. Они много клялись именем русского народа, именем земств, именем конституционной монархии. Но все, что они хотели, это место при царе или при иной фигуре, но из своего слоя. Хотели заместить собой прежний правящий класс и свято верили, что этого достаточно, что дальше все будет хорошо. Почему? Потому что это для них будет хорошо. Потому что они интеллигентные и интеллектуальные. А оказалось, еще нужно кое-что. Нужно, например, опираться на общество, а у них этой опоры не было. Нужно, например, уметь проводить международную политику и внутреннюю политику, но они этого не умели. И нужно стремительно создать институты власти под новые идеи, а до того – не рушить старые институты. А что мы увидели? Солженицын правильно пишет: после того как Временное правительство получило реальную власть, а точнее, безответственно, фактически заговором свергли не только царя, но и всю династию, разве парламент, то есть Государственную Думу, они оставили? Они же фактически закрыли тогдашний русский парламент, от имени которого заставляли отречься царя, и сформировали свое правительство. Как же просвещенные люди, которые тома исписали о необходимости конституционной монархии, ограниченной представительными учреждениями, при том что иные были даже за демократическую республику, как же они сразу их ликвидировали, не оставили хотя бы для видимости, для декорации? А между прочим, Советы, в которых тогда были сосредоточены социалисты и вообще люди низших сословий, остались единственной представительной властью в тогдашней России. И естественным путем, политически естественным, от имени этих представительных органов и была позже провозглашена Советская власть.
Нынешняя российская власть, если ее можно обвинять в антипарламентаризме, хотя бы для декорации оставляет этот орган. А думские февралисты, войдя во Временное (как оказалось, и для них, и для страны) правительство, даже декорации порушили. Насколько поразительна историческая безответственность, бесплодность и аморальность этих замечательных людей, уверенных в том, что они соль русской земли, соль европейской элиты.
А результат мы видим в событиях октября 17-го года. Власть валялась на земле. Большевики пришли и взяли эту власть. Уж не большевики ее бросили на землю. Это сделала сначала правящая династия со всеми своими элитами, а потом – Временное правительство. Теперь легко говорить: если бы не циничные большевики, власть бы поднял кто-то другой, более просвещенный, более демократичный. А что же тогда не подняли? А если бы вообще никто не поднял? Ведь царская империя уже развалилась, страна развалилась – не просто власть.
Главный редактор газеты «Московские новости» Виталий Третьяков так и пишет: «Несмотря на непопулярность этой точки зрения, я утверждаю, что мы должны быть благодарны большевикам, не примешивая – к этому моменту – злодеяний, которые они совершили впоследствии и за которые несут ответственность перед историей. На тот момент они по историческому факту остались единственной действенной силой, которая спасла страну от полного распада».
Красные или белые?..
Между тем до сих пор продолжается гражданская война между красными и белыми, теперь уже вокруг памятников и могил: кого больше почтили, кого меньше? До сих пор идут споры: сместим красных комиссаров, поставим на те же пьедесталы белых генералов. У нас все еще раздельная история, а власть колеблется: она то за белых, то за красных. Власть до сих пор не понимает (хотя недавно наконец появились признаки обратного) значения единства и цельности нашей истории, не знает, что с ней делать. Если этого не произойдет, так и будем спорить, какая революция была «лучше» – Февральская или Октябрьская. А это был единый исторический процесс, и не случайно его деятели перетекали из одной революции в другую, из одного лагеря – в другой. Мы теперь принялись винить только «большевистское зло», «красный террор», все, что произошло после Октября. Но что же это «белая кость», «голубая кровь», самые просвещенные умы России не сплотились единым фронтом, не создали единое антибольшевистское правительство для России? И почему русское офицерство и генералитет раскололись напополам между красными и белыми? Это ли не доказательство того, что в феврале 17-го не было у нас элиты, способной цивилизованным образом перехватить власть, свалившуюся с падающего трона? А то, что они сами клевали этот трон, их вина историческая. Или по крайней мере глупость.
Артем ЕРМАКОВ, кандидат исторических наук
Выбор читателей
Комментарии