«Отведай мою грушу, порадуй душу…». Далекое – близкое

Перед праздником Пасхи есть две родительские субботы. В эти дни льется в православных храмах тихая поминальная молитва. Мы поминаем наших предков, наших близких людей, наших друзей и добрых знакомых и всех православных христиан.

И каждый раз, когда я произношу заключительные слова молитвы, вспоминаю тетю Машу, Марию Григорьевну, женщину из моего детства и юности. Я не знаю ее фамилии, но я помню ее всю жизнь. Тетя Маша торговала овощами и фруктами на веселом южном базаре. Смуглая, статная донская казачка, чернобровая и черноглазая, с тугим узлом вьющихся блестящих волос на затылке. Седина лишь чуть-чуть тронула виски. На загорелой шее в вырезе платья поблескивал оловянный крест на гайтане. Она приходила рано утром, везя на небольшой тележке все, что давали сад и огород. И над торговыми рядами звенел ее певучий голос: – А вот репа – животу закрепа! И зеленый огурец, ядреный молодец! Укропчик, укропчик – купи скорей, хлопчик! Да не забудь про петрушку, укропову подружку! А вот бурачок, круглый дурачок! А капуста бела да хрустяща, борщу подходяща! А вот хрен да редька, не проходи мимо, Федька! И Федька не проходил мимо. Оглядывались сразу несколько тезок. Улыбаясь, приветствовали ее доброй шуткой или комплиментом: «Все цветешь, Мария Григорьевна, прямо как мак в степи!» Она весело отмахивалась: «Мои маки отцвели давно. Душа цветет, хлопчик!» И протягивала яблоко или кисть винограда голопузому цыганенку, бегавшему между рядами, предупреждая его желание стянуть что плохо лежит. И опять звучал ее задорный призыв: «А вот редиска – насыплю целую миску! Не хочешь миску – бери пучок. А к нему лучок, целый бачок. Вот така картина – сплошная витамина!» Иногда женщины, помявшись у прилавка, просили: «Теть Маша, растратилась я, курей на развод купила. Дай кило картошки, деньги в субботу занесу». И она взвешивала и картошку, и морковь… А рядом стоявшая молодая товарка удивлялась: «Они что, твои знакомые?» Тетя Маша только плечами поводила: «Что отдала, девонька, то твое». Деньги возвращали всегда. Если не в субботу, то уж через неделю точно. Понимала ли «девонька» мудрость этих простых слов? Тогда, наверное, нет. Иной жизнь проживет,  и то не поймет. Не помню, чтобы у тети Маши было плохое настроение. Хотя и бедами-печалями судьба ее не обделила. Но все носила в себе, а людям – улыбчивое лицо, сочувствие, сострадание. Для какой-то больной старухи принесла в подарок ведерко смородины, а та не пришла, видно, слегла. Тетя Маша сокрушалась: «Не знаю, где живет, а то бы сама завезла бабулечке. Может, последняя радость для нее». И, пряча повлажневшие глаза, снова выкрикивала веселые зазывалки: «А вот тютина черная и тютина белая, для сердца полезная, подходи, болезная! Арбуз красный! Ты что, хлопец, такой ненастный? Попробуй скибочку, покажи улыбочку! А ты, голубка, отведай мою грушу, порадуй душу!» И радовались души, и распрямлялись спины, и молодели глаза, и кто-то говорил кому-то: «Ты пойди у тети Маши спроси, как эту травку заваривать. Она все обскажет. Да запиши, у нее карандаш есть». Ее голос вселял уверенность, поддерживал в трудную минуту, поднимал настроение, отвлекал от житейских невзгод. В сентябре, когда прилавки расцветали осенними красками, тетя Маша раскладывала на чистых полотенцах калину. И была ягода необычайно хороша – не темно-красная, не оранжевая, а нежная, как нарождающаяся заря за степными холмами. Кисти крупные, сочные, прозрачные, так что видны круглые косточки в каждой ягодке. «А вот калина алая, любовь запоздалая…» – летело над базаром певучее слово. «А почему запоздалая?» – спрашивала молодая пара. «А как же? Это ведь, считай, последняя ягодка. Всю краску из летних зорь выпила. И держится до морозов, а то и на Покров первый снег присыпет… Вот ты, милый, свою суженую нашел, а другой и до инея на голове найти не может. А как найдет, так она, как эта калина, и радует, сладкая, и горчит…» …Хожу по московскому рынку, покупаю продукты к  столу. Выбор большой, фрукты и овощи сегодня с чужой стороны, родной землей не пахнут, пропитаны всякими закрепителями да сохранителями. Врачи теперь советуют купленную зелень два часа в воде вымачивать перед употреблением. И торгуют здесь чужие люди, и чужие голоса зазывают в душные, тесные подсобки, где стоят весы – обвесы  покупателей: «Заходи, дэвушка, что хочэшь бэри…» А у «дэвушек» давно уже свои внуки выросли. Но, глядя на розовую редиску и оранжевую тыкву, я вдруг слышу  в душе голос моей дорогой тети Маши. И улыбаюсь. Москва