отступать с которого нельзя

(Мф. 24, 12)

От нашей общей кровоточащей беды, от террористов-чеченцев, от складов со взрывчаткой, от свежих могил ехала я в Устьянский район Архангельской области. В здешних лесах осень уже вызолотила березы багрянцем, лимонным цветом коснулась ольхи и осины. Но праздник природы в мой приезд был нерадостен – неделю уже шли мелкие, моросящие дожди, отчего почернели рубленые дома деревушек, набухли проселочные дороги, а резиновые сапоги были обувью почетной и необходимой. Но не от погоды было тяжко, а оттого, что ехала я ворошить чужое горе, уже чуть зарубцевавшееся, припорошенное временем, но все еще живое, вчерашнее. Этим летом в собственном домике заживо сгорели директор Бестужевской школы Надежда Валентиновна Верюжская и ее десятилетний сын Артем.

Очевидцы рассказывали, что легкий щитовой домик пылал как свеча. Не было ни ветра, ни колыхания воздуха – соседние постройки не пострадали. Раннее утро – хозяйки как раз выгоняли коров на пастбище. А накануне, 19 июня, был выпускной вечер, и Верюжские вернулись домой поздно, усталые. Надежда Валентиновна, человек очень обязательный, ответственный, переживала не только за школьный праздник, что естественно, но и за День села, который должен был пройти завтра. Для сельчан она собиралась петь – голос у нее замечательный, глубокий, звучный. Но больше никто ее не услышал. И даже в привычном, узнаваемом облике не увидел. Ни ее, ни сынишку Артема.

Версий случившегося высказывалось много. Взрыв телевизора, например. Но взрыв прозвучал уже позже, сбежавшиеся на пожар люди слышали его. Да и вряд ли Верюжские в такую рань включили телевизор – не было в семье подобных привычек. Говорили еще, будто Надежда Валентиновна, которая недавно взяла на откорм маленького поросенка, могла поставить на плитку подогревать молоко и, усталая, задремала. Но и в это слабо верится – слишком она была точной, собранной и ответственной. Наконец, шепчутся и о самом страшном – что жильцы были убиты, дом ограблен и подожжен. Но разве можно постичь такое предположение умом – неужели в селе нашлись люди, которые посягнули бы на жизнь десятилетнего ребенка и женщины? Здесь, в Бестужево, где все знают друг о друге все, где каждый здоровается с каждым…

Дочь Надежды Валентиновны Мария, которая за год до страшного пожара потеряла и отца, теперь работает в соседней деревушке Лево-Плосское учительницей начальных классов. Это с ней я говорю о том, как погибли ее мать и брат. Закончив Каргопольское педучилище, она собиралась вернуться в мамину школу. Но судьба распорядилась по-своему…

Слово “судьба” не раз прозвучит в нашей беседе. “Согласование судьбы со свободой человека уму недоступно” – это из Даля. Очень молодая, очень красивая девушка с ясным, чистым лицом, серо-голубыми глазами встречала меня не в уютном родительском доме, а в казенной крохотной квартирке. “Мария Алексеевна”, – серьезно представилась она.

О ее матери, сколько я ни выспрашивала в деревне и в районе, никто не сказал худого слова. И даже не потому, что по русскому обычаю о покойных следует говорить либо хорошо, либо никак. “Добрейшая женщина, хлебосольная, гостеприимная”, “Ее уважали в деревне, в школе, она слова никому грубого не сказала, голос не повысила”, “Замечательный учитель, прекрасная мать”, “А как она пела, если б вы слышали!..”

Мы сидим втроем: я, Маша и Женя – лучшая подружка. Женя вспоминает:

– Когда ехала к Маше домой, я волновалась, но увидела Надежду Валентиновну и почувствовала себя так легко, просто, что как-то забыла, что я в гостях…

Женя проходила практику в Бестужевской школе (“Сколько поставили?” – спрашиваю я. “Четыре”. – “Чего ж не “пять”?” – “Нет, все по справедливости”, – серьезно отвечает она). Женя и Артем души не чаяли друг в друге. Женя и Маша после окончания педучилища собирались вместе работать в школе у Надежды Валентиновны. Было много планов: всем вместе “индейцами” отправиться в поход – Артем уже готовил луки и стрелы; летом запастись грибами-ягодами, завести хозяйство, осенью – в школу, ставшую такой родной – помощь моральная и методическая была гарантирована – у Надежды Валентиновны за долгую жизнь накоплено много наглядности, материалов к урокам, полезных книжек. К тому же дома и стены помогают. Теперь, когда на месте одинаково любимого ими дома осталось пепелище, девушки ничего не планируют. Все планы – самое большее на неделю, на новую тему.

– От прошлой жизни остались одни фотографии, – грустно говорит Маша.

Мистика, иначе и не назовешь – во время пожара тумбочка, где хранились фотоальбомы, вывалилась, выломилась из дома – все фотографии уцелели. И вот мы их рассматриваем – Новый, 1999 год, семья за праздничным столом – мама, Артем, Маша, старшая сестра Наташа… Гости, родственники. Уютный, чистый дом, в который наконец заглянуло счастье. Восьмое марта – довольные, улыбающиеся лица. Женя в гостях у Верюжских. Артем в обнимку с кошкой. Надежда Валентиновна в домашней одежде, с вязаньем… У Маши больше ничего не осталось от прежних счастливых дней, кроме этих снимков. “Сестра Наташа живет в Москве, попросила дать что-нибудь на память. Я не смогла…”

Смерть Верюжских потрясла округу, и люди всем миром думали, как помочь Маше. По школам учителя собирали деньги. Из области на обустройство выделили 15 тысяч – правда, этих денег Маша еще не получила (впрочем, в роно меня заверили, что деньги уже переведены на ее счет). Вернуться в родную деревню на работу она теперь, конечно, не могла. По понятным причинам. А Женя не могла оставить Машу. Директор соседней Плосской основной школы пригласила девушек к себе. Маша преподает в первом классе, Женя ведет группу продленного дня. Молодые учительницы живут в школьной квартирке, крохотной, напоминающей комнату студенческого общежития. Две кровати, над ними полки с немногими книжками – все, с чем собирались работать, свозили в Бестужево, и все погибло в огне: стол, настольная лампа, гитара в углу, добрая игрушечная собака с длинными ушами, ребячьи работы…

И я удивленно-изумленно задаю им вопрос, вопрос, ответ на который они, может быть, ждали от меня.

– Неужели после такого горя можно жить, на что-то надеяться, мечтать о счастье?

В окно учительской квартирки видны бревенчатые северные дома, хмурое небо, мелкий дождь. Дальше – река, лес, и так дорог, мил сердцу этот пейзаж, столько в нем правды и простоты, что кажется – в нем и спасение, и врачевание. Я знаю, что есть еще в лесу зверь, птица, грибы и ягоды, в реке – рыба, что край здешний хоть и попорчен человеком, но все еще очень богат. А Женя, Евгения Валерьевна Сергеева, худенькая, маленькая, похожая не то что на студентку – школьницу, отвечает мне:

– Понимаете, перспективы нет никакой. Хочется работать, учить, но год-два – и детей здесь не будет. А значит, не будет работы. Никто не хочет рожать. Люди боятся.

…Я убеждена, что страшная смерть Артема и Надежды Валентиновны – на совести тех, кто подвел нашу страну к пропасти, нашу деревню – к вымиранию, а нашу молодежь лишил счастья иметь детей и любить их. Даже если взять самую обыденную версию – неосторожное обращение с электроприборами, то почему в богатейшей стране мира в конце ХХ века директор школы должен больше своей жизни беречь жизнь поросеночка?! Это что, нормально?!

Эти скромные девушки, которых еще больше сдружила беда, неопытные, не обремененные государственной ответственностью, знают, как спасти страну:

– Вот если бы все сплотились: в районе, в области, в стране… Нам надо быть вместе, сообща.

Но пока вместе только учителя в Лево-Плосской. Девушек приняли очень сердечно, доброжелательно. Школа заботится, чтобы они не бедствовали, не голодали. С пришкольного участка привезли два мешка картошки. При мне завуч принесла им творог, сметану. Пришел школьный трудовик, вмиг починил электроплитку. Вечерами появляются и “женихи” – местные ребята.

– Все отсюда бегут, зачем вы приехали?

– Работать…

– Да вы что, это такая дыра!

И в этой “дыре” я сижу на уроке математики в 1-м классе. Мария Алексеевна – учительница старательная, улыбчивая, доброжелательная. А ведь ко всем прочим несчастьям у нее нелегкая болезнь – сахарный диабет. Но, оказывается, даже в большой беде можно любить не только себя. Любить своих учеников, мальчишек. Их пятеро: Денис Верюжский, Вова Пирогов, Ваня Пушкин, Петя Пушкин и Резанов Вова. Я смотрю на этих детей и думаю: их счастье в том, что они даже и не догадываются, как они несчастны. Дети, фамилии которых так знамениты в России. Многие никогда не слышали самых простых, примитивных сказок – про Волка и семерых козлят или Красную Шапочку. (Зато все благодаря ТВ разбираются в сортах женских гигиенических прокладок. Вечером, дожидаясь теленовостей в компании хозяина дома, где меня определили на ночлег, я сидела, бурая от стыда. Мне было стыдно, что я из Москвы и что я причастна к СМИ). Так вот, все эти дети – с речевыми дефектами, речевой неразвитостью. Все с трудовыми, крестьянскими руками – было самое время выбирать картошку, да и мало ли других дел по хозяйству. Вряд ли им перепадут компьютерные забавы, путешествия в Эрмитаж или Третьяковку или даже сласти вдоволь. Единственное, с чем им повезло, – это со школой и первой учительницей.

Вместе с директором Екатериной Ивановной Сухаревой мы осматриваем школу. У директора – три гордости. Красивый, просторный спортзал не с городской бетонной гулкостью, а с запахом дерева, свежести – ребята очень любят здесь бывать. Пришкольный участок, позволяющий иметь небольшие собственные деньги, продукты. (“Нам бы трактор, – мечтает директор. И тут же: – Или компьютер. Хоть один, старенький”). Но главная гордость – сплоченный учительский коллектив. К пополнению этого года – Маше и Жене все относятся с большим вниманием, любовью.

Екатерина Ивановна хоть и заведует крохотной школкой – в ней 98 учеников, и карьеры по московским понятиям не сделала, но я утверждаю: директор Плосской основной – одна из самых ярких, мыслящих личностей в образовании, которых мне пришлось встретить за последние годы. Многие наши несчастья происходят оттого, что мы не умеем жить общей бедой; не научились простому школьному правилу – вычленять главное, отделять зерна от плевел, мерить свою жизнь истинными, вечными ценностями, а не сиюминутными и мнимыми. Мы долго говорили с Екатериной Ивановной о местных на первый взгляд проблемах. О веерном отключении электричества – такой “веер” может “накрыть” весь день, и дети слепнут в сумерках. О ребячьем питании – даже летом школа бесплатно кормила нескольких учеников, о которых было доподлинно известно, что дома они голодают. О том, что у главы администрации надо выхлопотать деньги на резиновые сапоги – есть тут и такие ребята, кому не в чем идти в школу. Русский гений, “архангельский мужик” Ломоносов вспоминался с грустью. Что будет дальше со всеми нами? Ведь не только “быстрых разумом Платонов”, но и простых смертных российская земля вскоре не родит. Мы прикидывали и так, и эдак, но все же пришли к одному выводу – будущего у России, к сожалению, нет. Но это не значит, что нужно опускать руки. Это ведь в нашей стране, наполненной киллерами, олигархами, проститутками и ворами, по нашему любимому ТВ в просвете между рекламой прокладок и собачьих кормов вдруг мелькнут ребята с дагестанских блокпостов. Наши бывшие дети…

…На прощание я заглянула в класс к Марии Алексеевне и ее ребятам. Два Вовы, Ваня, Петя и Денис. Светлое лицо их юной учительницы, вступающей в самостоятельную жизнь с такими потерями. Уютный, но темный из-за отключения электричества класс. Синее здание школы, старые позолотелые березы. Погосты с ухоженными могилами. Тысячи печальных деревень по всей России. У каждого из нас есть последний блокпост, отступать с которого нельзя.

Лидия СЫЧЕВА

Архангельская область – Москва