Отражения

Ранним утром ветер слизал росу с трав, чуть тронул верхушки деревьев и умчался, утянув за собой облака. Куда? Городу незачем было это знать. Остались солнце, чистое, без единой соринки небо и неподвижная, словно отутюженная, вода. Накануне я несколько дней провел на острове, обследуя протоки, которые связывали плавневые озера. Честно: на неделю вперед был сыт плавневыми разливами. Тем более накопилось множество дел в городе. Но, увы, и они не удержали в такое утро. Это, конечно, была слабость. Мне трудно было простить ее себе. Произошло некое раздвоение: один я, как обычно, вкушал завтраки, обеды и ужины, препирался с женой, искал «крайнего» в магазинной толчее; другой швырял в рюкзак вещи, рассовывал по карманам спички, сигареты, блокноты, натягивал сапоги…

Листайте вправо, чтобы увидеть больше изображений

Это случилось, когда вдруг открылся мост. Четыре арки висели над водой. Точно такие же четыре арки прогибались под ними. Отражение моста было настолько четким, что, казалось, брось в воду камень, и он отрикошетит от бетонных перекрытий. Внизу, под мостом, были другой мост и другой мир, в котором, так же как и в надводном, шагали люди и мчались электрички. Арки отра­зи­лись в воде и превратились в звенья. А мост стал цепью, притянувшей и надежно соединившей два скалистых берега. Я покинул один берег и перебрался на другой. Как только ступил на мост, двойник, который оставался дома, догнал меня. Пусть в разных измерениях, по разные стороны «ватерлинии», но мы теперь двигались в одном направлении и делали одно дело.

…Камышинка, выгнувшись дугой, коснулась воды и отразилась в ней такой же дугой, круг замкнулся. В центре кольца на черном набухшем обломке коряги расположилась лягушка. Сидела важная, надутая, будто именно под ней пуп земли. К девяти часам поднялись из глубины и раскрылись лилии. Тут же, отразившись в озерной глади, превратились в больших бабочек, белой стайкой расселись вдоль тростниковой стены, высушивая на солнце крылышки. На песке у самой воды рос ярко-зеленый косматый пучок травы. Пучок как пучок, ничего никогда он мне не напоминал. Но стоило в то утро проехать мимо него на лодке, как вдруг отчетливо увиделся высокий сноп, туго перехваченный посередине зеленой лентой. В двух сросшихся пучках-близнецах легко угадывались и растрепанный бант, и веер-опахало, и бутафорские усы.

Начало июня. Много света вокруг: будто не было ночи, а впереди один длинный и радостно понятный всему сущему на земле день. Деревья и травы замерли под пристальным взглядом лета, марш будет трудным и жарким. Нет ветра. Но каким-то непонятным образом запахи льются и льются со всех сторон, и даже посередине озера пахнет чабрецом. Лодка бежит легко и независимо, будто сама вода несет ее. Мимо проплывают берега. Лодка скользит по метелкам тростника, счесывает зеленые кудряшки деревьев, сбивает тонкий сухостой. Ничего не стоит мимоходом потревожить этот отраженный мир. Очень хрупкий он, и, как у искры, коротка его жизнь. Я все время ловлю себя на том, что загребаю сильнее левым веслом и стараюсь держаться подальше от берега. Но все равно, как осторожно ни опускаю весла в воду, от них расходятся круги, которые упрямо ширятся и задевают береговые отражения. По малахитовым кронам пробегают складки, они дергают, комкают полотна, вытесняют их из рамок. Отъезжаю, и все возвращается в свои круги и рамки.

Вхожу в протоку. Дальше мелкие озерца и плесы нанизаны на русло, которое когда-то ответвлялось от Днепра и прочеркивало плавни с севера на юг. По пути много коряг, подгнивших, наклоненных над водой деревьев, сухих осокорей и верб. Иные мне хорошо знакомы, служат ориентирами, отмечая повороты русла. Невольно вспоминаю, что отдельные пни и стволы живут в памяти вместе со своими отображениями. Сейчас, сразу за промоиной, будет дерево-лук, через сотню метров – куст-тюльпан, потом – «шпиль», удлиненный водой одинокий сухой осокорь без ветвей.

В этот июньский день я понял: как много потерял бы плавневый мир, если бы исчезли отражения! Хотя почему потерял?.. Просто перестал бы быть. Я не мог себе все до конца убедительно и логично объяснить, но там, на мосту, и здесь, в плавнях, смутно чувствовал: многим предметам отражения возвращают изначальную сущность, проясняют их смысл и назначение. Так устроена жизнь: всем нам необходимо отра­зить себя, пусть не полностью, не зеркально, но хотя бы повторить лучшее, «наипервейшее», чего, может, нет у других. А многое в нас самих? Тоже ведь отражения. Чьи-то отражения. Чьи? «Души людей, как в зеркалах, отражаются друг в друге», – читаем у Данте. Некоторые эзотерики уверены, что вообще все происходящее вокруг нас – это всего лишь отражение наших собственных мыслей, чувств, желаний, поступков, это большое зеркало. Так что людям надо быть поосторожнее с мыслями. Не говоря уже о поступках. По крайней мере, по отношению родителей к детям, учителей к ученикам это точно работает.

Отражения – это другой мир. Все в нем перевернуто с ног на голову, шиворот-навыворот. Но таким мы его не воспринимаем. Перед глазами все-таки ведь мир реальный, который можно пощупать, в котором все пусть не всегда убедительно и устойчиво, но буднично, привычно, на своих местах. Иногда, правда, с этим миром случаются удивительные метаморфозы, он стремительно и непонятно меняется. Однако же не исчезает. И тогда деваться некуда, приходится жить в перевернутом мире и смиряться со своим перевернутым состоянием. А что? Живут же так люди на другой половинке шарика. Нормально живут, не тужат…

Видел все это, сотни раз был свидетелем того, как опрокидывались в воду деревья и коряги, скалы и облака, но только сегодня возникло желание совместить оригиналы с отраженными двойниками и хотя бы формально постигнуть их нерасторжимое единство. Азарт угадывания симметричных форм захватил меня, то и дело я бросал на борта лодки весла и тянулся за фотоаппаратом. Резные листья, диковинные цветы, вазы, кубки, летучие мыши, кальмары, шары, колеса, шляпы, дельтапланы, бумеранги, пирамиды, айсберги, яранги, дворцы – очень быстро стало не хватать полочек, чтобы разложить все увиденное, и не было на планете уголка, куда бы не заглядывала фантазия.

Посередине глухого озерца (к нему не вела тропа, и я, оставив лодку, минут двадцать продирался через заросли аморфы) наклонно торчали четыре гладкие, похожие на кости палки, наверное, это были концы веток на затопленном стволе. Они отражались в черной (от близкого дна, покрытого илом вперемешку с загнившими листьями) воде светлыми лучами. Все это удивительно походило на скелет гигантской рыбы. А на другом берегу сухой вербовый куст вместе со своим отражением напоминал огромного паука, который в поисках добычи полз по кромке воды. Полз… прямо в широко разинутую пасть крокодила, застывшего на отмели. Позади него с ветки свисал толстый удав… Фантазия легко проникала в эпохи, когда на месте острова были другие земли и воды. Эти эпохи отразились в бесконечном июньском дне…

Домой я возвращался по другому берегу. Солнце скатилось с небо­свода и обрело контуры. На крохотном островке у самого берега росла ива. Ее три корявых ствола закрывали солнце и казались обгоревшими, почти обугленными. Три черных ствола уходили в воду. Для кроны места не хватило, ветви упирались в берег. Эти нижние стволы были отражениями. Они как бы не существовали в реальности. Но в этот момент они мне представились корнями, которые вцепились в землю и держали, приподымая над водой, островок с деревом. В такой же тихий закатный час на это самое место я обязательно должен прийти еще раз. Чтобы не растерять уверенность и еще раз убедиться, что все в мире по-прежнему на своих местах. Предметы и их отражения – две разные реальности. Но это одна картина. Природа демонстрирует (убеждает!) ее, чтобы показать (убедить!), что это одна картина одного мира, одного дарованного нам судьбой бытия в нем.

Владимир СУПРУНЕНКО, фото автора