Отечество и Бог – два стержня, помогающие выжить. Александр МИХАЙЛОВ

Почему каждому поколению до сих пор близки и понятны наивный Вася Кузякин из фильма «Любовь и голуби», надежный Павел Зубов из «Мужиков», страдающий Иван Флягин в «Очарованном страннике»? Эти герои – вне времени, потому что проникнуты потрясающей человечностью. Не каждый артист способен настолько вдохнуть жизнь в свои роли, для этого требуется мужество на вторую сторону медали: своей судьбой подтвердить их достоверность. Наша беседа с Александром Яковлевичем получилась камерной, очень личностной. При внутренней цельности Михайлову свойственна некая внешняя незащищенность. Он испытывает неловкость от того, что вынужден наклоняться, чтобы смотреть в лицо собеседнику (когда-то за высокий рост и худобу его дразнили кощеем). В нем сочетаются невероятная наивность – и тут же земная мудрость, сила, целеустремленность. Горячность в некоторых темах перемежается с терпимостью и умением прощать. Но в облике и характере нашего собеседника нет противоречий: полярные качества складываются в мозаику того, что принято называть загадочной русской душой.

Слово подчас – самое сильное оружие

– Иногда мне кажется, у нас – эпидемия. Словно многих поразила искусственная слепота в новой форме: черное им видится белым, белое – черным. Не хочу говорить, потому что мои слова передергивают, вырывают из контекста и вкладывают иной смысл. Любовь к Родине называют «великодержавным шовинизмом», заговоришь о судьбе – и ты уже чудак или фаталист. Ярлыки как повсеместная тенденция перевешивают рациональное зерно. Недавно вот прочел, что стремлюсь «примирить красное казачество с белым» и являюсь чуть ли не психически неуравновешенным типом. Каким извращенным воображением нужно обладать, чтобы видеть во всем только негатив? Я не стыжусь своих убеждений, готов их отстаивать. Но как можно беседовать с человеком, который тебя не просто не понимает, не слышит. Слово – самое сильное, самое страшное оружие. Меня легко обмануть, объегорить, тут ничего не изменишь. До сих пор я наивно верю в лучшее в каждом человеке. И мне очень больно, когда, раскрывшись, потянувшись навстречу, доверившись, я получаю «удар под дых».

«Была бы я стеклянная, упала б и разбилася…»

Что значит сострадание? Почему некоторые чувствуют чужую боль острее собственной, а другие закрыты непробиваемой коростой? Можно ли состраданию научить? Или оно рождается с человеком? Умение не только понимать, но и сострадать своим героям – отличительная черта артиста Михайлова. Кажется, он просто забывает о том, что все – игра. Выстраиваются неуловимые параллели, смутные аналогии. И начинаешь верить не только разумом, всем сердцем очарованному страннику Александру Михайлову…

– Может, и вправду основные уроки мы берем из детства? Когда нет никаких предубежденностей, а мир только начинает открываться. Вот бы понять, почему одно и то же воспоминание по-разному формирует мировоззрение человека. Кто-то озлобится, другой – наоборот.

Мое детство трудно назвать светлым. Голодное оно было, тяжелое. Сестра умерла от недоедания. Я, спасаясь от цинги, подбирал на помойках остатки зубной пасты в тюбиках. Не наешься, а сладость по небу размажешь. В поселке Степь до самого горизонта – только ковыль да полынь… Жили там русские, буряты, цыгане. Помогали друг другу как могли. У нас тогда дом сгорел, ютились в землянке, бывшем морге. Мама изо всех сил надрывалась, чтоб меня поднять: посудомойкой, прачкой, санитаркой. Кирпичи таскала, шпалы ворочала – за любую работу бралась. Лицо ее – молодое, дивной красоты, а руки – распухшие, со скрюченными пальцами. В редкие минуты настраивала балалайку и пела. Она у меня сотни частушек и песен наизусть знала.

Любимая была: «Ой, горькая я, зачем на свет родилася? Была бы я стеклянная, упала б и разбилася…» Когда я подрос, стал немного понимать ее. Смотрел на маму, когда она пела, и жалел ее так, что кричать хотелось. А даже сказать ей этого не мог, не приучен был. Музыка научила меня понимать красоту. Иногда убегал к цыганам в табор, их песни послушать. Ночь, небо в звездах, потрескивают ветки, чуть отойти от костра – темень непроглядная. И надо всем плывет песня: томительная, грустная, тягучая… Как дорога вдаль, в неизвестность… Когда я снимался в «Очарованном страннике» – вся душа изболелась. Так вспоминалось все. Ушедшее. Может, потому легко мне было с Ваней Флягиным пройти весь его путь – от наивного восприятия мира ребенком до духовной зрелости.

Испытание морем

Насколько непредсказуема порой бывает судьба. Только обрел гармонию с миром, и вновь – девятый вал. Бросает, захлестывает. Закаляет сильные характеры и ломает слабые. Главное – не остановиться, тогда на место ушедшей мечты всегда придет новая…

– Всю жизнь я мечтал о море, хоть вырос в степи, а оно мне ночами снилось. После седьмого класса уговорил маму переехать во Владивосток. Добился своего, ходил два года по трем морям: Охотскому, Берингову и Японскому, Тихому океану. Самые прекрасные и сложные годы. Они научили меня мужеству, стали школой. На судне, в замкнутом пространстве, человек с червоточиной не выживет. Все на виду, сделаешь подлость – утаить не удастся. У нас был стукач, когда команда узнала, объявили бойкот. Никто не подходил: день, два, три, неделю… Он не выдержал, бросился в ледяную воду, круг спасательный кинули ему поздно… Жестокие в море законы, но иначе нельзя. Рядом должно быть надежное плечо, как на войне. На своей шкуре почувствовал, когда попали в десятибалльный шторм. Бились до последнего. Более семидесяти человек моих друзей тогда навсегда легли на дно. Оставшихся, меня в том числе, все похоронили. Только мама ждала. Когда сошел на берег, увидел – а она вся седая…

Я понял, еще одной потери не выдержит. Тяжело расставался со своей морской мечтой, но пути Господни неисповедимы. На ее место пришла не менее сильная, отчаянная любовь к театру.

Я все время убеждаюсь: в любой случайности есть элемент закономерности. Даже когда это касается твоих близких людей. Мы с моей женой Оксаной знали друг друга более двадцати лет. У нас день рождения в один день – 5 октября. А фамилия по деду знаете, какая была? Михайлова! Два года назад, в 58 лет, я вновь стал отцом. Сейчас у меня старший сын Костя от первого брака, он режиссер, пишет рассказы, дочка Акилина (по святцам назвали) – зайчик солнечный, младший сын Влад учится в театральной школе. И женщина, рядом с которой мне тепло. Не представляю своей жизни без них.

Предав себя – не смогу играть

Православной церковью Александру Михайлову был вручен орден Александра Невского. А Владимир Путин в своем поздравительном адресе в честь 60-летнего юбилея актера отметил: «Ваше творчество несет в себе светлое, доброе, жизнеутверждающее начало, поэтому оно близко и понятно людям разных поколений». Вот так сошлись во мнениях церковь и государство, а точкой пересечения стала судьба человека-актера.

– Не могу сейчас говорить о стране и вере. Опять начну горячиться, сорвусь и подставлюсь. Столько выплеснулось уже наболевшего, выстраданного. Хотя не понимаю, не хочу понимать вывернутого наизнанку сознания зрячих слепцов. Хуже, чем убить, – лишить веры и Отечества. Вырвать душу и сердце, оставив пустую оболочку, не способную любить, сострадать. Я русский и по праву горжусь этим, Россия течет по моим венам. Почему американец может гордиться своей страной, у которой истории и культуры как таковой нет? А мы, с духовной мощью, с традициями, стыдимся своей?

Когда я ребенком еще бегал, мой дед учил: «Люби Родину больше, чем свою жизнь. Сердце отдай людям. Душу – Господу Богу. А честь оставь себе». Мне исполнилось шестьдесят, я старался жить по заветам. Эти свои убеждения никогда не менял. Знаю: предав их, не смогу играть, уйдет мой свет, умрет моя душа.

Вы спросили, что я со сцены хочу сказать людям? Теперь отвечу: каждый из нас способен сделать мир лучше, чище. Будьте добрее, остановитесь, оглянитесь вокруг. Я не призываю каяться в грехах, научитесь прощать чужие. Вера многолика, каждая религия – отдельный цветок. И я всей душой за это многоцветье. Потому что вера дает человеку силы. Очищает.

Когда был в Чечне, видел измученных ребят, для которых Отечество и Бог – два стержня, помогающие сохранить достоинство, выжить. Солдаты подарили мне железную пластину на сердце – защита от пули. Жаль, нет такой от злобы и безверия.

Воробышки за пазухой

Дети и животные наделены особым чутьем, они безошибочно определяют доброту. Как ростки к солнцу, тянутся к такому человеку. Об умении Михайлова общаться с животными ходят легенды. На съемках «Очарованного странника» самые ретивые лошади при его появлении тянули морды, успокаивались и начинали ласково пофыркивать, голуби наперебой пытались устроиться в широких ладонях Васи Кузякина, даже гадюка устремлялась вслед за змееловом. Над ним смеялась вся съемочная группа: «Саша, осторожней, твоя подружка за тобой ползет!». Волшебство доброты, искренности понятно всем.

– Была у меня такая роль – лесник, а вторым «действующим лицом» являлась рысь. И вот мы с ней вдвоем весь фильм, который назывался «Рысь возвращается», сыграли. В сцене, когда моя «кошечка» должна была прыгать мне на спину, этого никак не удавалось добиться. Тогда помощника режиссера осенила гениальная идея: привязать мне на горб кусок сырого мяса. Смотрю в камеру, а у самого мурашки по коже: за ухом рысь чавкает, урчит. Ничего, не тронула. Меня собаки ни разу не кусали. Чувствуют, что я их люблю, особенно дворняг – самые умные. Вы видели когда-нибудь, как собака-дворняжка вместе с людьми переходит дорогу на светофор? Морда серьезная, шаг рассчитанный. А стоит заговорить с ней – сразу вся навстречу. Надежда, вопрос в глазах. Птахи мне симпатичны. Хоть говорят, что чайки шумные, мне как моряку они родные. Корабль встречают и провожают, иной раз – весь рейс кружат. Верные. Мимо воробья не пройду, если есть крошка – отдам. Мы с ними все ж вместе выросли. Когда-то в степи шел в школу и собирал по дороге за пазуху обмороженных воробьев. Каждый зверь и птица – живое существо, Божье творение.