Отчет метафизического археолога

Мария Степанова – автор более чем десяти стихотворных книг, сборников эссе «Один, не один, не я» (2014), «Три статьи по поводу» (2015), главного русскоязычного нон-фикшен-романа последних лет «Памяти памяти» (2017), получившего в прошлом сезоне сразу две крупные литературные премии, – «Большую книгу» и «НОС». Ее книги переведены на несколько иностранных языков. Сейчас перед нами собрание эссе одной из лучших, но, что не менее важно, широко известной за пределами литературной среды поэтессы актуальной России. Под актуальной Россией можно понимать огромный комплекс проблем, в данном контексте это признание двух противоречащих советских литератур и продолжение этого противостояния сегодня. Именно в этой точке сходятся Мария Степанова – медиа­ме­нед­жер, Мария Степанова – поэт, Мария Степанова – создатель главного независимого культурного рупора России (портал Colta), осознающий, что главные политические и культурные дискуссии происходят прежде всего в области памяти – частной и национальной.

Книга «Против нелюбви», обладает внятной композиционной целостностью и включает тексты о многих значимых фигурах и произведениях русской и мировой культуры. Она точно размечает для русскоязычной аудитории политические и эстетические ориентиры, собирающиеся в узнаваемый авторский нарратив. Но подступиться к эссеистике Марии Степановой непросто. Язык Степановой настолько расширяет понятие эссе как явления, что местами текст требует такого же внимания, как разбор труда по философии, – опись терминологического аппарата, основные линии дискурса, герои и боги, сфера научных интересов и хобби автора. Переживание сборника не дается, если воспринимать его в рамках жанровой гибридности (публицистика/эссе/критика), но стоит отринуть условности, как речь автора, чей предмет внимания прежде всего не герой эссе, но его система координат, превращается в поэтический дневник о любимых, читающийся на одном дыхании.
В ХХI веке принято относиться к жизни мертвых как к общественному достоянию, что изрядно раздражает, поскольку влечет за собой соблазн поставить задачу: вывести из тени факт и связать с культурным продуктом, доказать связь и вплести это доказательство в историческое прочтение. Желательно громче, откровеннее, без полутонов. С. писал роман А., переживая тяжелый разрыв с В. Рассказывая о своих героях, Степанова в противоположность этому методу обращается к их внутреннему бытованию: между несколькими сильными событиями биографии А. были дни, часы. Событие/потрясение – это сюжетный ход, только самое интересное происходит после, между. Автор, по Степановой, – это не человек и его текст, но некая система жизни и смерти с последовательно (и одновременно хаотично) разбросанными отпечатками. По Степановой, текст должен «противиться интерпретациям», не в прямом смысле – быть загерметизированным от понимания, но быть и оставаться личным. Это отношение к другим как к личному, как к себе, очень чувствуется в каждом предложении, подкупает самым сердечным образом: сопереживанием, состраданием, бережностью, большой любовью к культуре. «Роман, начисто утраченный, демонтированный, преодоленный, вывернутый наизнанку с его неправдоподобными Петрами Ивановичами, перелицованный под нон-фикшен, вытесненный сериалами, лишенный всяческих прав, начинает вдруг чувствоваться как ни в чем не бывало. У меня это вызывает неподдельное счастье…» (о «Щегле» Донны Тартт).
Оттого читать эти эссе увлекательно, как отчет метафизического археолога: каждая косточка, отпечаток лапы, молекула из жизни и смерти ведет к полноценному динозавру. Неважных деталей нет. Так, главное в Майкле Джексоне – не музыка, а миф о невинности, разыгранный пятьюдесятью годами жизни. «Подлинная работа, которую Майкл Джексон совершал в культурном поле, относилась не к искусству, а к антропологии, напоминала миссию Белки и Стрелки и выполнялась с той же степенью осознанности». В Сельме Лагерлеф важна преданность очень личному идеализму: чего стоит завещание заморозить на пятьдесят лет любовную переписку, ибо ее эпоха не была готова к лесбиянкам. Дневники и фотографии писателя, фотографа, художественного критика Сьюзен Зонтаг, тихая революция речи В.Г.Зебальда. Актуальность обстоятельств начала ХХ века, понимаемая через обстоятельства Блока, где Степанова предостерегает от прямого соотнесения с прошлым: опасность статичного понимания прошлого – один из ее ключевых сюжетов. У Алисы Порет поразительно сформировалась линза восприятия, немыслимая для страшного советского периода, высвечивающая ее живопись, превращающая ее в голограмму. Но главное, чем интересны герои «Против нелюбви», – это фатальной яростью по отношению к жизни.
Говоря о своих героях, Мария Степанова избегает громких, ледяных в своей ясности понятий, заменяя их россыпью аллегорий и создавая свой глоссарий, аккуратный, бережный, как кисточка реставратора, отмечая, например, в разговоре о Сильвии Плат «киношную ослепительность, несовместимую с жизнью крупность и одномерность – а говоря словами человечьего общежития, наивность, требовательность, непреднамеренная инаковость…».
Для Степановой прошлое не архив, но активное вещество настоящего. Поэтому Донна Тартт органично уживается в этой книге под одной обложкой с Александром Блоком. А от любви автора к Зебальду хочется плакать самыми сентиментальными (в хорошем смысле) слезами, кристально ясные мысли о его текстах невероятно точно применимы к языку самой Степановой: «Неясный, мерцающий статус зебальдовского нарратива как бы провоцирует читателя произвести над текстом операцию, называемую наводкой на резкость, уточнить события, подтянуть к лицу трудноразличимые детали».

Мария Степанова. Против нелюбви. – М. : АСТ, 2019. – (Эксклюзивное мнение).