От нежности до гнева. Счастье – это когда тебя понимают

Эти слова из детского сочинения стали ключиком к тайне детства. Не сомневаюсь, что под ней подписался бы и каждый взрослый. Но почему мы, папы и мамы, так ревностно хотим, чтобы дети нас понимали, а сами оставляем за собой право понимать детские намерения, только когда они отвечают нашим амбициям и представлениям об успешности? Говорят, личный опыт самый полезный. Поделюсь им…

Утюг против скрипки Зацепила фраза, брошенная как-то академиком Капицей: в жизни надо делать то, что легко. Понимать надо так: воспитывай в себе и в ребенке не легкое отношение к жизни, а гармоничное – к самому себе и среде, в которой обитаешь. Самое распространенное проявление родительского эгоизма – папа и мама (или один из них) хотят вылепить из ребенка то, чего не сумели вылепить из себя. «Будь хотя бы таким, каким стал я!» – сказал в сердцах подростку сыну мой хороший приятель. И получил в ответ: «Папа, почему ты решил, что я делаю с тебя жизнь?» Дети не есть повторение собственных родителей. Они всякий раз «пишутся природой» заново (правда, на базе генетического кода предков). Всякий родитель знает, у сына или дочери есть (как минимум) парочка-троечка черт и привычек, которые не укладываются в его схему.Мой коллега вколачивает в сына игру на скрипке (сам в свое время окончил музыкальную школу по классу скрипки), а мальчишка с гораздо большим удовольствием разбирает будильники, утюги, приемники… Не лишенный амбиций папаша видит в этом некое унижение собственной породы, некое упрощение традиций семейного клана – мы, мол, на скрипках игрывали, а ты, бестолковый, с гайками возишься…Не прав папаша. Не бестолковый у него сын, он просто другой. И кто сказал, что уметь читать радиосхемы проще, чем уметь читать ноты? У сына формируются иные, причем не нравственные, а профессиональные приоритеты, и это тревожит папульку. А зря. В конце концов можно выдрессировать из сына сносного скрипача (пишу и сам не верю в то), но профессия музыканта станет для него пыткой и закончится крахом. Лучше помочь ребенку угадать то, что он будет делать с удовольствием. В восьмом классе я был восторженно влюблен в математического гения нашей школы да и всего города Игоря Скорнякова. Игорь входил в юношескую сборную страны по математике, привозил с олимпиад золотые медали, кубки, славу… Но сколько воли, времени, терпения, сил потратил я, заставляя себя решать сотни ненавистных мне задач повышенной сложности! Всегда потакавший моей одержимости отец уговорил сослуживца, чтобы его умненький сын-студент позанимался со мной математикой. В итоге я украл уйму времени у бедняги и у самого себя. Вдобавок я чуть не убил свою душу. Лучше бы я прочитал больше книг! Лучше бы я тоньше отточил свое перо… Ну не дано мне слышать музыку цифр! А я корежил, взламывал генный код прадедов, дедов, отца с матушкой… Успокаивало лишь то, что гению математики, моему однокласснику Игорю Скорнякову, не было дано того, что было дано мне. Теперь страшно представить, что я поступил бы и, как знать, окончил какой-нибудь технический вуз, засел в каком-нибудь НИИ… Пишу, и уже тронутые сединой волосы встают дыбом – общество получило бы в моем лице еще одного морального уродца, моя жизнь стала бы вечной пыткой и для меня, и для тех, кто жил бы рядом со мной. (Подозреваю, что тогда и спутники моей неудавшейся жизни менялись бы чаще, чем бездарно исчерченные карандаши.) Повторюсь: я не за «легкое отношение к жизни» – я против поиска в ней искусственных трудностей. Если есть у родителей возможность учить ребенка языкам, музыке, живописи, теннису, компьютерной грамотности, конному спорту (ряд можно продолжать бесконечно) – учите. Но при этом рассматривайте все эти навыки не как самоцель, а как инструмент ребенка для познания жизни, профессии, самого себя… Чем разнообразнее база навыков и знаний – тем лучше. В выборе инструментария, наверное, необходимы известный родительский контроль, нажим, давление, волевое усилие… В дальнейшем же наблюдательность, такт, чуткость, мудрость папы и мамы много, много важнее родительского деспотизма. Плохи и та и другая крайности. Ценен миг равновесия. Родители должны помочь ребенку угадать этот миг. Тем более что современная школа скорее бездушный конвейер по производству серости, чем ювелирная мастерская. Школа (как правило) проходит мимо подлинных талантов. Более того, ее часто раздражают те, кто не вписывается в ее схемы. Традиционная школа часто воспитывает усилие ради усилия, а не усилие ради достижения цели. В идеале в школу надо идти за знаниями. На деле в школу в подавляющем большинстве идут по принуждению. Во-первых. И, во-вторых, за общением со сверстниками (сужу по многочисленным опросам социологов). Знания сами по себе очень важны. Но не менее важно и отношение к знаниям. Ибо воспитывает не столько информация как таковая, а отношение к этой информации. Усидчивый, волевой мальчик Вася может зазубрить десятки мертвых формул, что вовсе не плохо. Но много важнее, когда мальчик Вася понимает, зачем он это зубрит. Понимает, как эти мертвые формулы оживают, когда становятся инструментом для открытия чего-то нового, очень важного в этом хаосе мира. Знания – инструмент, при помощи которого мы взламываем сейф жизни. Знания сами по себе хороши, но почти невозможны без познавательного интереса. А интерес – это обязательно интеллектуальный поиск. Поиск, работающий на витамине сильного чувства. Вот этот поиск, а не тупое подражательство и надо бы развивать, поощрять, лелеять, пестовать в ребенке. Взрослый принципиально отличается от ребенка тем, что с возрастом разучился удивляться. Тот же Игорь Скорняков, мой добрый математический гений со сложным, ершистым характером, как-то обронил: «Невозможно решить задачу, если ты берешь интегралы ледяными пальцами. Надо обязательно волноваться при этом». А я убивал душу над формулами, зябко ежась от их противной, промозглой зги. При этом не понимая, почему остаюсь угрюмым даже тогда, когда задача поддавалась решению.Подарок мамеСердце ребенка во многом дальтоник. Оно созерцает мир или в сером, или в розовом цвете.Чтобы постоянно видеть маму, я решил прорубить окно из своей комнаты в кухню. Примерно неделю, часа по два в день, пока никого не было дома, я зубилом и молотком колупал бетонную стену, отделявшую детскую от кухни, а меня – от человека, которого я любил больше всего на свете. Устав, я тщательно заметал следы, всасывая пылесосом крошки и пыль, затирал пол… Уже сама по себе уборка стоила немалых усилий – чтобы пропылесосить и вытереть пол, надо было выложить из стола книги, отодвинуть его, потом поставить стол на место и вновь аккуратно заполнить его безразмерные тумбы.Безобразный кратер в стене я завешивал листком с расписанием уроков – оконце планировалось мною над письменным столом на уровне глаз. Я бы делал уроки и время от времени посматривал на маму, суетившуюся на кухне. Если мне была бы нужна ее помощь, я мог бы позвать маму в «глазок», а не вставать из-за стола и тащиться в кухню через большую комнату. Словом, проект был гениальным, и я не сомневался, что мама его одобрит, ведь она любит меня не меньше, чем я ее. Стену я долбил тайно не потому, что боялся родительского гнева, а для того, чтобы преподнести маме сюрприз. Как раз к 8 Марта. Она будет хлопотать на праздничной кухне, а я через отверстие в стене окликну ее. Вот радости-то будет! «Ни одна мама города не получит в этот день такого подарка», – заранее гордился я собой. Как любому нормальному строителю, времени на завершение «проекта века» мне катастрофически не хватало. К празднику я не успевал. А потому начались сверхурочные работы – я стал постукивать молотком по зубилу даже тогда, когда был дома не один. Стучись, и тебя услышат, сказано в Священном Писании. Меня услышал отец. Расстояние от нежности до гнева он преодолевал мгновенно. Отец тоже «прорубил окно», но уже в глухой стене собственных представлений о наказании ребенка – он впервые ознакомил меня с ремнем, одним движением выдернув его из брюк. Отец наказал меня не за намерение, а за результат, и я до сих пор убежден, что это было ошибкой. Жена, услышав от меня рассказ об этом эпизоде из моего детства, дрогнула ресницами: «Боже! Какой же ты был ангел!» – Но не всем понятна траектория его полета, – хмуро прервал я ее влюбленный восторг.Я ведь тоже не всегда сужу о собственных детях по их намерениям. Мне подавай результат. Но в том-то и дело, что есть возраст намерений и есть возраст результата (то бишь совпадения одного с другим, вытекания одного из другого)….Уродливый кратер в стене над моим письменным столом, как только высохли слезы, мы заделывали вместе с отцом. Успели как раз к 8 Марта. Мама, возможно, до сих пор не знает о сюрпризе, который я ей готовил полвека назад. Ребенок нередко пытается взять вес, ему непосильный. У порядочного (как мы говорим), у воспитанного ребенка моральное взросление часто опережает физическое. Возраст по паспорту отстает от возраста души.В проступке взрослого больше злого умысла, чем случайности. Проступок ребенка (как правило) замешан на глупости, наивности, поиске самого себя, вычитанном или подсмотренном романтизме… И на любви – любви к маме, как в моем случае, к отцу, к однокласснице… И даже к книгам, фильмам, путешествиям… С взрослого спрашивают за результат. По результату же часто судят и о подростке. Всегда ли это верно? Ведь намерений у детства больше, чем итогов. Намерение ребенка – это тоже результат. Результат его сомнений, смятений, сердечных терзаний… Результат работы его взрослеющей души.Скажи мне, родитель, насколько хорошо ты представляешь намерения своего ребенка, и я скажу, какой ты родитель.