От нетерпимости к толерантности

Почти весь двадцатый век нас учили нетерпимости. Сначала к контрреволюции, к классовым врагам, к империализму, к поджигателям войны, угнетателям народов, буржуазным идеологам, буржуазному искусству, ко всему тому, что противоречило взглядам советских людей, не вписывалось в рамки советской морали.

Потом нас учили быть нетерпимыми к пережиткам прошлого, к мракобесам (прежде всего религиозным), к пьянству, мещанству, рок-н-роллу. Учили быть непримиримыми к недостаткам людей из своего коллектива; имеющим свое, отличное от всех мнение. И все активно критиковали своих товарищей за недопустимые отклонения от общепринятых своих норм, а также одноклассников и однокурсников, коллег по работе и самих себя. На регулярно проводившихся собраниях (пионерских, комсомольских, партийных, профсоюзных и даже на октябрятских звездочках) мы развивали критику и самокритику, били себя в грудь и били своих товарищей по голове, по психике – непримиримостью к недостаткам в их работе, производственной и общественной. Считалось, что наша всеобщая и всеохватывающая непримиримость к негативному увеличивает все позитивное, способствует единомыслию, повышает общую нравственность и любовь к труду.

Однако получалось наоборот. Общество впадало в стрессовое состояние от постоянного подстегивания нетерпимости к самому себе и ко всему остальному миру.

Лечить стрессы было принято в основном таблетками, которые назначались врачами в перерывах между собраниями в поликлиниках, тоже с критикой и самокритикой.

И вдруг с началом перестройки в нашем лексиконе появилось новое, не слыханное раньше слово – толерантность. Консерваторы восприняли его как тлетворное влияние Запада, как нечто вредное и неприемлемое для нашего российского сознания. Да в прежние десятилетия мы о толерантности и не слыхивали, а если бы и услышали, то с таким пояснением: скажем, это троянский конь буржуазной идеологии, ибо на наших знаменах было написано другое слово: непримиримость.

Это новое понятие означает терпимое, лояльное отношение к иному мнению, иным традициям, иному восприятию окружающего мира. Признать такое понятие, сделать его основой своего поведения – далеко не просто, порой даже болезненно для нашего человека, привыкшего единообразно воспринимать окружающую действительность.

Не сразу мы поняли, что толерантность – это альтернатива непримиримости, что это как раз то, чего нам сегодня в нашей жизни так не хватает, потому что неприятие непохожих, агрессия охватывает все большее количество людей. Нам надо учиться толерантности, учиться критически оценивать свои поступки, свое отношение к другим, не обвинять других в своих просчетах, своих ошибках, неудачах, а уметь видеть мир во всем его разнообразии и признавать, что это делает нашу жизнь богаче.

Многие сегодня поняли, как мы устали от борьбы неприятия всего нестандартного, поняли, что нельзя делить человечество на лагеря, на империи добра и зла, на красных и белых, чистых и нечистых, правоверных и неверных, даже на буржуазию и пролетариат. Нельзя делить соотечественников на сторонников и противников, на вредных и полезных.

Надо быть совместимыми. Не психологически, а душевно и духовно. Но этому надо учиться и учить детей. Озлобленность необратимо отражается на самом носителе ее, калечит и ожесточает душу.

Поэтому беречь себя от ржавчины надо с юных лет. Школа – преграда растлению. Она может и должна растить юные души, прививая им человеколюбие, терпимость, толерантность, понимание людей с другими взглядами. Соучеников, коллег по работе не выбирают. Соотечественников не выбирают. Планету не выбирают. Мы все – «в одной лодке».