Оправдание Гоголя перед Богом состоялось. Игорь ЗОЛОТУССКИЙ

К 200-летнему юбилею Николая Гоголя Россия приготовилась во всеоружии: выходят книги, публикации, выставки, киноленты, посвященные великому писателю. Одним из самых глубоких исследований, во многом переосмыслившим жизнь и творчество создателя «Мертвых душ», стал 10-серийный документальный фильм «Оправдание Гоголя», только что показанный на телеканале «Культура». Мы побеседовали с его автором, известным литературным критиком и писателем, председателем правления Фонда Гоголя Игорем ЗОЛОТУССКИМ о правдоподобных мифах и невероятной реальности в судьбе его героя.

– Игорь Петрович, каким Гоголь был преподавателем и почему ушел с этого поприща?

– Он был неплохим преподавателем, когда его посещало вдохновение. Но оно посещало его не всякий раз, потому что это было не его призвание. Сначала он читал историю в Патриотическом институте детям инвалидов войны 1812 года, девочкам. В общем-то, они были взаимно довольны друг другом и понимали друг друга. Гоголь вообще вырос в женском обществе, у него было четыре сестры и большой опыт общения с барышнями. Что касается Университета, где он преподавал историю в должности адъюнкта (то есть помощника) профессора, то первые его лекции были блестящими. Он написал их с вдохновением, выучил наизусть, и аудитория, конечно, была потрясена. Гоголь даже воспользовался услугами Жуковского с Пушкиным, пригласив их на одну из лекций, естественно, подготовившись к этому и выучив ее наизусть. А поскольку писал он замечательно, то лекция вышла прекрасная.

Но потом настроение его переменилось, пришли другие идеи: ему захотелось написать сначала историю Малороссии, затем всеобщую историю. “Хорошо бы рвануть всеобщую историю томиков эдак на девять”, – писал он. Гоголь, конечно, много читал летописей и знал историю, прежде всего российскую, но он не был настолько подготовлен и эрудирован, чтобы преподавать всемирную историю и тем более быть заведующим кафедрой Киевского университета. И вообще это было не его дело. Он все-таки был человек кельи, человек стола, с пером в руке, – это было его призванием. Поэтому после нескольких скучных лекций он оставил университет и никогда больше не возвращался к преподаванию.

– Какие основные мифы о Гоголе вы разрушили своим фильмом “Оправдание Гоголя”?

– Все легенды и мифы разрушить невозможно, но мы попытались разрушить одно из капитальных заблуждений насчет Гоголя – о природе его дара. Его по сей день считают обличителем российских язв, самого русского человека, тонущего в невежестве, лени и прочих пороках. За Гоголем тянется репутация сатирика, который своим жестоким смехом выжигал “наши раны”. Я думаю, что это заблуждение. Сам Гоголь считал себя не сатириком, а комиком. Его оружием был отнюдь не сарказм, сопутствующей сатире. Ведь что такое сарказм? В переводе с греческого “sarkasmos” буквально означает “рву мясо”. То есть это жестокое и беспощадное обращение с жертвами своего смеха. Сарказм начисто отсутствует в гоголевском смехе, его оружие – юмор. А юмор опять-таки в переводе с греческого – “влага”.

Юмор как освежающий дождь смывает со смеха Гоголя и горечь, и отчаяние, и печаль. Это смех весенний, солнечный. Возьмем один пример – “Ревизор”. Кто такой Хлестаков? Прощелыга, мелкий петербургский чиновник, который готов пообедать на шаромыжку “за счет англицкого короля” и даже как будто взяточник. На самом деле это одаренный мальчишка, поэт вранья. Ведь для того, чтобы люди искушенные, закаленные в житейских делах, могли поверить Хлестакову, что он важное государственное лицо, нужен был талант. Значит, Хлестаков – талантливый мальчишка. Он как дитя порой вызывает жалость, благодаря своему простодушию, искренности, он ведь не берет взятки, он берет взаймы, искренне веря, что и вправду вернет эти деньги. Он верит в собственную ложь.

Именно так играл Хлестакова Басилашвили в постановке Товстоногова в БДТ. Там его персонажа после угощения вином и лабарданом (рыбой) жители городка поднимали на руки и укачивали как ребенка.

– Есть мнение, что Гоголь писал Хлестакова во-многом с себя…

– Да, многие черты Ивана Александровича Гоголь явно писал с себя. Вы знаете, он даже предлагал Аксакову поставить “Ревизора” в домашнем театре и себе отводил роль именно Хлестакова. Еще интереснее, что многие выражения Хлестакова буквально совпадают с высказываниями Николая Васильевича в письмах.

– Например, крылатая фраза “И с Пушкиным на дружеской ноге”?

– Пушкин был чрезвычайно щедр к Гоголю и очень помог ему. Он приблизил его к себе, взяв в сотрудники “Современника”, принимал у себя дома, хотя и не так часто, как это хотелось бы Гоголю и как он сообщал своему другу Данилевскому: “каждый вечер собирались мы – Пушкин, Жуковский и я”. Это было в 1831 году. Гоголь тогда жил в Павловске, Пушкин – в Царском Селе, а Жуковский – в Александровском императорском дворце. Он был действительный тайный советник, то есть генерал. И конечно, если Гоголь и встречался с ними, то раза два-три, а не каждый день. Это действительно очень похоже на Хлестакова. Помните: “вот у нас и вист свой составился: австрийский посланник, испанский посланник, немецкий посланник и я”. Это почти буквальное совпадение говорит о том, что в Хлестакове действительно много от его автора.

– Снимая фильм и следуя по пути писателя в Европе, вы обнаружили удивительную вещь – автографы Гоголя, оставленные им на исторических памятниках. Значит, Николаю Васильевичу тоже не чуждо было такое человеческое желание увековечить свое пребывание в знаменитых местах?

– Да, мы нашли вырезанные в камне автографы Гоголя. Он оставлял их в местах, связанных с именами великих европейцев. В частности, в Шильонском замке, где до него побывали Байрон и Жуковский. Мы первые их нашли и сняли. Даже служители музея об этом не подозревали.

– А как же вы их нашли?

– По его письмам. Николай Васильевич сам указал нам путь.

– Правда ли, что писатель изображен на картине Александра Иванова “Явление Христа народу”?

– Правда. Фигура ближайшего ко Христу человека, стоящего рядом с римскими всадниками, действительно списана с Гоголя. В своем фильме я рассказал эту историю, как там появился Гоголь, как он стоял сначала и как стоит теперь.

– Игорь Петрович, а что, на ваш взгляд, послужило главным мотивом для сожжения второго тома “Мертвых душ”?

– Неудовольствие написанным. Мастер не мог выдать в свет несовершенное произведение. Он настолько был строг к себе, что не мог допустить ни одной неточности, слабости, вторичности. Он увидал, что написал не то, прочитав беловой вариант. Он не мог представить сырую книгу на суд главного Судии – Бога. Уже в конце 1830-х годов им овладела мысль, что литература есть “незримая ступень к христианству”, она отразилась в создании первого и второго тома “Мертвых душ”, “Выбранных мест из переписки с друзьями”.

Почему наш фильм называется “Оправдание Гоголя”? Не потому, что Гоголь то и дело искал оправдания в глазах читателя и зрителя: появляется “Ревизор” – он создает “Театральный разъезд” и развязку “Ревизора”; появляются “Мертвые души” – сочиняет предисловие ко второму изданию, где пытается объяснить читателям, что имел в виду, когда писал поэму, и просит прислать ему самые строгие отзывы и пожелания; выходят “Выбранные места” – книга непонятая, оплеванная, названная “падением Гоголя” – он пишет “Авторскую исповедь”, где объясняет, как пришел к этой книге. Но не этого оправдания искал Гоголь, он искал оправдания перед Богом.

Мы не спорим с его критиками, с теми, кто его не понял. Мы считаем, что оправдание перед Богом состоялось: даже сам факт уничтожения несовершенного произведения говорит о том, что Гоголь предстал перед Высшим Судьей с чистым сердцем и чистой душой. Да и умер он во сне: так, как умирают праведники.

– Вы говорите, что Гоголь был чужд мистике. Но как объяснить хотя бы тот факт, что он сам в своем завещании написал о том, что может впасть в летаргический сон. Не это ли породило известную легенду о его посмертии?

– Что касается летаргического сна, то это был страх не одного Гоголя. Я нашел в “Библиотеке для чтения” – журнале того времени, который читал Николай Васильевич, статью о том, как в Германии пытаются предотвратить захоронения людей, пребывающих в летаргическом сне. Там специально устраивали такое помещение, где лежат покойники, к пальцам их рук и ног были привязаны веревочки с колокольчиками. И охранник ходит по балюстраде и слушает: если раздается звонок, значит, человек не умер, а заснул, и его спасают. Гоголь писал свое завещание в Германии, когда почувствовал близость смерти. Это была чужая страна, рядом не было родных, и он боялся, что его может постигнуть судьба быть погребенным заживо, без присмотра близких людей. Поэтому он написал: “Завещаю тела моего не погребать по тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения”.

– Его желание было выполнено?

– Да, скульптор Рамазанов, снимавший с него посмертную маску, в своих воспоминаниях пишет: старик, который месил гипс, сказал ему, что надо спешить, потому что показались явные признаки разложения. То есть Гоголь умер.

– Существуют поистине страшные истории о кощунственном обращении с останками писателя при его перезахоронении. Оказывается, известные советские литераторы, присутствовавшие при этом, “позаимствовали” из гроба “на память” кусок сюртука, сапоги и даже ребро…

– Насчет сапог – это, скорее всего, апокриф. Что касается остального – похоже, что это действительно было. Но я считаю, что эти истории не должны доминировать над другими чувствами людей, приходящих поклониться Гоголю. Хочется, чтобы в первую очередь они переживали святые минуты.

– Вы сами говорили о том, что кости разных известных людей с кладбища Свято-Даниловского монастыря, где писатель был похоронен, просто сложили в один гроб. Так в своей ли могиле автор “Мертвых душ” покоится сейчас на Новодевичьем кладбище?

– Мы действительно нашли документ об этом в архиве Голлербаха. Впервые я обнародовал этот документ по телевидению в 1996-м году, но мне не хочется акцентировать на этом внимание. Важно, чтобы люди все-таки могли придти и поклониться месту, где нашел последний приют Гоголь.

– С именем Гоголя в нашем сознании упорно связываются не только светлые истории, но и темные. Ведь еще при жизни его притягивали страшные темы…

– Вы имеете в виду его ведьм, панночек, колдунов, Вия? Не забывайте, что это все-таки герои сказки. Если говорить всерьез о том, как Гоголь изобразил дьявола, то это отдельная тема, и она относится ко второму тому “Мертвых душ”. Я написал об этом в комментарии к поэме (один том в издании занимают “Мертвые души”, второй – этот комментарий). Я начинаю его как раз с разбора уцелевших черновых глав второго тома, в котором все так же блещет гений Гоголя. Это, кстати, опровергает еще одно заблуждение о нем, будто бы он после “Выбранных мест из переписки с друзьями” изменил искусству, перейдя в учителя и проповедники. А что касается мистики, то мистика – это неясность языческих темных вер. Там, где есть Бог, нет мистики. Это те штампы в жизнеописании Гоголя, которые, я думаю, скоро умрут.

– Но душевные метания Гоголя отразились в его книгах, тех же “Выбранных местах из переписки с друзьями”…

– А кто из нас все время пребывает в спокойном состоянии духа? Тем более это относится к гению. Николай Васильевич пережил в последние годы пять душевных и духовных кризисов. Первый случился в 1845 году, во Франкфурте-на-Майне, когда он написал завещание и сжег первый вариант второго тома “Мертвых душ”. Затем в 1847 году, когда Гоголь печатает “Выбранные места из переписки с друзьями”, которые не принимают ни читатель, ни критика. На писателя сыпятся обвинения в гордыне, в заискивании перед властями и даже умопомешательстве. Это был тяжелый удар для Гоголя, который он мужественно пережил, найдя силы сказать: “я размахнулся в моей книге таким Хлестаковым”. Хотя это великая книга, и я думаю, сейчас настало ее время.

Потом он поехал в Иерусалим, помолиться у Гроба Господня. Мы снимали и там тоже. Гоголь ждал очень многого от этого посещения, он думал, что вера его укрепится и поднимется на новую высоту, но сердце его, как он писал Жуковскому, “осталось черство”. И это был самый страшный удар для Гоголя как для истинно верующего человека. Поэтому он приехал в Россию уже разбитым, отягощенным этой мукой. В России он начинает писать новый вариант второго тома “Мертвых душ”, ищет место для работы. Наконец поселяется в доме на Никитском бульваре, куда его пригласил Александр Петрович Толстой. Гоголь проводит там в одиночестве четыре последних года и лишь иногда выезжает в Одессу, в Оптину Пустынь. В 1849 году он делает предложение Анне Михайловне Вильегорской и получает отказ, который потряс все его существо. Гоголь был человек гордый, его самолюбие было задето: ему отказала великосветская семья, высоко стоящая на иерархической лестнице. Сам Гоголь был всего лишь коллежским асессором, а Вильегорские состояли в окружении царской семьи, мать Анны Михайловны была урожденная принцесса Бирон, так что Гоголь, конечно, постучался не в те двери.

– А Вильегорская отвечала Гоголю взаимностью?

– Это был скорее “роман головы”. Анна Михайловна относилась к Николаю Васильевичу с почтением как к великому писателю, но больших чувств ни с той, ни с другой стороны не было: Гоголь решил завести семью, и выбрал в супруги женщину, которую хотел перевоспитать. Это была светская женщина, которая танцевала на балах, говорила исключительно по-французски, лечилась на модных курортах за границей, как все дочери богатых и знатных семейств. Гоголь захотел воспитать в ней русскую женщину, удалиться с ней в деревню, научить ее говорить по-русски. Отказ расстроил его, остановил его работу. Он не мог успокоиться – ездил то к Аксакову, то в Троице-Сергиеву Лавру. Это было связано с состоянием одиночества.

И наконец, пятый удар, – когда он понял, что новый вариант второго тома “Мертвых душ” не удался, стал для него последним. Такие кризисы и сильного человека могут сломить, а Гоголь телом был не очень крепок.

“Болезни моей ход естественный, – писал он ранее. – Она есть истощение сил. Отец мой умер рано, угаснувши недостатком собственных сил, а не нападением какой-нибудь болезни”.

Сил восстановить написанное в обновленном и совершенном виде уже не было.

И жизнь кончилась.