Опоздавший идиот

Павел САНАЕВ. Похороните меня за плинтусом. – М., 2009. Главный герой книги – идиот. Нет, никаких параллелей с Федором Михайловичем Достоевским! Никаких параллелей с другими писателями, которые пытались показать мир и его несовершенство глазами чокнутых в той или иной степени персонажей. Что далеко ходить за примерами: Гоголь с «Записками сумасшедшего» или Гашек с «Похождениями бравого солдата Швейка»…

Тут же идиот особый – ребенок. Повесть-монолог разворачивается от главы к главе от его имени. Мальчишка растет без семьи, с дедушкой и бабушкой, несостоявшейся актрисой, которая все зло вымещает на внуке – зло на мужа, который женился на ней «на спор», на свою судьбу, которая сложилась совсем не так, как ей хотелось в юности, на дочь, бросившую сына… Кризис семейных отношений показан достаточно точно, и беда в том, что таких семей тысячи.

«Идиот» – это еще не самое грубое слово, что бабушка может произнести. Собственно, она общается с другими героями только посредством ругательств, за исключением тех случаев, когда внук болен, подхватил бронхит или еще что. Тогда бабушка становится внимательной и нежной, и неожиданно понимаешь, что, в сущности, она неплохой человек. Просто тоже несчастный. И ругается так беспощадно только «по авторскому произволу». Слишком уж заметно это нарочитое авторское стремление вложить в ее уста едва ли не всю ругань, что существует в русском языке. Зачем? Ради того, чтобы «тема взросления перевернулась с ног на голову и обрела черты сюрреалистического юмора», как сказано в аннотации? Что-то я не понял юмора… Все это, а также длинные исповедальные бабушкины монологи – один из основных приемов, позволяющих развернуть перед читателем ее прошлое, – слишком заметный прием. Ситуация, в которой оказался главный герой, – хорошо подмеченная, схваченная конъюнктура. Ну кто не пожалеет бедное дитя, над которым издеваются в семье, в южном лагере?

Бабушкино трепетное отношение к болезням внука с гипертрофированным стремлением все их предотвратить, конечно, вызывает улыбку. Но, вероятно, трагизм ситуации был бы рельефнее выражен, если б не бесконечные оскорбительные реплики, которые вскоре действительно начинают восприниматься как черный юмор.

Ребенок, которому не хватает тепла, живет своими надеждами и задает вопросы: «Почему жизнь запрещает любить маму и, когда праздник уходит, я могу любить только стеклянный шарик, а маму тайно ждать; почему бабушка – жизнь, а мама – редкое счастье, которое кончается раньше, чем успеешь почувствовать себя счастливым. Так было, и я не представлял, что может быть по-другому. Иногда, засыпая, я мечтал хотя бы раз провести с мамой целый день, чтобы узнать и запомнить, как это; хоть раз заснуть, зная, что счастье рядом, и, проснувшись, встретить его рядом вновь. Но такого не могло быть никогда, и мечтать об этом было глупо».

В итоге «идиот» превращается в «раздолбая», существо слабовольное, но способное хорошо учиться в школе (а мы-то думали, что он полный идиот, и жалели). Раздолбай – не дурак выпить. Итог воспитания бабушкой, затем матерью и отчимом печален. Но вполне предсказуем и представляется до скуки тривиальным. «Пародирование идеи счастливого детства». Она, эта идея, может, и нуждалась бы в пародировании, если б книга была написана в советское время, была бы современницей, к примеру, ерофеевской «Москвы – Петушков». А сейчас поздно претендовать на некое новое слово и новую стилистику, открывающую иные художественные миры.

Пародистов у нас много. А писателей?