Опаленные войной

Посвящается моей бабушке Бессоновой Надежде Васильевне, директору московской средней школы, депутату районного совета г. Москвы Поезд медленно, рывками набирал скорость, увозя московских детей все дальше и дальше от столицы. Шел октябрь 1941 года, четвертый месяц Великой Отечественной войны.

Время было суровое. Сводки Информбюро скупые и тревожные: фашистские орды рвались к Москве, стремясь осуществить свой план молниеносного захвата столицы.

Надежда Васильевна не ложилась спать уже несколько суток. «Что же будет? – в тревоге думала она. – Куда нас снова везут? Как я одна с ними»? Беспокойные мысли давили комом. Какой уж тут сон! Скудные запасы еды и лекарств, мыла, взятые с собой, уже давно закончились. Одежда у детей поизносилась.

Ей вспомнился июль 1941-го, когда ее, учительницу физики старших классов, срочно вызвали в школу. Сказали, что она будет сопровождать детей младших классов в эвакуацию. Тогда начались ежедневные бомбардировки Москвы и было принято решение о срочном вывозе детей из столицы. «Отвечаешь за каждого!» – строго наказали ей.

Раздумывать было некогда. На сборы дали ровно сутки. Надежда Васильевна быстро собрала небольшой чемоданчик, школьный портфель всегда стоял наготове на стуле за письменным столом. Написала письмо мужу. Утром поехала на Красную площадь, прошлась по московским улицам, а когда прибежала на Казанский вокзал, весь перрон был уже заполнен: родители, дети, бабушки. На лицах – тревога, печаль, боль. Слез не было. Прощались молча, крепко обняв друг друга. Никогда Надежда Васильевна не видела такими серьезными лица малышей. Сердце сжималось от этой пронзительной тишины.

И только когда раздалась команда «По вагонам!», чувства, сдерживаемые всеми силами души, разом хлынули наружу. Что тут началось! Больно вспоминать. Крики, плач, ужас, растерянность… Вспоминать просто невозможно. Нет, не могла Надежда Васильевна больше думать об этом. Терзать свое сердце. «Что было, то было, – сказала она себе. – Сейчас надо думать, как будем жить дальше». Ведь с ней сто мальчиков и девочек, разлученных войной с домом, с родными, с привычной для каждого из них жизнью. Во что их одеть, обуть, чем накормить, на что положить, чем лечить? Хоть головой о косяк бейся! Думай не думай – впереди полная неизвестность. Сказали привезут, а куда? Что ждет их на новом месте?

Поезд шел очень медленно. Останавливался на каждой развилке, у каждого полустанка. На крупных станциях удавалось выпросить немного еды в дорогу, но только как разделить эти крохи на всех? На стоянках, где позволяло время, Надежда Васильевна организовывала выступления ребятишек. Кто стихи читал, кто пел, кто танцевал. За это их кормили горячей картошкой, хлебом с салом, даже щей горячих давали ребятишкам, поили их молоком. Ну кто же мог предположить, что их дорога так затянется и превратится в сплошную муку…

Сажая детей в этот злополучный поезд, на ее вопрос: «Как жить они будут дальше?» – ответили: «По обстановке. Не ты одна. Видишь, что творится? Немец прет на Москву. Не до тебя. Поезжай!»

– Куда?

– Куда сможем, туда и отправим. Уедете. За это я ручаюсь, – сказал начальник оборонного штаба. – Детей спасем. Можешь не волноваться. Отправим. А дальше уж ты сама, голубушка. Как повезет. Понимаю, что трудно, но не в силах больше тебе ничем помочь. Моли Бога, что хоть вывезти вас сегодня есть на чем. А что будет завтра, не знает никто…

Погруженная в свои мысли, она шла по вагону, привычным заботливым взглядом проверяя, все ли в порядке. Дети спали, прижавшись, положив головы друг другу на плечи, спрятав от холода маленькие кулачки в рукава пальто. Надежда Васильевна хорошо знала всех детей. Уже три месяца они жили как одна дружная семья.

Тогда, в июле 1941-го, их отвезли под Рязань, поселили в школе одного из колхозов, на полях которого ребята трудились каждый день. Было очень трудно, голодно, спать приходилось прямо на голом полу, не раздеваясь. Обстановка на фронте с каждым днем становилась все тревожнее. Враг остервенело рвался к Москве. Оставаться ей с детьми в приютившем их колхозе становилось опасно. И их в срочном порядке снова погрузили в эшелон, увозя все дальше и дальше от линии фронта, от столицы, от дома.

– Неужели сдадим? Неужели не выстоим? – пронзали тревожные мысли. – Нет, не может этого быть. Не бывать Гитлеру в Москве, – успокаивала она себя.

Надежда Васильевна вспомнила, как она с мужем приехала из Хабаровска по направлению в Москву учиться в педагогическом институте. Как они вместе по вечерам бродили по площадям, бульварам и улицам города и не могли налюбоваться его красотой. Вспомнила Спасскую башню Кремля, Большой театр, Воробьевы горы, набережные Москвы, реки, и слезы полились сами собой.

«Надежда Васильевна!» – позвал кто-то из ребят. Она встрепенулась, рассердясь на себя за минутную слабость. Быстро вытерла глаза. Нет, не должны дети видеть ее слез. Она дала себе слово никогда больше не плакать, что бы ни случилось.

– Надежда Васильевна, мы в Москву едем, да? – прямо глядя ей в глаза, с надеждой спрашивала девятилетняя Оля. – Я хочу домой, к маме. Я соскучилась! Очень! – рыдала девчушка, уткнувшись в колени учительнице.

– Спи, Оленька, спи, милая. Скоро приедем, – поглаживая вздрагивающее исхудавшее тельце, только и смогла она сказать девочке. Кто-то из детей заплакал во сне. «Хорошие вы мои, если бы я сама знала, куда мы едем и что с нами будет».

Самое трудное для нее тогда было отвечать на детские вопросы. Не могла она спокойно смотреть им в глаза, но и отводить взгляд было невозможно. Ведь детская душа так чувствительна, так ранима! Каким же трудом давалось ей внешнее спокойствие, естественная ласковая улыбка. Ее светящимся добрым глазам всегда можно было верить. Они никогда не подводили. Рядом с ней детям всегда было уютно и спокойно.

Поезд остановился. Начинало светать. «Опять будем стоять целый день на разъезде, – подумала Надежда Васильевна. – Надо хоть чем-то занять ребят».

И она снова стала вспоминать различные загадки, считалки, игры. Их-то она знала великое множество еще с детства, когда в Верхне-Удинске, где она выросла, ей приходилось присматривать за младшими братьями и сестрами. В семье их было восемь, и все заботы о них Наденька, как ее ласково все звали, делила вместе с родителями.

Может быть, именно тогда и пришло к ней решение стать учительницей: ей нравилось заниматься с детьми. Она всегда умела увлечь их, заинтересовать, успокоить, решить конфликт по справедливости. Мама не переставала удивляться, как Наденька мило справлялась даже с самым озорным непоседой – 12-летним братом Леней. Неугомонный фантазер, он обожал свою старшую сестру и постоянно ходил вокруг нее с умоляющим взглядом, прося: «Надь, а Надь, давай что-нибудь смастерим. Ну, Наденька, пожалуйста!» Она смотрела в озорные, горящие любопытством глаза брата и тут же соглашалась. И они мастерили. Чаще всего оловянных солдатиков. Наденька ловко вырезала фигурки из картона, кроила для них мундирчики, а Леня брался за краски. Тут же к ним присоединялись остальные дети, и работа кипела. Также дружно они садились под Наденькиным руководством за изготовление елочных украшений к Новому году. Новогодняя елка в доме всегда была не менее двух метров.

А потом она окончила педагогический класс гимназии. Было это еще до революции. Ее как лучшую ученицу направили преподавать в младшие классы. Детвора и там ходила за ней, самой любимой учительницей, гурьбой.

– Доброе утро! Доброе утро! – говорила Надежда Васильевна просыпавшимся детям, проходя по вагону и держа в руке маленького оловянного солдатика в раскрашенном Леней мундирчике, того самого, из своего детства, с которым никогда не расставалась. Ребятишки приветливо махали руками маленькому солдатику, и в их глазенках появлялись радостные искорки. Они улыбались. Начинался новый день. Один за другим дети собирались возле нее. «Куда это мы приехали? Где мы стоим?» – наперебой спрашивали они.

Надежда Васильевна выглянула в окно и глазам своим не поверила: на здании вокзала было написано: Алма-Ата.

– Кто здесь уполномоченный? – услышала она голоса с перрона. – Выгружай детей! Все! Приехали!

Платформа была полна встречающих. Жители ближайших казахских аулов с цветами в руках встречали прибывших ребят, которых сердечно приняли в свои семьи.