Ольга СВИБЛОВА:

“Фотография – это сжатый кинематограф”

– Ольга Львовна, в свое время вы закончили МГУ с красным дипломом. Однако работать по специальности, психологом, не стали. Почему?

– После университета я работала практикующим психотерапевтом. Это было время разочарований. Вот лишь один пример. Ко мне на прием пришла женщина, живущая с ребенком и бывшим мужем в одной квартире. Муж каждый день избивал ее, и она решила обратиться за помощью к психологу. Что я могла сделать в этой ситуации? Этих людей нужно было “развести” друг от друга. Но я, естественно, не в силах была это сделать. Огромное количество неврозов вызвано не психологическими, а материальными, социальными причинами. Тут психолог бессилен. Именно поэтому я оставила свою работу.

– Как получилось, что ваши профессиональные интересы переместились в область искусства?

– Будучи приличным ребенком из математической школы, я посещала разные лектории, например в Третьяковке. В 19 лет вышла замуж. Мой муж был поэт. Поэты и художники составляли основу нашего дружеского общения. “Психологические механизмы творческой деятельности” – так называлась тема моего диплома. Те примеры, которые в ней приводились, были связаны с творчеством современных поэтов и художников. До перестройки мы делали однодневные домашние выставки и поэтические вечера. С началом перестройки появились новые возможности. Я принимала самое активное участие в организации 17-й Молодежной выставки московских художников на Кузнецком мосту. Позже, в 1998 году, мне пришло приглашение из Финляндии стать куратором I Фестиваля русского авангардного искусства. Это была первая поездка за рубеж. Почти все участники этого фестиваля имеют сегодня всемирную известность, а я, таким образом, стала первым куратором художественных проектов за рубежом. Одновременно с выставочной деятельностью я писала книгу о русском авангарде, а также сняла фильм “Черный квадрат” об истории авангардного искусства. Мне хотелось рассказать о художниках, которых я знала, любила и которым в те годы жилось очень непросто. Этот фильм, вышедший в 1988 году, совпал с проведением аукциона “Сотбис” в Москве, и многие его герои, снимать которых отказывалась даже моя съемочная группа, в одночасье благодаря “Сотбису” стали людьми богатыми и знаменитыми. Время показало, что выбор героев фильма был правильным! Илья Кабаков, Эрик Булатов, Владимир Янкилевский, Эдуард Штейнберг, да и более молодые – Константин Звездочетов, братья Сергей и Владимир Мироненко – все они прочно вошли в историю современного искусства. Фильм получил приз в Каннах и первую премию на Всесоюзном фестивале документальных фильмов.

– Помимо “Черного квадрата”, вы сняли еще один фильм, в котором предсказали события августа девяносто первого года…

– Это был фильм “В поисках счастливого конца”. А предшествовали ему следующие события.

В 1991 году я попала на Международный экономический форум в Давосе, где присутствовали известные политики и бизнесмены. Меня пригласили организовать выставку, показать “Черный квадрат” и сделать доклад, основная тема которого звучала примерно так: “Что можно понять о России, исходя из анализа современного российского искусства”. Анализ российского искусства окончился выводами неожиданными и для меня самой. Я сказала, что в России можно ожидать путча. Это произвело впечатление. На вопрос, когда, я ответила: “Скорее всего это случится до осени”. Сказала и испугалась, ибо поняла всю ответственность за страшное предположение. Тогда же и начались съемки фильма, в котором отразились мои предчувствия. По сценарию в фильме был путч, монтаж уже начался, а путч – нет. Я нервничала… Последняя съемка, надо отметить, была назначена на Красной площади. Накануне снимали замечательного художника – Николая Козлова. Он расставил на детских одеяльцах игрушечные танки, военные самолеты. На мой вопрос о смысле произведения художник ответил, что это чистая интуиция. Так вот, открыв окна моего дома, мысленно готовясь к съемке на Красной площади, я увидела, что дом блокирован танками, но не игрушечными, а настоящими. Камера была рядом, и я начала снимать. Вечером того же дня на баррикадах у Белого дома я встретила всех художников – героев моего фильма. Но сразу замечу – фильм не про путч, а про то, как взаимодействуют и взаимопереплетаются искусство и реальность. Искусство – это зеркало, в котором отражается не только прошлое, но и будущее. Фильм завершался маленькой картинкой Константина Звездочетова – золотыми буквами на синем фоне надпись “Еще не конец…”

С одной стороны, это, видимо, не конец путчей (после событий 1993 года мне звонили и спрашивали: “Когда же третья серия?”), но и не конец российской культуры, жизни России в целом.

– Вы собирали коллекцию современного искусства по заказу известной в свое время инвестиционной компании “Ринако”. Какова судьба этого собрания?

– Я увидела Константина Борового по телевизору и решила предложить ему создать корпоративную коллекцию произведений искусства. Такая практика развита на Западе, когда крупная корпорация обладает собственной коллекцией. Например, “Гети-музей” в Америке – это корпоративная коллекция фонда “Гети”, из которой впоследствии вырос музей.

Коллекция для “Ринако” была собрана мною, с успехом выставлялась и у нас, и за рубежом. При этом я заранее предупредила руководство компании о том, что коллекция прибыли не принесет, так как мировой художественный рынок находился в депрессии, но точно пообещала, что вложенные деньги можно будет вернуть целиком и получить в придачу хорошие отзывы прессы о компании. Все обещания удалось выполнить. Благодаря художественному проекту компания наладила неплохие контакты с деловыми кругами Франции. А дальше все было печально. “Ринако” распалась, и стало непонятно, что же будет с коллекцией. Мне удалось найти банк, который купил эту коллекцию целиком. Это был единственный в России прецедент продажи корпоративной коллекции полностью. Многие из полотен тут же были развешаны в офисах. Намечались грандиозные проекты. Однако через какое-то время банк закрылся. Я оказалась “отрезана” от коллекции. В течение двух лет ничего о ней не слышала. А затем узнала, что коллекция была роздана в счет долгов, а частично просто уничтожена. Надеюсь, что ее остатки где-то “бродят” по Москве и хоть что-то сохранилось. С тех пор я зареклась работать с корпорациями и все, что делаю сейчас, делаю на государственной основе.

– На одном из фотовернисажей вы выставили снимок… собственного мозга. Как возникла такая идея?

– Все без исключения сочли меня сумасшедшей, когда я поделилась с друзьями своими планами по поводу организации московского международного фестиваля “Фотобиеннале”, включавшего 92 выставки. Будучи в Париже, я пошла в госпиталь, и на томографе мне сделали снимки мозга. Доктор, посмотрев их, заверил, что с головой у меня все в порядке. Снимки были такие красивые, что муж потом изготовил для них специальные коробки с подсветкой, куда мы их и поместили. Это стало нашим совместным произведением.

– Для обывателя фотография – обычная картинка, хранящаяся в альбоме. А для вас?

– Для меня фотография – это то, что дает мне энергию, жизненные силы. Мой контакт с фотографией может быть разным – от мимолетного до медитативного. Хорошая фотография (в отличие от холста) на тебя никогда не “давит”. Для меня фотография – это сжатый кинематограф, это жизнь, “раскручиваемая” в пространстве и во времени. Иногда я сама беру в руки фотокамеру. Когда она в руках, то, во-первых, мне просто не может быть грустно и скучно, а во-вторых, я по-новому воспринимаю окружающий мир.

“Невидимая пуля, убивающая нас сегодня…”

Писатель Григорий Бакланов ушел на фронт со студенческой скамьи. Там он потерял молодость, приобрел друзей. Его повести и романы – дань памяти погибшим товарищам. Смысл и опыт, облеченные в слова памяти. Все сказано. Осталось только вспоминать и размышлять.

О молодежи

Сколько стоит мир, столько, по-видимому, старшие говорят молодежи: мы были не такие. Мы в свои 17-19 лет действительно были не такими, как нынешние девятнадцатилетние, но они не хуже и не лучше нас, просто они другие. Они наши дети, внуки, но они еще и дети своего времени. Как, впрочем, и мы были детьми своего времени. Со всеми его просветлениями и прозрениями, с бескомпромиссной убежденностью в том, в чем сегодня сомневаемся.

Мое поколение – люди, родившиеся в 1920 – 1925 годах, фронтовое поколение. Его большая и, наверное, лучшая часть навеки осталась на полях войны. Главное дело в своей жизни оно сделало. Победа в Великой Отечественной войне – это в большой степени заслуга нашего поколения. Молодым было легче воевать, чем сорокалетним старикам. Двое таких были в моем взводе. У них были семьи, дети, им было тяжелее. Но, с другой стороны, когда убивают молодого, обрывается род. Повторю фразу из моей повести “Пядь земли”: “Пуля, убивающая нас сегодня, уходит в глубину веков, поколений, убивая и там еще не возникшую жизнь. И она все летит и летит, эта пуля, хотя и невидимая, хотя и не ощущаемая нами сегодня. На той войне мы потеряли невосполнимое – цвет нации, вернее, многих наций нашей страны”.

О культуре

Недавно я услышал одну очень интересную историю. Было это в 20-е годы. В одном институте профессор читал лекции, которые слушал всего один студент. Чем были увлечены остальные студенты, не знаю, но профессор регулярно приходил читать лекцию в пустой аудитории, а этот единственный студент приходил слушать его. Профессор этот был Жуковский, а студент – Королев. Нужны ли комментарии, нужно ли говорить о том, что оба они значат в истории нашей страны?

О России

Страна у нас обильная, порядка только нет – это сказано давно и точно. Речь не о том порядке, который наводят железной рукой и строят на костях, это мы уже пережили. Мы действительно очень богаты и поэтому бедны. Все качаем свои недра и распродаем то, что сейчас имеет цену, а в будущем станет бесценно. Вот у Японии, у Израиля ничего нет, но они продают свой труд и живут богаче нас. Наши беды в нас самих, а не в превратностях судьбы. Ни умом, ни талантом природа нас не обделила. В нашу колыбель она положила несметные богатства. Сумеем сорганизоваться, сумеем по-хозяйски распорядиться тем, что нам дано, будем жить достойно.

О чеченской войне

Ее могло не быть. Более того, ее не должно было быть. В декабре 1994 года, когда армия вошла в Чечню, я писал Ельцину. Мое письмо было напечатано на первой полосе “Известий”. Я писал, что безумно жаль молодые жизни и еще не поздно сделать последний шаг – пригласить Дудаева для переговоров. Это не унизит президента и нашу страну. Но война, не названная войной, все-таки была, счет погибших измерялся десятками, тысячами жизней. Потом уже были переговоры, только мира не стало. Похищение людей, работорговля, и вновь вспыхнул вооруженный мятеж против государства. И единственное, что могло сделать государство, – подавить мятеж, иначе пожар этот распространился бы на всю страну. Но у войны своя логика. Это та страшная воронка, которая втягивает в себя все новые жизни. Я думаю, что время для переговоров уже давно настало. Не прекращая военные действия, не ослабляя давление на тех, кто не хочет сложить оружие, нужно искать мирное решение, сейчас оно достижимо. Я в этом уверен.

Павел БОРОДИН

Александр ГУШАНСКИЙ