На чтение: ≈ 17 мин.«Россия – родина слонов»… Эта давно избитая фраза была лейтмотивом откликов на статью «Фундамент» («УГ», №30 от 24 июля 2007 года). «Ну зачем, зачем нам обязательно быть везде первыми? – горестно-иронически спрашивали читатели. – Во-первых, это гордыня, а во-вторых, просто чушь! Зачем в XXI веке повторять весь этот сталинский бред о том, что русские инженеры освоили многие промышленные технологии раньше американцев, а самоучка Ползунов изобрел универсальную паровую машину на 20 лет раньше англичан? Кому это надо? Воистину, родина слонов…» Раньше я не знал, как отвечать на такие реплики, но недавно решил разобраться с пресловутыми «слонами»: кто их автор, откуда они взялись?
Школа злословия
Сразу скажу, автора «анонимной фразы, появившейся в народе как отклик на «борьбу за приоритет отечественной науки», развернувшуюся с 1946 года» (такое определение дается «слонам» в большинстве источников), мне найти так и не удалось. Но вот ее реальная основа отыскалась довольно быстро. Оказывается, книга профессора Виктора Данилевского «Русская техника», изданная в те годы, описывает оригинальный паровой автомобиль, созданный уральцем Аммосом Черепановым (племянником знаменитых русских паровозостроителей). Этот автомобиль, названный «паровым слоном», некоторое время совершал рейсы между Верхней и Нижней Салдой на Урале и применялся в качестве тягача для перевозки руды. Широкие ободья колес русского «парового слона» позволяли ему свободно передвигаться по раскисшим грунтовым дорогам. Это был самый настоящий трактор или, еще точнее, локомобиль, сильный и надежный, как слон. Его конструктор, безусловно, был русским человеком. Так что слава «родины слонов» досталась России вполне заслуженно. Разумеется, если речь идет о «паровых слонах».
Но все-таки кем же был человек, пустивший в оборот такую шутку? Каким он должен быть? Эта мысль не давала покоя до тех пор, пока я не наткнулся на еще одну «крылатую» фразу: «В Кремле стоит пушка, которая никогда не стреляла, и колокол, который никогда не звонил». Оригинал высказывания оказался еще более жестким: «В Москве каждого иностранца водят смотреть большую пушку и большой колокол. Пушку, из которой стрелять нельзя, и колокол, который свалился прежде, чем звонил. Удивительный город, в котором достопримечательности отличаются нелепостью; или, может, этот большой колокол без языка – гиероглиф, выражающий эту огромную немую страну, которую заселяет племя, назвавшее себя славянами, как будто удивляясь, что имеет слово человеческое».
Автор этих иронических каламбуров известен. Это печально известный «басманный философ» Петр Яковлевич Чаадаев (1793-1856), автор скандального «философического письма», в котором он, в частности, утверждал, что «ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины; ни одна великая истина не вышла из нашей среды; мы не дали себе труда ничего выдумать сами, а из того, что выдумали другие, мы перенимали только обманчивую внешность и бесполезную роскошь».
Когда чаадаевское письмо по недосмотру цензуры было опубликовано в 1836 году в журнале «Телескоп», власти официально объявили автора сумасшедшим и обязали его проходить регулярное медицинское освидетельствование. Они не могли понять, как здравомыслящий человек может написать такое о своем народе, о своей Родине. Содержание письма возмутило даже друга Чаадаева, поэта Александра Пушкина. Но нашлись и другие люди, которые не только поверили Чаадаеву, но и поддержали его негативное вдохновение. Одним из них стал молодой чиновник и литератор Александр Герцен (1812-1870).
«Письмо» Чаадаева было своего рода последнее слово, рубеж. Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь, – писал он позднее. – Тонуло ли что и возвещало свою гибель, был ли это сигнал, зов на помощь, весть об утре или о том, что его не будет, – все равно надобно было проснуться… «Письмо» Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию».
Через несколько лет «разбуженный» Чаадаевым Герцен уедет в Лондон и напишет там мемуары, в которых вспомнит известную остроту «басманного философа» про пушку и колокол. От себя он дополнит ее такими размышлениями: «Чаадаев и славяне равно стояли перед неразгаданным сфинксом русской жизни, – сфинксом, спящим под солдатской шинелью и под царским надзором; они равно спрашивали: «Что же из этого будет? Так жить невозможно: тягость и нелепость настоящего очевидны, невыносимы – где же выход?»
Именно так насмешка над Царь-пушкой превратилась в символ и обязательную черту русского «свободомыслия» и «освободительного движения». А символы русской славы и научно-технического первенства стали для «просвещенных людей» чем-то неприятным, почти неприличным.
Символы державы
Между тем Царь-пушка, отлитая мастером Андреем Чоховым (1545-1629), и вправду одна из самых старинных и величайших на земле. Созданная в начале царствования святого благоверного царя Феодора Иоанновича в 1586 году на Пушечном дворе в Москве, пушка была украшена литым изображением увенчанного короной царя, сидящего на коне со скипетром в руке. Длина этого орудия – 5 метров 34 сантиметра, калибр – 890 миллиметров. На самом стволе вырублено: «2400 пуд» – вес пушки, что составляет 39312 килограммов. По бокам пушки – восемь литых скоб для крепления канатов. У подножия орудия лежат четыре чугунных ядра, отлитых в 1835 году, каждое весом в тонну.
Но стрелять Царь-пушка должна была не ими. Это было, как теперь говорят, многофункциональное оружие, способное палить как 50-пудовыми (более 800 килограммов) каменными ядрами при осаде вражеских крепостей, так и «дробом», то есть картечью, при защите своих. И хотя Царь-пушке не пришлось участвовать в боевых действиях, но отливалась она не как декоративное изделие, а именно как боевое орудие, предназначенное для обороны Московского Кремля от татарских нашествий. Упрекая ее в том, что она «не стреляла», можно с таким же успехом смеяться над советским ядерным оружием ХХ века. Мы ведь так ни разу и не использовали его в бою. Не то что американцы…
Изначально Царь-пушка защищала главные ворота со стороны Китай-города, затем неоднократно меняла свое место: находилась во дворе здания Арсенала, напротив входа в него и наконец в 1960 году была перенесена на Ивановскую площадь. Уже стоя там, она попала в Книгу рекордов Гиннесса как самое крупнокалиберное орудие в мире. Кстати, один раз она все-таки выстрелила. Из нее в сторону западной границы выпалили пепел сожженного трупа Лжедмитрия.
Что же касается стоящего у подножия колокольни Ивана Великого Большого Успенского колокола, отлитого русскими мастерами отцом и сыном Моториными, то он, бесспорно, крупнейший в мире.
В 1730 году императрица Анна Иоанновна пожелала заново перелить прежний, разбившийся в 1701 году во время пожара Большой Успенский колокол с увеличением его веса до 10 тысяч пудов. Предложение было сделано парижским мастерам, но механик французского короля отказался, считая, что колокол таких размеров отлить невозможно. За дело взялись Иван и Михаил Моторины, работы по отливке велись прямо на Ивановской площади Кремля.
Первая попытка отлить колокол оказалась неудачной, после чего Иван Моторин умер «от печали», как значилось в официальной челобитной. Однако его сын Михаил блестяще завершил дело отца, и в ночь на 25 ноября 1735 года всего за 36 минут около 202 тонн колокольной бронзы были успешно залиты в форму. Колокол остался в литейной яме для чеканной отделки декора, но во время пожара 1737 года, когда загорелись окружавшие его строительные леса, какие-то умники стали поливать их водой. От неравномерного охлаждения от колокола отвалился кусок весом 11,5 тонны. Ему действительно не пришлось звонить, но это никак нельзя поставить в упрек его создателям-литейщикам, осуществившим уникальный по масштабам XVIII века технический проект.
К слову, самый большой из действующих русских колоколов весом 4 тысячи пудов до сих пор находится в Успенской звоннице Московского Кремля. Он был отлит мастером Яковом Завьяловым в 1817 году. Его главный западноевропейский конкурент в Кельне гораздо меньше (весит 1675 пудов) и намного моложе (отлит в 1874 году). Чемпионом в мировом первенстве действующих колоколов до сих пор остается колокол японского города Киото, отлитый в далеком 1632 году и весящий 4685 пудов. Царь-колокол превосходит его более чем в 2 раза.
Летопись продолжается
Интересно, что и в XVIII, и в первой четверти XIX века оба символа русской славы оказались почти забыты. Пушка покрывалась патиной на дворе Арсенала, а колокол и вовсе засыпали в литейной яме. Но стоило императору Николаю I в 1835-36 годах обратить на них внимание: отлить декоративный лафет, выстроить постамент, – как в прессе немедленно появляются уничижительные статьи Чаадаева и Герцена, выходит фантастический пасквиль-памфлет маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году», слово в слово повторяющий чаадаевские насмешки над пушкой и колоколом, но уже на французском, для европейцев.
Было ли это совпадение случайным? Трудно сказать. Но так или иначе, символами славы для многих представителей русской интеллигенции XIX, да и ХХ века стали не достижения Чохова и Моториных, не победы над турками и французами, а чаадаевский «выстрел, раздавшийся в темную ночь» и нелегальная политическая газета Герцена «Колокол», издававшаяся в 1857-1868 годах в Лондоне при содействии барона Ротшильда. Но сегодня можно уверенно сказать, сколько ни стрелял «басманный философ-пушкарь», сколько ни трезвонил лондонский злобный звонарь, священные реликвии прошлого прочно заняли свое место в сердцах миллионов граждан России. Даже иногородние студенты литинститута, разместившегося ныне в московской усадьбе Герцена, предпочитают присылать домой свои фотографии «у чугунного лафета», а не у памятника бывшему хозяину дома.
Заканчивая разговор о «травле русских слонов», хочется вспомнить еще одно знаменательное национальное достижение, полувековой юбилей которого мы праздновали в начале октября. «Свою неспособность сделать ядерные боеголовки меньше – где как раз нужны и ум, и изобретательность, – Советы компенсировали разработкой больших ракет, – пишет «The Washington Post» от 5 октября этого года. – Просто в какой-то момент им удалось создать достаточно большую ракету, чтобы забросить на орбиту кусок металла».
– Запуск первого спутника Земли стал поистине историческим событием, положил начало космической эры на планете, – отвечает этому и прочему подобному злопыхательству Президент России Владимир Путин. – И мы по праву гордимся, что именно наша страна открыла человечеству дорогу к звездам. За прошедшие десятилетия трудом нескольких поколений ученых, конструкторов, специалистов были успешно реализованы поистине революционные проекты, созданы новейшие, конкурентоспособные космические системы и стратегические ракетные комплексы.
Копия первого искусственного спутника Земли сегодня находится в Музее космонавтики. Но хочется верить, что в самом недалеком будущем ее тоже установят в Кремле. Похожий на ядро Царь-пушки и гораздо более звучный, чем любой колокол мира, он будет совсем неплохо смотреться рядом с традиционными символами русских технических достижений, которыми наше общество до сих пор гордится по праву.
Замечание классика
…Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы – разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие – печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, – так неужели все это не история, а лишь бледный полузабытый сон? А Петр Великий, который один есть всемирная история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел нас в Париж? И (положа руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы? Хотя лично я сердечно привязан к Государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора – меня раздражают, как человек с предрассудками – я оскорблен, – но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог ее дал.
Из письма Александра Пушкина Петру Чаадаеву.
19 октября 1836 года
Выбор читателей
Комментарии