Оглянись, если сможешь

“Так что ж – так и умрет с тобой твой мир, твой новый след на старом белом свете? Горнила жаркие твоей души – на прах земной работают, на ветер?”

У нее есть свои заповеди. И первая из них: не соври, ни жестом, ни словом, ни взглядом, ни напряжением мышц. Эти дети поймут, даже если у них диагноз.

Вторая ее заповедь – не обидь. Они оттаивают так медленно, что в любой миг могут снова не просто замерзнуть, превратиться в льдышку – окаменеть навсегда.

И третья заповедь – все они талантливы, даже если из них слова не вытянуть, если цветов не различают, если красок никогда не видели. Главное, чтобы они заговорили, произнесли первое слово, удивились ему…

Я был в ее кабинете в двадцать девятом детском доме. Рисунки, рисунки, рисунки, везде детские рисунки. Развешаны не просто как попало, создают настроение, настрой. Чуть пристальнее всмотришься в один из них – и стены растворяются, словно их никогда и не было. “Так тихо, так не слышно слов”, а ты сидишь не в классе, а среди ильинских сосен, и ветер шевелит уголки рисунков, словно листья на деревьях.

“Нет, не думай, что жизнь – это замкнутый круг небылиц, ибо сотни холмов – поразительных круп кобылиц, на которых в ночи, но при свете луны, мимо сонных округ, засыпая, во сне, мы стремительно скачем на юг”.

Маленькая, хрупкая седая женщина. Как вынесли эти плечи множество семейных бед? Но жизнь продолжается, и она счастлива, что Дарья, о которой вы читали в дневнике, так же безумно, как и она сама, любит малышей и сочиняет с ними книжки, и в театр играет.

По ночам давит сердце, и боль отдает в висках, а сон не идет до утра: что станет с ребятишками, когда они покинут ИХ детский дом? “Семья”, которую невыносимо трудно было создать второй раз, снова рушится. Через пару лет к большинству ребят вернется диагноз, почти снятый в Ильинском…

Их убивает жизнь, как затравленных зайцев. Они кричат, но мы не слышим.

“Так кричат перелески голые и немые досель кусты, так нам смерть прорезает голос неизведанной чистоты. Той природе, молчально-чудной, роща, озеро ли, бревно – им позволено слушать, чувствовать, только голоса не дано. Так кричат в последний и в первый”.

Помните, у того зайца – Андрея Вознесенского – вдруг “над запекшимися шерстинками шеи блеснуло лицо. Глаза были раскосы и широко расставлены, как на фресках Дионисия”.

Наталия Викторовна ищет в каждом из своих маленьких несчастных подопечных – Дионисия.

Петр Положевец