Одно без другого

Продолжение. Начало в №47, 48

Кто-то сможет ответить на вопрос: в каком году появилась наука? Или культура, архитектура, музыка? Вряд ли. Борис Ахундов, глубокий исследователь педагогической терминологии с первых школ на Руси и до нашего времени, указывает точный год рождения образования и воспитания. В монографии «Русская педагогическая терминология» он называет изданное Иваном Бецким, личным секретарем Екатерины II, в 1766 году «Краткое наставление о воспитании детей от рождения до юношества» одним из первых систематизированных руководств по вопросам воспитания и связывает с ним рождение термина «воспитание». Напомним, речь идет о грандиозном по масштабам эксперименте, собравшем в воспитательных домах почти всех детей дворян, чиновников и священников России.

По оценке Ивана Бецкого, термин «образование» впервые в 1783 году ввел в русскую педагогику Николай Новиков в трактате «О воспитании и наставлении детей. Для распространения общеполезных знаний и всеобщего благополучия». Термин «образование» употреблялся Новиковым в значении «накопление знаний» (синоним – «приращение наук»). В обоих случаях речь, конечно же, идет не о точной дате появления феноменов воспитания и образования, а о первых обобщениях этих понятий и их упоминании в печатных изданиях.

Научная педагогика имела 250 лет для лингвистического и содержательного исследования указанных понятий. Но до сих пор идут споры о заложенных в них смыслах, содержании, целях. Задачка оказалась сложной – наподобие известной дилеммы о яйце и курице. Но в отличие от нее имеет решение.

Лев Толстой назвал свою взорвавшую педагогические каноны статью «Воспитание и образование», уже в заголовке разделив эти понятия. Такое предположение выводило его и других исследователей на мысль о первозначении воспитания как базового понятия в человекостроительстве (термин Ницше), которое в среде классиков педагогики стало доминантным. О воспитании, вбирающем в себя образование, но не наоборот (как в законе).

«Воспитание включает в себя преподавание», – доказывал Толстой и был не одинок. «Воспитание включает в себя формирование поведения и обучение», – утверждал Иммануил Кант в лекциях «О педагогике». Еще категоричнее высказался Петр Каптерев: «Поставить образование выше воспитания невозможно».

Были и сомнения, какие споры без них. Жан Жак Руссо, к примеру, эмоционально восклицал: «Вы отличаете учителя от воспитателя – какая нелепость!» Но прославившую его книгу все же назвал «О воспитании», где много говорил и об обучении. Его современник Клод Гельвеций в сочинении «О человеке» настаивал: «Жизнь есть, собственно говоря, лишь одно продолжительное воспитание». Да и патриарх российской педагогики Константин Ушинский заголовком своего фундаментального труда «Человек как предмет воспитания» задал вектор понимания воспитания как сущностного процесса в формировании личности.

На пути входивших в общее русло дискуссий встала отделившаяся от научного знания теория образования, которую признанный знаток педагогической терминологии Борис Комаровский довольно точно назвал «официальная педагогика». Под этим термином он понимал «положения, относящиеся к воспитанию, обучению и образованию, устанавливаемые государственными документами (школьными уставами, директивами, инструкциями)». Их авторы – придворные ученые и чиновники – намеренно отстранялись от научных воззрений, навязывали образованию верноподданнические идеи воспитания с упором на почитание самодержавной власти.

Министр просвещения Александр Шишков, он же автор устава (1826 г.), запрещавшего критику монархии, призывал готовить «верных царю подданных», превращать учебные заведения в «достойные орудия правительства». Сменивший его министр Сергей Уваров известен крылатым лозунгом: «Православие, самодержавие, народность», ставшим основой государственной идеологии Российской империи в период царствования Николая I. На Министерство просвещения тогда была наложена обязанность формирования духовных установок молодежи, призванных защитить Россию от революционных веяний Запада. Любопытно, что самодержавие было названо Уваровым краеугольным камнем, народности же он так и не смог дать четкого определения, а идея православия ослабла естественным путем. Лозунг угас.

Второе дыхание официальная педагогика обрела в советское время, обслуживая текущие политические интересы государства. Она объявляется партийной наукой, в словарь образовательных терминов запускаются понятия «идеолог-педагог», «ученый-марксист», «учитель – представитель государственной власти». Надежда Крупская дает определение воспитанию как «планомерному воздействию на подрастающее поколение с целью получить определенный тип человека».

Ничего не напоминает? Тогда наложите это определение на формулу закона (ст. 2, п. 1) «образование – единый целенаправленный процесс воспитания и обучения», и без труда обнаружите в ней патриархальные идеи минувшей давности в современной обработке.

Для проверки достоверности утвержденной законоучителями формулы воспользуемся методом доказательства от противного и зададимся вопросом: возможно ли образование без воспитания? Ответ на поверхности: да, конечно. Можно обучить физике или математике, даже высшей, не задаваясь воспитанием ученика.

О вполне допустимом обучении без воспитания говорит феномен дополнительного образования. Когда родители нанимают репетитора по предмету для своего ребенка, они не включают в договор требования к воспитанию и не доплачивают за него. Когда пандемия заставила перейти на дистанционные формы обучения, никого из здравомыслящих не осенило идеей включения в него воспитательных элементов. (Сделаем оговорку, поправка по воспитанию пришла в закон как раз в пик пандемии, но здесь и повод поразмышлять о здравомыслии ее авторов.) Хотелось бы заглянуть в будущее и предугадать, издаст ли Министерство просвещения инструкцию «О воспитании на удаленном доступе»?

В соотношении понятий «образование», «воспитание», «обучение» продолжают путаться даже топы (англ. top – «верх») официальной педагогики. Экс-министр, один из идеологов воспитательной поправки в закон, Ольга Васильева утверждает: «Программа по воспитанию является обязательной частью основной образовательной программы. То есть это неотъемлемая часть обучения». То ли это ее оговорка в эфире радио «Вести ФМ», то ли экспромт, при котором легко сбиться с верной мысли. Но, если следовать закону, где образование есть воспитание и обучение, воспитание никак не может быть частью обучения.

Подобные противоречия в академической среде не обсуждаются, глоссарий педагогической науки не обновлялся со времен Крупской. Понятийный аппарат законодательной практики засорен и допускает вольное использование ключевых терминов образования, что ведет к тотальному заблуждению педагогической общественности. Дискуссии в легальном поле обрываются упрощенной ссылкой на закон и указанием на него как носителя единственной истины.

Официальная педагогика в лице авторов Закона «Об образовании в РФ», отступая от классических положений, попадает в сотканную ею же паутину противоречий. Обучение оказалось оторванным от воспитания в немалом количестве статей закона. Без единого слова «воспитание» легко обходятся обновленные редакции статей «Сетевая форма реализации образовательных программ» (ст. 15), «Реализация образовательных программ с применением электронного обучения» (ст. 16), «Дополнительное образование» (ст. 75). Это уже анализ не чьих-то оговорок в радиоэфире, а текста государственного акта, причем еще неполный.

Понятийный аппарат закона соткан из противоречий. Носящая название «Формы получения образования и формы обучения» статья 17 исключила из них формы воспитания. Депутаты признают воспитание по сути, но отказывают ему по форме, хотя от Аристотеля известно о единстве формы и материи. Та же статья закона допускает «обучение в форме семейного образования» (п. 3). Но обучение в форме образования – алогизм, ибо обучение определено тем же законом как часть образования, включа­ющая воспитание. Вычеркивая из большинства статей понятие «воспитание», авторы закона отрицают собственную формулу о его нерушимом единстве с обучением.

Феномены воспитания и обучения совместимы и органичны, но не едины, более того, в изложенном законом виде юридически противоречивы. При конституционно (ст. 13) поощряемом в России идеологическом многообразии «единый целенаправленный процесс воспитания» (ст. 2) не вписывается в правовое поле. Не вписывается он и в сложившуюся реальность. В России зарегистрировано 49 политических партий, у которых свой взгляд на воспитание и преданный им молодежный электорат. Свой взгляд и в каждой семье, обусловленный воззрением родителей. Демократические основы России, заложенные в первой статье Конституции, дают право каждому на самоопределение и свободный выбор гражданской позиции. Школу же обязали сводить воспитание к «единому и целенаправленному» процессу, который несовместим с поставленной там же (ст. 2, п. 2) задачей самоопределения личности, предполагающей индивидуальность выбора.

Понятия «воспитание» и «обучение» в законе нужно разводить и давать им самостоятельные толкования. Воспитание – слишком сложная и ответственная задача, чтобы сводить ее к частичной функции образования и делать учителя-предметника ответственным за гражданское становление личности. Это глобальная задача всей совокупности социальных институтов общества, прежде всего семьи.

Без попытки обидеть заметим еще, что не каждый учитель достоин быть воспитателем и способен на это. «Реальность показывает, что в период вузовской подготовки будущих педагогов практически не готовят как воспитателей», – неосторожно признает Ольга Васильева. Вот это по-нашему. Как воспитывать, не научили, но законом обязали.

Игорь СМИРНОВ, доктор философских наук, член-корреспондент РАО

Продолжение следует