Однажды в Степановке

Иррациональным ныне никого не удивишь. Но иррациональные события случались и в прошлом. Они дают благодатный материал для учителей литературы и истории.

Последние дни весны были в Степановке, недавно приобретенном орловском имении А.А.Фета, жаркими и в прямом, и в переносном смысле. Плотники переделали крышу барского дома, кровельщики покрыли ее железом. Крестьяне, ездившие в извоз до Москвы, привезли оттуда не только мебель, но и паркет, заблаговременно заказанный Фетом на три комнаты. Это представляло некоторую роскошь, но расчетливый хозяин не жалел затрат на пол, который, по его словам, “прислуга не в состоянии на другой же день испачкать до невозможности”. На исходе мая заканчивались и заботы, связанные с ремонтом, который был осуществлен основательно. Теперь, глядя на барский дом со стороны, нельзя было поверить, что еще не так давно защищала его от дождя ветхая соломенная крыша.
Посмотреть на перемены в захолустном имении приехали ближайшие друзья – писатели Л.Н.Толстой и И.С.Тургенев. Они знали, что Степановка – это прежде всего безлесное поле, похожее на блин, посредине – дом хозяина. Ни живописных видов, ни парка. Зато здесь, кроме хорошей погоды, были тишина, гостеприимство хозяина и его жены Марии Петровны. Природа благоприятствовала отдыху, благодушному настроению. День 26 мая, когда гости появились в доме, прошел мирно. Встретившиеся литераторы отлично знали как характеры друг друга, так и особенности творчества. Им было о чем поговорить. Отдохнув с дороги, они, как писал позже Фет, “пустились в самую оживленную беседу, на какую способны бывают только люди, еще не утомленные жизнью”.
Толстой и Тургенев недавно вернулись в Россию после второго заграничного путешествия. Лев Николаевич кропотливо работал над повестью “Казаки”, у Ивана Сергеевича уже опубликован в журнале “Русский вестник” роман “Накануне”. Во время разговора Толстой дал роману положительную оценку, уточнив при этом, что образ главной героини не получился жизненно достоверным. Через два часа Мария Петровна пригласила мужчин на обед. Ее стараниями были приготовлены блюда, очень понравившиеся гостям. Но беседа не окончена, и они, поблагодарив хозяйку, отправились в сопровождении Фета на прогулку. Ничто не предвещало бурю. Фет, как обычно, был любезен, Толстой и Тургенев подчеркнуто внимательны друг к другу. Они направились по открытому полю в рощицу. Дом еще ранее осмотрели со всех сторон. Теперь всем хотелось прохладной тени и лесной тишины. Благоухала трава с еле заметными в ней цветами. Изредка пролетали пичужки, привыкшие никого здесь не бояться. Писатели, разлегшись на лужайке, продолжали разговор. Среди любимой ими неброской природы беседа шла легко, искренне, порой с доброй шуткой и смехом.
Фет как хозяин радовался этой идиллии. Он хорошо знал о прежних стычках между его гостями. Они вспыхивали порой совершенно неожиданно. Когда-то, вернувшись из Севастополя с батареи, Толстой остановился у Тургенева, кутил, с цыганами якшался, в карты играл ночь напролет, а затем отсыпался до двух часов пополудни. Иван Сергеевич объяснял это недостаточностью общей культуры, пытался ограничить легкомыслие приятеля. Не тут-то было: нашла коса на камень. Порывистая душа Толстого оказалась поистине ненасыщаемой в погоне за новыми жизненными впечатлениями и их глубоким, всесторонним осмыслением. Для Тургенева наиболее характерно состояние непоколебимого спокойствия и добродушия. Во многом благодаря этому спокойствию ссоры случались и исчезали без следа, как закатный солнечный лучик. Фет был прекрасно осведомлен о желании Тургенева посеять в более молодом коллеге восхищение красотами Парижа, его культурными ценностями, а в итоге получился пшик, потому что Толстого потрясла там не Сорбонна, а гильотина. Повторное пребывание за границей вроде бы сблизило знаменитых литераторов. Так мирно, так весело беседовали они сейчас на опушке рощицы, что не вдруг заметили, как поубавилось света: солнце находилось уже за деревьями. Близился вечер. Фет был доволен своими гостями: рассказы их об иноземной жизни яркие, запоминающиеся. Где еще услышишь такое?
Между тем Мария Петровна подготовила постели для гостей: одного решила оставить на ночь в гостиной, а другого в библиотеке. Это лучшие комнаты в доме. Хозяйка старалась, чтобы писатели не испытали ни малейшего неудобства.
Следующее утро обещало прекрасную погоду. Роса быстро исчезла, на небе – ни облачка. К восьми часам столовая уже переполнена солнцем, словно снопами свежей соломы. Тихо, чисто везде. Благодать. Хозяйка сидела за самоваром, когда гости вошли в столовую. Иван Сергеевич сел справа от нее, а Лев Николаевич – слева. Фет вспоминал впоследствии: “Зная важность, которую в это время Тургенев придавал воспитанию своей дочери, жена моя спросила его, доволен ли он своей английской гувернанткой. Тургенев стал изливаться в похвалах гувернантке и, между прочим, рассказал, что гувернантка с английской пунктуальностью просила Тургенева определить сумму, которой его дочь может располагать для благотворительных целей. “Теперь, – сказал Тургенев, – англичанка требует, чтобы дочь моя забирала на руки худую одежду бедняков и, собственноручно вычинив оную, возвращала по принадлежности”.
– А это вы считаете хорошим? – спросил Толстой.
– Конечно, это сближает благотворительницу с насущной нуждой.
– А я считаю, что разряженная девушка, держащая на коленях грязные и зловонные лохмотья, играет неискреннюю, театральную сцену.
– Я вас прошу этого не говорить! – воскликнул Тургенев с раздвигающимися ноздрями.
– Отчего же мне не говорить того, в чем я убежден? – отвечал Толстой.
Не успел я воскликнуть Тургеневу “Перестаньте!”, как бледный от злобы, он сказал: “Так я вас заставлю молчать оскорблением”.
Оба гостя дошли, что называется, до точки кипения. Тихое, светлое утро разом исчезло, оставив в столовой туман почти дикой вражды. И двух растерянных свидетелей происшедшего: Фета и его жену. Вконец расстроенные, гости разъехались. Последовал вызов на дуэль и предложение стреляться на опушке леса с ружьями. Полный набор “вековых предрассудков” с добавлением ружей, заменивших дуэльные пистолеты. Русская литература могла бы лишиться одного из своих лучших представителей.
Фет пребывал в подавленном состоянии. Он дорожил отношениями с обоими писателями. Поместье Тургенева находилось недалеко – рукой подать, зато сам он проживал за границей. Толстой был большим домоседом, а это великое преимущество. Прекрасный ценитель поэзии под боком – лучшего не пожелать. Никакие хозяйственные заботы не могли заставить Фета забыть о том, что он – поэт. Оценкой Толстого Фет дорожил, полностью доверяя его эстетическому вкусу. По этой причине в воспоминаниях Фета заметен реверанс в сторону Льва Николаевича. На самом деле вина за испорченный отличный майский день на каждого участника ссоры ложится поровну. Дело в том, что Тургенев до самозабвения любил свою внебрачную дочь Полину, обучавшуюся во Франции с детьми Виардо. В России Полина не имела бы права на наследство, оставаясь на положении крепостной. Всей душой желал Иван Сергеевич, чтобы его дочь вышла в Париже замуж за порядочного человека. Его невыносимо обидели слова Толстого об игре на сцене. Это была совсем не игра. Жизнь заставляла писателя воспитывать Полину в соответствии с традициями, сложившимися в Западной Европе. Невосприимчивость Толстого к таким нюансам предопределила утрату Тургеневым контроля над собой, потерю самообладания. Лев Николаевич исподволь привык, что его приятель обычно покладист, сдержан, а тут вдруг предстал совершенно иным – готовым броситься с кулаками, словно с цепи сорвавшись. Если бы Толстой не похоронил за границей своего старшего и любимого брата Николая, его реакция могла бы быть иной. В сложившихся обстоятельствах ему не хватило прежде всего душевной чуткости в отношении к словам приятеля, житейского опыта. Лев Николаевич к тому времени еще не был женат, его суждения зачастую носили юношески-максималистский характер. Все эти частности обусловили ожесточенность конфликта, чего никогда не случалось прежде.
Теплой майской ночью долго не могли уснуть Фет и его супруга. Они постоянно возвращались в разговоре к ссоре двух писателей, невольно чувствовали себя виноватыми. Ведь столкновение произошло в их доме, на их глазах.
Мария Петровна рассказала о конфликте своему брату, критику В.П.Боткину. Он способствовал примирению литераторов в тот момент, когда Толстой стал видеть в оттяжке дуэли проявление Тургеневым трусости. Надо отдать должное и Фету, который не подбросил в костер вражды ни одной хворостинки, то есть вел себя в высшей степени достойно. Иван Сергеевич после ссоры писал ему о Толстом: “…Я (без всяких фраз и каламбуров) издали очень люблю его, уважаю – и с участием слежу за его судьбою, – но вблизи все принимает другой оборот. Что делать! Нам следует жить, как будто мы существуем на различных планетах или в различных столетиях”.
Приятельские отношения двух писателей безвозвратно канули в прошлое. Никогда уже не удалось им беспристрастно посмотреть друг на друга. Неожиданная ссора в Степановке имела далеко идущие последствия. Даже благожелательно отзываясь о художественных произведениях друг друга, Толстой и Тургенев при всем желании не смогли забыть майский солнечный день – он стал поистине роковым для их дружбы.

Дмитрий ГАВРИЛЕНКО