Очевидное – невероятное

Издалека водная синева дарила надежду на освежающий ветерок и прохладу. Однако когда с жарких и пыльных восточных предгорий я спустился вниз, а потом по галечному откосу, оставив на обочине шоссе велосипед, сбежал к морю, понял: мечтам об отдохновении в живительной морской влаге сбыться не суждено.

Я, конечно, особо не обольщался, был наслышан об исключительной солености этого водоема. Однако не думал, что слова «вода» и «жизнь» настолько несовместимы друг с другом. Впрочем, прибрежные воды выглядели довольно привлекательно. Они были прозрачны и чисты у берега, чуть дальше красиво отсвечивали благородной бирюзой, а вдалеке вообще были покрыты золотистыми блестками. Я тихо и аккуратно зашел в воду. Потом осторожно лег на нее. По привычке, чтобы удержаться на поверхности, раскинул руки, раз-другой бултыхнул ногами. Однако через мгновение понял – можно обойтись без лишних телодвижений. Водяное ложе, приятно обволакивая телеса, было мягким и надежным. Можно было в таком положении даже задремать. И вдруг я чуть повернул голову, вода коснулась обожженных солнцем, потрескавшихся на пустынном ветру губ. Я тут же вскочил на ноги, стараясь обильной слюной унять резкое жжение. Море показало свой злой соленый норов. Тело на воздухе быстро высыхало, покрываясь белым, неприятно маслянистым налетом. Я заспешил к велосипеду и тут же достал флягу с драгоценным запасом пресной питьевой воды. Смачивая тряпицу, стал обтирать ею тело.

Такой вот урок преподнесло мне Мертвое море. Я его надолго запомнил. Видит око, да зуб неймет. И даже не потому что увиденное может оказаться несъедобным. И на зуб положишь, и проглотишь, и даже переваришь. Однако потом такая головная изжога и душевная оскомина, что впору назад вернуть и вычеркнуть из памяти. Лучше остался бы голодным. Бывает поздно. Повседневное бытие предлагает нам самые разнообразные картинки. Это могут быть изящные талантливые эскизы или эпические полотна. Не суть. Важно, что очень часто мы простодушно изумлены увиденным и схваченное взором принимаем за реальность, тут же открывая ей свой кошелек (это еще полбеды) и свое сердце (а это уже бывает побольнее).

Меня часто зрение тоже подводило. Но, постранствовав, стал все чаще зрительную информацию перепроверять «путешественным» опытом. В нем были слишком соленые, но издали манящие своей спасительной влагой моря, далекие облака, которые принимал за снежные горные вершины, и, наоборот, вершины казались облаками, цветущие зеленые лужайки, под которыми скрывались опасные трясины, солнце, совершающее свой извечный путь по небу, тогда как на самом деле это планета вращалась вокруг светила.

Зрительные метаморфозы часто преподносила родная степь. Путешествуя по ней, я не раз был свидетелем того, как деревья, телеграфные столбы, стога сена, дальние курганы вдруг отрывались от земли и как бы плавали в воздухе. Нередко они еще и отражались в блестящих водных плоскостях под ними. Иногда впереди на серой асфальтовой ленте вдруг возникали лужи. Казалось, что гладкая матовая поверхность впереди вся полита водой. Когда подъезжал ближе, конечно же, никаких луж не оказывалось. Иногда над горизонтом вдруг возникали пальмы, минареты, пирамиды и корабли. Я отчетливо зрел их, конечно, любовался, изумлялся, бывало, что и стремился к ним, но тут же принимал за сказку. Все это были миражи, или, как называют, степняки, марево, мана.

Нередко мы видим то, что хотим видеть. Очевидное кажется нам вероятным лишь по причине, что мы сами допускаем эту вероятность. Или кто-то нам ее внушает, чтоб мы видели так, а не иначе. Но это уже другая тема. Гюстав Флобер, побывавший в Египте в XIX веке, под впечатлением его древностей, на фоне которых так бледно выглядела суетная жизнь простых египтян, писал: «Так копошится маленькая жизнь среди развалин жизни куда более величественной». Написал, как увиделось. Как сегодня видится толпам туристов. На эту простую суетную жизнь тоже, конечно, смотрят, даже порой обращают внимание, но многого не замечают, тем более не откладывают в памяти.

Я тоже смотрю и тоже вижу. Однако несколько под другим углом зрения. Кстати, это бывает очень важно, с какого расстояния и высоты лице­зреешь предмет. Один грибник мне рассказывал, что он заходит в сосновый бор и ложится на моховую или сосновую подстилку. Этот ракурс позволяет ему разглядеть боровички, которые незаметны, если на них смотришь сверху. «Путешественник видит то, что видит; турист – то, что он хочет увидеть» – мысль не бесспорная, но явно мой египетский случай. Знаменитая пирамида Хеопса в Гизе предстала передо мной золотистой горой, вершина которой пронзала небесную голубизну. Разглядывал я ее, правда, из-за каменного забора, опоясывающего всю «пирамидальную» территорию. Даже воспользовавшись багажником велосипеда, как ступенькой, забрался на стену. Посидел там, посмотрел вдаль на пирамиды, на сфинкса (лет десять назад довелось как-то даже прикоснуться к ним не только взглядом), потом поразмыслил и решил, что этого достаточно. Плюс (или минус!) десять долларов, которые я должен был заплатить за вход. Главное – некий ритуал соблюден. А когда уже отъехал и нырнул в каирские улочки, бурлящие самой разнообразной жизнью, то появились и некоторые мысли. В том же Египте (как, впрочем, и в других странах с «раскрученной» для туристов древней историей) для меня обыденная жизнь простолюдинов – это главный «путешественный» интерес, как профессиональный, так и просто житейский. Это просто жизнь. Просто египетская (любая другая!) жизнь. День за днем. Месяц за месяцем. Год за годом. Век за веком. Я уверен, в деталях и мгновениях этой жизни – суть нашего земного бытия. Того, что было, есть и будет. Если, конечно, будет. Поживем, постранствуем – увидим.

…Дорога быстро все ставит на свои места. Обман зрения в конце концов раскрывается, пелена с глаз спадает, и очевидное становится невероятным, а нередко совсем улетучивается, как утренний летний туман. Вместо него – реальность. Иногда суровая. Впрочем, если дело происходит плаксивой осенью, то туман никуда не девается. И пелена остается, сколько ни пялься, не получится разглядеть, что перед тобой. Но деваться некуда, даже через слякоть и хмарь ты продолжаешь осиливать дорогу. Рано или поздно она выводит тебя на простор, и свежий ветер странствий разметает туманную преграду. «Польза путешествия – это возможность приспособить свое воображение под реальность и, вместо того чтобы думать, каким все должно быть, видеть все так, каким оно есть» – эти слова Самюэля Джонсона – свое­образный пролог (иногда и эпилог) моих ближних и дальних странствий. Человек приходит в этот мир. И зрит, и видит. И опрометчиво чувствует, и слепо верит. Потом только действует. Итог бывает весьма печальным.