Образование по-прежнему в пасынках. Считает заместитель председателя Комитета Госдумы по образованию и науке Алексей ЧЕРНЫШОВ

Алексей Чернышов родился в Саратове в 1963 г. Окончил исторический факультет Саратовского государственного университета, затем преподавал в Саратовском экономическом институте. Доктор политических наук, профессор, депутат регионального и муниципального законодательных органов власти нескольких созывов. В 2003 г. избран депутатом Государственной Думы.

– Алексей Геннадьевич, какова, по мнению депутатов Комитета Государственной Думы по образованию и науке, ситуация в сфере отечественного образования?

– Трудная ситуация в ней – ни для кого не секрет. Сегодня средняя зарплата в этой сфере – 3,235 рубля, то есть практически вдвое ниже, чем в промышленности, а в сельской местности – еще ниже. Следствие – нехватка студентов на специальности «педагогика». Одно из недавних исследований, например, показало, что 42 процента школьников хотят стать программистами, 21 – врачами. Крайне мало выпускников средних школ, особенно юношей, стремятся поступить в педагогические вузы. Престиж учительского дела очень сильно упал. Количество учителей пенсионного возраста за последние 10 лет возросло в 2 раза.

При этом у нас по-прежнему предельно доступным по сравнению с другими развитыми странами остается высшее образование. По числу студентов мы и сегодня опережаем США и Японию. Демографическая ситуация (за последние 4 года детей в России стало меньше на 4 миллиона) привела к тому, что в ряде регионов количество мест в вузах больше, чем число вышедших в этом году из школ выпускников. Фактически тотальная грамотность и общественное мнение по поводу престижности высшего образования привели к тому, что огромное число студентов сегодня просто стоят в очереди за дипломами. Но при этом качество высшего образования оставляет желать много лучшего, да и обществу не требуется такого количества дипломированных специалистов.

– Разве государство не должно влиять на эти процессы, регулируя соотношение числа институтов, техникумов и других учреждений профессионального образования, прогнозируя потребность в тех или иных специалистах?

– Конечно, должно. Наверное, не надо при престижности, например, юридических и экономических специальностей и одновременного перебора бухгалтеров и юристов прибегать к каким-то запретам. С другой стороны, когда гуманитарный вуз начинает обучать техническим специальностям или, наоборот, становится как-то не по себе. Безусловно, должен быть более жесткий отбор при выдаче лицензий.

Сейчас пытаются определить, сколько – 20 или 100 – университетов будут объявлены ведущими. В нынешних условиях это значит, что вскоре ходоки из регионов с чемоданами будут приезжать в Министерство образования и науки РФ и доказывать, что их вуз лучший. Не нужно никого объявлять ведущим. Надо сделать так, чтобы завтра появилось, скажем, еще десять университетов, которые бы готовили специалистов не хуже, чем Московский госуниверситет. Эти университеты должны получить максимальную поддержку от государства, потому что только они могут завтра обеспечить конкурентоспособность России, ее прорыв на лидирующие позиции. Кстати, МГУ даже сегодня по ряду показателей стоит на первом месте в мире, опережая Гарвард и другие знаменитые иностранные университеты.

– В 90-е годы прошлого века проблема утечки мозгов в науке, в том числе вузовской, была более чем актуальна. А сегодня она осталась?

– Хроническое безденежье науки привело к тому, что за период с 1990 по 2002 год число ученых и специалистов сократилось в этой сфере более чем на 55 процентов. Оклады работников научной сферы, имеющих

9-14-й разряды, находятся ниже официально установленного прожиточного минимума. Для российской науки проблема молодых научных кадров – одна из самых острых. Средний возраст кандидата наук в России сегодня 53 года, доктора – 60 лет.

– Получается, что сегодняшние выпускники вузов, в том числе инженерный потенциал России, в принципе не востребованы?

– В технические вузы в последнее пятилетие достаточно сильно увеличился конкурс. Как бы исподволь жизнь толкает в эти вузы молодых ребят, интуитивно чувствующих, что производство в нашей стране выйдет из кризиса. Но государство, на мой взгляд, инициируя «поход» в технические вузы, не делает следующего шага – не поддерживает процесс перехода специалиста на производство. Да, многие идут в нефтяную и газовую отрасли, где довольно высокие заработки. А в другие – высокотехнологические отрасли, в то же машиностроение? Увы…

– Скажите, что планирует сделать Комитет Госдумы по образованию и науке, чтобы образование у нас вновь стало качественным, а профессия учителя, преподавателя вуза, научного работника – престижной?

– Я и мои единомышленники находимся в меньшинстве – и в Думе, и в комитете. Но здравомыслящие люди есть, в частности, и в «Единой России». Я очень хочу надеяться, что все-таки через какое-то время здравые мысли восторжествуют. Пока же, к сожалению, приходится констатировать, что депутаты этого созыва так и не продвинулись по принципиальным моментам в решении проблем образования и науки. Продуманной стратегии развития, на мой взгляд, нет.

– Особое внимание общественности вызвало рассмотрение в Госдуме пакета законопроектов, существенно меняющих нашу жизнь…

– Да, большинство депутатов проголосовали за внесение принципиальных изменений в ряд фундаментальных законов, регулирующих сферы образования, науки, здравоохранения. По инициативе исполнительной власти предполагается отменить мораторий на приватизацию государственных и муниципальных образовательных учреждений. Предусматривается также отмена льгот для учащихся образовательных учреждений, в частности, по питанию. А ведь у нас статистика и так говорит, что 70 и более процентов детей в школах нездоровы. Упраздняется положение, согласно которому 4 процента федерального бюджета должны отдавать на науку. Да, это положение из года в год не выполнялось. Но теперь направление 4 процентов не декларируется даже в качестве цели.

Возникает вопрос: зачем было спешить, если даже депутатам толком не объяснены смысл и целесообразность данных законопроектов? Чувствовалось стремление их разработчиков все принять скопом, не обсуждая отдельно каждую поправку в каждый закон. А в пакете, кроме образования, и налоги, и социальная сфера.

Сегодня много говорят, что непопулярные реформы проводить придется, что это необходимо для государства. Но у нас уже второе десятилетие все реформы непопулярны. Когда же придет время популярных реформ? Почему в Германии после войны нашелся экономист Эрхард, который обеспечил движение вперед, почему в Америке при Рузвельте нашлись те, кто провел популярные реформы? Пусть США с имперскими амбициями залезли в другие страны, «выкачивают» из них мозги, но делают они это в своих национальных интересах.

Мне представляется, что важно, во-первых, вовлечь людей в реформы. Элита не должна рассматривать их как статистов, пассивных наблюдателей процессов, инициируемых сверху. Надо чувствовать свой народ, его чаяния.

– Что нужно сделать, чтобы образование и наука все же вышли на уровень, обеспечивающий прорыв России в мировые лидеры?

– Государство должно изменить здесь свои приоритеты. Это должны быть не заявки, а реальные воплощения. Необходимо четко понять, сколько денег и на что их хватит. Если мы видим, что нефтедоллары пока текут рекой и стабилизационный фонд к концу этого года достигнет 400 миллиардов, то зачем нам эта кубышка на «черный день»? Надо их с умом потратить на интеллектуальный прорыв. Мы должны вкладывать средства в собственную страну, в будущее России.