Оазис в пустыне, или Чему учат в Новой гуманитарной

Вы знаете, что такое “осина”? Большинство из нас, не задумываясь, с ходу скажет: “Конечно!” Кто-то замешкается с ответом, почуяв в вопросе какой-то подвох, осторожно кивнет: “Да”. А если вам принесут несколько разных веточек, вы отличите ветку осины от веток тополя или ольхи? Нет? И все-таки вы знаете, что такое “осина”? Ученик Новой гуманитарной школы, где директорствует Василий Георгиевич БОГИН, на вопрос ответил бы примерно так: “Я знаю, что это слово обозначает дерево, но мое знание неполное. Я знаю только на уровне слов и не знаю на уровне представлений”. Странные какие-то ученики в этой частной школе.

Как вообще люди становятся педагогами? Одни по стечению обстоятельств (не поступили в иняз или в мед), другие случайно (пединститут оказался ближе всего к дому) и лишь немногие потому, что хотят и могут быть учителями. Василий Георгиевич Богин педагогом стал, как говорится, “не благодаря, а вопреки”. Если бы лет тридцать назад его бывшим школьным наставникам сказали, что их ученик станет учителем, а потом и директором школы – никто бы не поверил. Потому что с точки зрения советской школы Богин был абсолютно “неправильным” учеником. Выпадающим из системы: хотел знать то, что не положено, а что положено, знать не хотел. Мыслить не гнушался, а главное, сомневался, что происходящее на уроках в родной школе (и не только в ней) – это как раз то, что нужно, чтобы стать образованным человеком. Поэтому одной из главных причин, по которой Богин, как он сам выражается, “полез в педагогику”, было осознание того, что это одна из самых проблемных областей.
Семейные традиции в выборе профессии тоже сыграли не последнюю роль. Родители Василия Георгиевича с красными дипломами окончили Ленинградский университет. Учительствовали.
В начале 90-х годов Богин ушел из гособразования и создал частную школу, которую с гордостью называет оазисом. Потому что сегодня российское образование напоминает пустыню, которая все неотвратимее надвигается на всех нас, и школы, где детей по-настоящему учат, а не калечат как личность, можно пересчитать по пальцам. “В нашей школе детей учат. И у нас есть результат”, – говорит он.
В Северном округе столицы – сто пятьдесят школ, и если ученики этой маленькой частной школы всегда оказываются в призовых тройках на ежегодных окружных школьных олимпиадах, то, пожалуй, это что-то значит.
В школе Богина детей учат думать и анализировать. Учат мышлению. Не только во время занятий по предмету, который так и называется “Мышление”, но и на уроках русского языка, литературы, математики, физики. Если ребенок учится мышлению, он лучше видит и понимает все вокруг. Кстати, о математике. Богину нередко задают вопрос: “В вашей школе нет математики?” – “Это центральный предмет”. – “Тогда почему школа называется гуманитарной?”
Действительно, почему? И что это такое – “предметы гуманитарного цикла”? Лингвистика – точная наука или гуманитарная? А география? Деление наук на “точные-неточные” весьма спорно и к названию школы Богина отношения не имеет. “Вы знаете, как раньше официально называлась средняя школа? – спрашивает меня Богин. – “Единая политехническая трудовая общеобразовательная средняя школа”. Поэтому наше название отчасти придумано в пику старому. У вас единая политехническая, у нас – новая гуманитарная. Гуманитарная от выражения humanum est. Мы учим детей мышлению, рефлексии, речи и многому другому, что делает человека человеком. Математика развивает мышление, физика – умение работать с идеальными объектами, моделями, которые позволяют понимать суть вещей и явлений. Значит, нам нужны физика и математика”.
Помимо предметов, общих для всех школ, ученики Новой гуманитарной изучают риторику и экономику. Этим, конечно, сегодня никого не удивишь. Но есть предметы, которые изучают, пожалуй, только в школе Богина. Например, “Анализ текста”, “Литературное творчество”. Как проверить, понял ребенок что-то в творчестве, скажем, Салтыкова-Щедрина или нет? Задавать вопросы по содержанию сказки? Попросить “выделить главную мысль”? Или предложить ученику самому написать сказку в стиле Салтыкова-Щедрина? Скорее всего третий вариант. Я читала эти сказки. Ученики Новой гуманитарной школы особенности творчества Салтыкова-Щедрина понимают.
В названии школы есть еще одно прилагательное. Новая. Почему “новая”? Те, кто побывал на уроках в этой школе, таких вопросов не задают. Здесь учат по-новому. И дело не только в способах обучения, когда на уроках используется видеокамера, а ребенок, выполняя домашнее задание, наговаривает на диктофон свой ответ, который потом разбирается в классе. Ученик может со стороны увидеть, как он работал, услышать и сам оценить результаты собственной работы. Уроки в Новой гуманитарной школе необычны, и не важно, проводятся они традиционным способом или в основе лежит эксперимент. Они качественно другие, потому что ребенок сидит в классе не с извечным вопросом “спросят – не спросят?”, а делится своими мыслями по обсуждаемой проблеме, придумывает способы решения, находит ответы на возникающие у него вопросы.
Преподавательским составом школы ее директор откровенно гордится, потому что проблема кадров для школы частной стоит так же остро, как и для государственной. Казалось бы, чего легче – набрать учителей в частную школу: платят там значительно больше, чем в государственной, любой преподаватель с радостью пойдет туда работать. Любого Богин не возьмет. Учителей для своей школы искал долго и трудно: в вузах, в Центре гуманитарного образования, в институте усовершенствования учителей, в Российской академии образования, научным сотрудником которой он сам уже числится несколько лет. С некоторыми познакомился, будучи экспертом Федерального экспертного совета по учебникам, давал объявления в газету. Больше половины обращавшихся отсеивались по телефону. Тем, кто приходил для беседы, показывал, как в школе проводятся уроки. Потом новичок давал свой урок, как правило, в самых сильных классах, которые “уже ничем не испортишь”. “Мне важно, чтобы человек не только физику понимал, но мог ее детям объяснить, – говорит Богин. – Учитель волен сам, по своему усмотрению подбирать учебники, строить уроки. Мне не важен процесс, мне важен результат. Обученный ребенок”.
Богин не любит слово “руководитель”. “Знаете разницу между терминами “руководство” и “управление”? Руководство – это когда кто-то ставит цели и задачи и требует их выполнения от подчиненных. Управление – это когда кто-то сверху не приказывает, а думает, как использовать интересы, желания, вкусы и способности участников общего дела на пользу этому делу. Я – за управление”.
Как принято рассуждать во многих частных школах? Раз платишь деньги – значит как бы учишься. Ты делаешь вид, что учишься, мы делаем вид, что учим. Главное, плати. Общеизвестно, что в частных школах учатся дети обеспеченных родителей. “Когда все есть, то ничего не нужно”. И порой ребенок начинает думать: “А зачем мне вообще учиться?” Возникает проблема, которую Богин называет проблемой “жизненной силы”. Как вы думаете, почему в Москве большинство людей, которые чего-то добились в жизни, родом из провинции? Потому что у москвичей срабатывает синдром “я живу напротив Большого театра”, то есть зачем мне туда идти, когда вот он – рядом.
Чего больше всего боятся директора школ? Комиссий с проверками. Комиссии для директоров – хуже казни египетской. И не важно, частная это школа или государственная. Василий Георгиевич комиссии вызывает сам. Из институтов, из методкабинетов. Чем больше реальных проверок, разных профессиональных оценок со стороны, тем лучше. “Мне нужна правда, – говорит Богин, – потому что я хочу учить детей по правде, и если наши результаты не такие, как нам самим кажется, то я не хочу жить в блаженном неведении”.
Однажды к Богину пришел наниматься на работу учитель из очень престижной частной школы. Походил, посмотрел, послушал. И говорит: “Странно! Я всегда был уверен, что директор частной школы – это прежде всего менеджер. А вы не менеджер. Вы – педагог!”
Ольга РЕШНЯК