О настоящих педагогах

Ирина Юрьевна зашла в класс. Чистая и аккуратная женщина лет пятидесяти. Ирина Юрьевна преподает литературу. Я не люблю литературу. Хотя это не совсем правда: дома я читал много, потому что папа постоянно покупал новые книги и обменивался ими с коллегами.

Он мог часами рассказывать, почему позиция Толстого в «Анне Карениной» ему не близка. Что же до Ирины Юрьевны, то ей было близко все, что написано в школьном учебнике, утвержденном методическим объединением на общешкольном педагогическом совете. Звучит серьезно, не поспоришь.

«Своя позиция – это, конечно, прекрасно, но ты сначала вырасти, получи образование, сделай что-нибудь стоящее! Вот, например, напиши вторую «Войну и мир», а потом уже будешь критиковать великие произведения!» – говорила И.Ю. Зачем миру нужна вторая «Война и мир», мне никто не объяснил, но с тех пор на уроках литературы я больше дружил с Морфеем или с соседом по парте, чем с учебником. Осознание того, что мнение учителя не совпадает с моим и что в этой ситуации нужно придерживаться собственных взглядов, пришло ко мне гораздо позже. Когда я был учеником 8‑го «В», учителя казались мудрецами, достигшими невероятно высокого уровня просвещения. Некоторые из них были так высоки, что к ним не хотелось тянуться.

Но были у нас и другие мастера педагогического дела – учителя, способные вызвать интерес даже к самым сложным дисциплинам. Вот, например, физик Лев Михайлович. Человек интереснейшей натуры. Его образ, собранный из мельчайших деталей, казался нам чудаковатым и устаревшим. Но колоритности Льву Михайловичу было не занимать. Даже мы, ученики 8‑го «В», понимали всю глубину и тонкость этого педагога с толстым учебником и неведомым нам электрическим прибором в руках.

Почему я вспомнил Льва Михайловича? Наверное, потому что мое знакомство с физикой и невероятная любовь к этой науке начались именно с его появления на пороге нашего скромного кабинета №205. Сначала зашла шляпа, следом – кожаные туфли и потертый коричневый портфель, а потом мы увидели его. Высокий и статный мужчина с добродушной улыбкой, редкой бородкой и спрятанными ямочками на щеках. Он начал рассказывать о физике в первую секунду нашего с ним знакомства. Его имя мы выучили чуть позже, чем формулу скорости и закон Гука. Вот такие приоритеты.

Помню, как-то раз отличница Катя Михайлова заучила текст параграфа и выдала на уроке точный пересказ. Многие учителя пришли бы в восторг от такого бережного отношения к предмету, но физик насторожился. По его грустным и незаинтересованным глазам было видно, что это его абсолютно не вдохновляет. Он мог бы поставить желанную пятерку и за менее тщательное, но более вдумчивое выполнение домашнего задания.

С первых уроков Лев Михайлович учил нас проникаться предметом нашей деятельности, анализировать до мельчайших деталей. Я не помню, как я зубрил формулы и законы, не помню, как перечитывал параграфы в надежде запомнить хоть что-нибудь, хоть на троечку. Надо сказать, природа не наградила меня великолепной памятью. Но, как оказалось, этого вовсе и не требовалось для осознанного изучения интереснейших вещей. Я, мальчишка, ненавидевший уроки, с удивлением узнал, что получать знания можно не через боль и терзания, а через вдохновение и понимание.

Физика ли была причиной? Очевидно, что нет. Считал я плохо, логика моя была развита очень посредственно, а знание законов природы было весьма примитивным. Но вот в кабинет №205, где сидели мы, оболтусы из 8‑го «В», зашел Лев Михайлович и показал нам, что такое настоящий педагог. Он обладал не только секретами проведения физических экспериментов, но и магией психологического подхода. На его уроках было спокойно и интересно. За фразу «Я не понял» или «У меня не получилось» не ставилась неудовлетворительная оценка. На его уроках можно было высказать собственное мнение и не быть за него осужденным.

Помню, как однажды я начал спорить с Ваней Алексеевым, круглым двоечником, который, надо отметить, тоже заинтересовался физикой. Подобное рвение проявлялось у него разве что в школьной столовой или на физкультуре перед игрой в футбол. В остальное время Ваня был крайне молчалив и незаметен: надеялся, что его не спросят и он не заработает очередного «лебедя» за свое умение «мычать» на любые темы по любому предмету.

Предметом нашего спора стала Эйфелева башня. Я вычитал в одном популярном научном журнале, что высота Эйфелевой башни может меняться в зависимости от погодных условий. Наверное, я никогда не спешил в школу так, как в тот день, когда я узнал новый факт, неизвестный моим одноклассникам. Я с гордостью представлял себя на месте Льва Михайловича: стою у доски, весь такой серьезный и статный, даже как будто повыше ростом, рядом со мной стоит тот загадочный прибор, а на доске изображена башня, которая обладает волшебным свойством, известным только мне одному. Я говорю: «Ребята, а что вы знаете про Эйфелеву башню?» И слышу, что она во Франции, что высокая и красивая, что была построена для конкурса. Далее хвалю всех за оригинальные ответы и выдаю свою тайну (точнее, не свою, а башни). Все сидят, хлопают глазами и не могут поверить, что бывают на свете такие чудеса.

Все шло по плану, пока Ванька Алексеев не стал кричать, что это неправда. Его подхватили пару ребят. Даже Катя Михайлова смотрела на меня с недоверием. Я, возмущенный Ванькиным несправедливым заявлением, перевел взгляд на физика в надежде получить защиту и поставить на место всех сомневающихся одноклассников. А Лев Михайлович, полностью передавший мне бразды правления, улыбался и смотрел на меня задумчивым и хитрым взглядом.

«Ну что же, Саша, ты рассказал интереснейший факт, но людям нужны объяснения, они не могут поверить тебе на слово. Так устроена жизнь. Можешь ли ты нам объяснить, отчего такие изменения происходят с Эйфелевой башней?» – сказал Лев Михайлович. А я не мог. Это был мой крах. В научном журнале была подробная статья с картинками, сносками, именами и формулами. А я, прочитав название и маленький кусочек предисловия, помчался в школу делиться знаниями. Я мог бы дочитать статью до конца, но мне хотелось поскорее побывать на месте Льва Михайловича, который всегда пускал нас к доске, чтобы мы делились своими знаниями и впечатлениями. Сам он в это время садился на последнюю парту в качестве ученика и с интересом слушал.

Когда я встал на его место, ко мне пришло осознание, насколько умным, начитанным и уверенным в своих знаниях нужно быть, чтобы учить целый класс необразованных, но очень сомневающихся ребят. В тот день Лев Михайлович преподал мне хороший урок: никогда не говори о том, о чем ты не можешь поспорить, чего ты не сможешь доказать, во что ты искренне не веришь. Это был его личный принцип.

Ванька был крайне рад моему неудачному учительскому дебюту. Хотя его знаний тоже не хватало для подтверждения или опровержения моих слов, он почувствовал себя значимым человеком, эдаким разрушителем мифов. Лев Михайлович, конечно же, закончил рассказ об изменении размера вещества в зависимости от погодных условий и показателей температуры, показав мне, как должно выглядеть взрослое профессиональное объяснение. Вспоминаю об этом и думаю, какой же интересный опыт был – настоящий, жизненный. В жизни, как и в физике, нужно уметь отстаивать свою позицию. Спасибо, Лев Михайлович!

Бывали уроки, когда мы громко и дерзко спорили. Я, Ванька, Катька, Леша с первой парты. Даже тихоня Лена отчаянно доказывала свое. Лев Михайлович слушал, дожидался фактов и тогда вступал в этот бесконечный спор как мудрый наставник, способный решить любую сложную задачу и убедить любых сложных детей.

Когда я учился в педагогическом, одно упоминание этой истории повергло бы в шок многих моих преподавателей. Учитель риторики точно бы возмутился. Не зря же он напечатал и раздал всей группе четкие шаблоны действий, которые нужно использовать в начале и в конце урока. Не зря же он сидел на экзамене с угрюмым лицом и ставил «незачет» всем, кто совершенствовал его шаблон или импровизировал. Не помню, как звали этого «шаблонного» педагога, да и зачем? Ни шляпы, ни сверкающего и манящего своей неизвестностью прибора, ни блеска в глазах у него мы не увидели, а значит, заразиться его предметом было практически невозможно.

Я не виню этих преподавателей. Они выполняют свою важную рутинную работу, они серьезны, строги и объективны, у них существует четкая система понятий о педагогике, о детях, о преподаваемой дисциплине. Их цель – передача знаний, доставка необходимой информации прямиком в детские головы. Это тоже важный аспект педагогики, а для кого-то, очевидно, главный.

В университете, конечно же, были и прекрасные преподаватели. Они воодушевленно, красноречиво и оригинально читали свои лекции. Умели мотивировать, учили ставить перед собой большие цели и добиваться их, учили мечтать и мыслить. Они были настоящими профессионалами с большим опытом, множеством написанных и защищенных работ. Но в сердце ребенка, того самого школьника из 8‑го «В», остался именно чудаковатый физик Лев Михайлович. Может быть, потому что он первый показал человеческое лицо учителя средней школы, был на равных с нами, но оставался собой.

Со школьной скамьи мы с моим другом Димой Исаевым мечтали стать учителями. И теперь я с гордостью могу сказать: «Я педагог. Я преподаю языки. Я живу своей профессией. Я люблю каждого ученика, пришедшего в мой класс». Дима Исаев тоже стал настоящим профессионалом, но не в сфере педагогики. Он инженер, выполняет сложную работу. Как-то, спустя несколько лет после окончания университета, мы с Димой встретились. Разговор получился душевным: вспомнили школьные годы, учителей, одноклассников.

Я рассказал Диме о моей работе, о детях, о новой должности классного руководителя. Дима рассказал мне об инженерии, о сложности некоторых городских проектов, о взаимодействии с заказчиками и исполнителями. Я спросил у него о его выборе: «Почему же не педагогика, Дима?» Он серьезно задумался. «Не мое это, понимаешь, не знаю почему. Потому что не полюбил свой предмет, как должно настоящему мастеру, или потому что не увидел себя в роли искусного психолога, способного открывать новые границы умов и сознаний.

Я стал тем самым справедливым судьей с последней парты, который узнавал настоящих учителей сразу, как только они входили в класс. Их видно, правда! Они открытые, увлеченные. У них добрые и горящие глаза. Они предвкушают, как будут делиться с детьми своими знаниями и тайнами. Они как старшие друзья, как проводники в другие миры и галактики», – ответил Дима. И я абсолютно уважаю подобные решения. «Вот это сила личности», – подумал я. Не каждый человек сможет быть честен с самим собой, принять поражение и начать жизнь заново в совершенно другой сфере.

В моей жизни было много учителей. Это дало понимание сути педагогической профессии. Я хочу поблагодарить каждого педагога, повстречавшегося на моем жизненном пути. Все они играли главные роли в становлении моей личности. Все они давали пищу для размышлений, опыт, знания. Не каждому человеку дано стать педагогом, иногда это не дано даже тем, кто работает в стенах школы не один год.

Что же касается современных педагогов, современных детей, современных школ… А много ли изменилось со времен нашего обучения? Я, Катя Михайлова, Вовка, Димка и остальные ребята любили учителей за их человечность, любовь и преданность, за то, что они искренне любили нас. Если бы Лев Михайлович зашел в современный кабинет №205, то новый 8‑й «В» полюбил бы его точно так же, как и мы. Настоящий учитель – он на века.

Александра РОГОВА, учитель английского языка школы №771, лауреат конкурса «Педагогический старт»-2021