Нужны публичные дискуссии

Максим КРОНГАУЗ, руководитель Центра социолингвистики РАНХиГС при Президенте РФ, выступил на очередном селекторе Департамента образования и принял участие в телепрограмме Александра Архангельского. И в том и в другом случае Кронгауз высказал свое мнение о выпускном сочинении, которое предстоит в этом учебном году написать столичным одиннадцатиклассникам.

Я ​благодарен министру образования Москвы Исааку Калине за приглашение на селектор и возможность выступить на нем. Я с удовольствием выступил в роли эксперта, инициирующего обсуждение темы сочинения, преподавания русского языка и литературы. Я поддерживаю возвращение сочинения, хотя в свое время выступал против него, когда его написание выродилось в некую шаблонную акцию. Сегодня у меня есть несколько важных тезисов. Первый – образование или школьный предмет «Русский язык» в советской школе был чудовищным. Нельзя говорить о том, что все было замечательно. Сочинение выродилось как чрезвычайно плохой критерий оценки знаний ученика, в 90-е годы я, кажется, первым выступил против сочинения, именно в силу того что на сочинения натаскивали. Все помнят пресловутые «100 золотых сочинений», «200 бриллиантовых» – книжечки, которые продавали, и задача была – написать сочинение так, чтобы не раздражать проверяющего, не выбиваться из некоторой серединки. Сочинение как экзамен было очень плохим экзаменом. Сегодня я согласен с тем, что сочинение должно было возвращено, и идея эксперимента, связанного с сочинением, мне очень нравится, так как сначала можно все проверить. Самую бурную дискуссию вызывает один из аспектов этого сочинения, а именно то, что не будет оценки за грамотность. В данном случае я хочу это тоже поддержать и попытаться разобраться с этим рационально, а не эмоционально, потому что сегодня и в СМИ, и в социальных сетях это обсуждают очень эмоционально, говорят о пренебрежении грамотностью вообще, о разрушении культуры, как это часто бывает. Мне кажется, мы должны прежде всего задуматься о том, чего мы хотим, почему мы это делаем, и достаточно аккуратно и спокойно донести это до общества, которое бурлит и требует ответа. Первое – чего мы хотим и какова наша цель? Мы хотим, чтобы школьник выразил в сочинении весь свой жизненный опыт и свое умение мыслить и рассуждать, а также знание литературы. При этом мы хотим еще, чтобы школьник формулировал свои мысли, свои идеи самым точным и самым естественным для него образом. Почему орфография и пунктуация, которая, конечно, непременный атрибут письменной речи, в данном случае сковывает ученика? Что мы имеем в виду, утверждая это? Если мы хотим, чтобы школьник максимально представил свои лексические возможности, умение писать (использовать именно письменный язык, то есть довольно сложные конструкции, причастные обороты, условные предложения, которые мы в устной речи, как правило, не используем), то должны  снять некий страх, который существует у человека, в том случае, если ему поставят оценку, учтя все его ошибки. Конечно, нормальная стратегия (я в свое время, будучи школьником, ею пользовался) состоит в том, что если я хочу максимально естественно и интересно выразить свою мысль, но сталкиваюсь с опасностью сказать некоторое слово, которое хочу употребить, неправильно, то я постараюсь поменять, изменить фразу, заменить ее более простым синонимом, вообще построить фразу иначе. То есть какая-то часть моего активного лексического запаса, которым пользуюсь, будет сразу похоронена. Я не уверен в том, как это писать, а если мне грозит плохая оценка, естественно, я от этого откажусь, воспользуюсь стандартным приемом, которым пользуются при боязни совершить пунктуационную ошибку. Страх совершить пунктуационную ошибку приводит к тому, чтобы сложные предложения, насыщенные какими-то оборотами, разрезать на простые и говорить чуть ли не назывными предложениями так, чтобы не допускать никаких ошибок. Вот этот страх мы и хотим снять, дать возможность ребятам выражать свою мысль естественным образом. Если мы с уважением относимся к школьникам (они – авторы своего сочинения), в этом случае разумно дать им некоторую возможность для маневра, разрешить им использовать авторские знаки. Наши великие писатели этим активно пользовались, но если бы мы посадили Льва Николаевича за парту, то, боюсь, его оценка за грамотность была бы не самой лучшей. Отказ от оценки не означает, что надо отказываться от подсчета ошибок. Безусловно, школьнику нужно предъявить его ошибки, с тем чтобы он мог над ними работать. Конечно, это грань, которую нужно учитывать. Мы должны учитывать при проставлении оценки так называемые речевые ошибки, стилистические ошибки, потому что они как раз связаны с владением языком. То есть мы отказываемся (только при выставлении оценки) от учета орфографических и пунктуационных ошибок, учитываем лишь речевые, стилистические ошибки, однако только грубые – неправильное управление глаголом, выбор не того предлога, когда школьник показывает, что он не владеет этим словом в полной мере, не знает, как оно управляет другим словом. Все это должно учитываться и влиять на основную оценку. Я думаю, что еще очень важно, понимая, что это эксперимент, не просто анализировать его результаты, но и провести публичное обсуждение этого эксперимента. Мне кажется, что принципиально важно учесть мнение тех, кто изначально выступает против такого эксперимента и такого аспекта, как неучет ошибок. То есть мы должны понять, удачный эксперимент или неудачный. Мне кажется, если мы признаем этот эксперимент неудачным, то это и будет смысл эксперимента – проверить, правильны ли наши предложения или неправильны. Публичное обсуждение мне кажется очень важным для той части общества, которая сейчас нашими предложениями возмущается. И еще надо решить, как же писать сочинение – от руки или на компьютере? Использование компьютера – реалия нашей жизни, и это тоже надо учитывать. Что касается новаций в области в области экзаменов – переход к ЕГЭ, то основные усилия новаторов (говорю без иронии), к сожалению, направлены не на качество экзамена как такового, а на борьбу с коррупцией, с выкладыванием какой-то информации в Интернет, то есть с жульничеством. Конечно, мы видим, что ЕГЭ стал лучше, потому что он в каком-то смысле объективен. Но что касается качества, ясно, что ЕГЭ проверяет какой-то кусочек нашего мозга и какое-то знание нашего языка, однако далеко не все. Катастрофического падения знания языка нет, но, безусловно, за последние 20 лет дети изменились очень сильно, просто пока в полной мере мы этого не понимаем. Я немного лукавлю, так как считаю, что все же что-то понимаю, но тем не менее могу сказать, что в общем мы этого не понимаем и продолжаем оценивать их по оценкам прежнего времени, хотя это неправильно. Приведу один пример, чтобы было понятно, о чем я говорю. В советской школе главной оценкой была оценка за грамотность в узком смысле слова. Совершенно очевидно, что престиж грамотности в этом узком смысле сегодня упал, это во многом связано и с Интернетом, потому что в Интернете каждый пишет как может, а иногда специально делает ошибки, уж точно не перепроверяет себя, когда пишет, поэтому все и ляпают ошибки. По-видимому, повысился престиж устной речи, но это совсем другой предмет. Умение быстро читать текст чрезвычайно ценно; представьте, что вы сидите в жюри какой-то премии, что на вас обрушиваются сотни книг, вы должны быстро составить о них представление, это вполне разумная задача, или вы читаете сотни научных статей и должны выбрать те, что необходимо прочитать глубоко. Однако параллельно, конечно, надо научиться читать и медленно. Почему же все-таки разговоры о едином учебнике по литературе немедленно возникают при анализе реального состояния обучения? Сегодня преувеличивают плохое состояние обучения – 4% двоечников не так катастрофично, как это изображают, но все же не совсем хорошо. Дети не очень хорошо написали ОГЭ и ЕГЭ, это, как говорится, медицинский факт, значит, может, действительно дело в том, что нужен какой-то некий компендиум, некий старый классический ответ – распадается реальность и мы ее склеиваем единым суперклеем. Реальность может склеиться в единых учебниках, но никак не в головах, потому что все-таки надо понимать, как воспринимается информация, как развивается эта область и почему сразу возникает разговор о едином учебнике. Разговор возникает по простой причине, потому что единообразие, вообще говоря, – это мечта некоторых людей, отчасти подавленная, так как мы столкнулись в последние десятилетия с большим разнообразием. Это подавленная мечта, но как только возникает некая проблема, ее предлагают решить с помощью мечты. Однако мечта ничего не решит. У единого учебника есть один плюс, и он был назван: это легкость перехода в другое учебное заведение, переезда в другой город, когда ребенок возвращается в тот же самый параграф, в то же самое место, главное, ему не надо приспосабливаться ни к чему новому. Но почему эта идея убивает, как мне кажется, образование или резко ухудшает его? Написание учебников – это, вообще говоря, творческая область, создание единого учебника ее консервирует, потому что зачем писать учебник, экспериментировать, если есть учебник, который нам дан и от которого нам нельзя отойти? Это убивает развитие самой области создания учебника, это чрезвычайно важно, потому что есть учебники, которые, может быть, не стали ведущими, но внесли свой вклад. Есть замечательный учебник, созданный при участии лингвиста Михаила Панова, который не стал главным учебником для учителей, но показал некоторые ответвления, то, как можно внести в учебник какую-то научность, это было очень важно, у этого учебника появились свои фанаты и среди учителей, и среди учеников, поэтому создание этого учебника было важным шагом. В случае единого учебника все эти шаги сразу обрубаются и мы имеем что-то одно. Это хуже, потому что нет развития. Чрезвычайно важна настройка учебника на учителя, настройка учителя на учебник, если это будет единый учебник, настройки не будет. Точно так же чрезвычайно важна настройка ученика на учебник, некоторым ученикам подходит одно, некоторым – другое. Наконец, хороший учитель всегда компилирует, вносит что-то свое, в частности, ему всегда интереснее опираться на несколько учебников. Я прочитал комментарий замечательного учителя и директора Центра образования №109 Евгения Ямбурга о том, что большинство учителей, с его точки зрения, поддержат идею единого учебника, хотя сам он против такой идеи. Что нужно делать? Я могу предложить провести, так как эта тема сегодня настолько важная и настолько животрепещущая, некое публичное обсуждение учебника. На учебник должен быть госзаказ, ведь совершенно очевидно, что учебники надо менять, но менять не на единый учебник, а на учебники, как принято говорить, нового поколения. Должен быть объявлен всероссийский конкурс концепций, потом учебников, должны быть в результате поддержаны лучшие учебники, потому что, конечно, как не должно быть одного единого учебника, так и не должно быть и сотни учебников, в которых учитель просто не может ориентироваться. Какие-то направления надо дать, тем более что если мы берем сотню учебников, то из них, скажем, семьдесят – это некоторые перепевы первой четверки или пятерки учебников.