Нужны ли директору мечты о воздушном замке?

Михаил МОКРИНСКИЙ – создатель лицея №1535, ставшего первой школой Москвы и России, теперь отвечает за все школы Центрального округа, возглавляя его окружное управление образования. Сначала мы хотели взять у Михаила Геннадиевича интервью по поводу вот уже трехлетнего лидерства его детища, а потом решили не делать этого, а вновь прочитать все те тезисы, с которыми он выступал, будучи директором лицея, ведь его тогдашняя позиция сегодня определяет все победы этого уникального учебного заведения.

Когда-то я окончил Институт стран Азии и Африки МГУ со специализацией «историк-востоковед, референт-переводчик языка хинди», поступил в заочную аспирантуру Института востоковедения и пошел искать, где можно работать и писать диссертацию. Такое нашлось на Гостелерадио в отделе вещания на Индию, где я и проработал несколько лет переводчиком, выпускающим редактором, редактором, при этом понимая, что журналистская стезя не совсем мое. В какой-то момент появилась возможность вернуться на родную кафедру, которую я оканчивал, – кафедру истории стран Южной Азии, где проработал 25 лет, сначала на основной работе, потом сочетая уже с директорством в лицее. В начале 90-х мы начали искать базовую школу, то есть учебное заведение, с которым можно работать глубоко и системно, я был одним из членов инициативной группы, которая курировала этот вопрос. Начался эксперимент, в котором я был немножко министром иностранных дел, отвечал за связи с высшей школой, за попытки найти какие-то дополнительные возможности, кадровое обеспечение процесса, нестандартные формы и так далее. Так получилось, что пришлось возглавить учебное заведение на переходе от эксперимента к уже нормальной систематической работе. Мне было тогда, по-моему, 29 лет, в школе я понимал столько же, сколько министр иностранных дел в экономике, финансах, социальных делах. Пришлось за первый, очень тяжелый год осваивать все особенности руководства школой, за это время сложился свой подход, подход человека, который сохранил какие-то установки академической науки.     Мне важно было разобраться не только в том, как работает сегодняшний механизм, но и в том, на какой воздушный замок надо ориентироваться. Этот воздушный замок я пытался максимально точно себе представить. Мне казалось, что ради воздушного замка я и работал. Вопрос в том, что я сделал в работе с культурой ребенка, социализацией ребенка в том масштабе, который соотносится с великими – Выготским, Морено. Я надеюсь, что мы были очень близки к практическому ответу на вопрос о том, чем школа, работающая с творчеством, с социализацией, с личностью и развитием, может сравняться в технологии со школой, работающей на задачи академического обучения. Это задачи того масштаба, на которые стоит ориентироваться, надеюсь, что когда-то вопрос о воздушном замке, будет вопросом не о воздушном замке, а о состоявшейся учебной технологии.     Советская система сохраняла десятилетиями важнейшие нравственные установки за счет того, что была отгорожена от внешней конкуренции, сегодня идет развитие по совершенно другому сценарию с абсолютно другой проблематикой, стилистикой, перспективой. Мне кажется, что сейчас пришло время отрегулировать все, что связано с возможностью выбора ребенка. Он обязан быть гарантированным и не зависеть от того, кто из учителей оказался рядом. Учителя и дети должны работать на этой незыблемой платформе. Я так много говорю о возможности выбора, потому что именно ее школа всегда оставляла на потом – сначала хорошее расписание, расстановка кадров, выбор программ.     Сейчас система среднего общего образования развивается так, что еще год-два-три, и ученик или родители смогут прийти в школу с совершенно конкретными учебными запросами. Я, дескать, хочу, чтобы в нашей школе была программа профильного обучения в 10-м классе по таким-то предметам; мне федеральный государственный стандарт гарантирует, что большая часть часов не обязательный набор, а то, что можно выбрать; я выбираю вот это, потому что собираюсь либо сдавать соответствующий ЕГЭ, либо изучать как основу своей будущей профессии. Одно дело, когда ты понимаешь, что школа тебе даст два часа какого-нибудь обществознания, – и все, остальное добирай как хочешь, и совсем другое, когда знаешь: ты можешь получить в течение 2-3 лет по пять часов еженедельно углубленные знания в этой области. Ты, во-первых, станешь добиваться того, чтобы их получить, во-вторых, чтобы они были качественными, в-третьих, чтобы ты учился в сильной группе детей.     Смысл создания многофункциональных комплексов – подготовить школу к тому, чтобы она была готова соответствовать разнообразию учебных запросов детей и родителей, чтобы, когда родители скажут: «Нам надо много разного», школа не металась, не попадала в ситуацию, когда у нее вроде бы и кадры есть, но занятия можно организовать только в формате небольших групп, а это означает, что образовательное учреждение становится почти банкротом, обеспечивая для 3-5 человек преподавание профильных предметов.     Государство нынче заранее делает вполне понятную работу. Оно больше не намерено, как в советское время, планировать всю ситуацию развития образовательных учреждений; оно передает школам механизм, который закладывает главное – возможность их роста через расширение набора образовательных программ. Сегодня в системе среднего общего образования происходит два главных процесса: самоорганизация с точки зрения управления ресурсами школы (для того чтобы ребенку было хорошо, надо не нахапать как можно больше денег, а правильно ими распоряжаться) и оптимизация не всей ресурсной базы, а главных ресурсов – ребенка и учителя (для того чтобы они встречались в нужное время в нужном месте). Все это начинали делать много лет назад, причем на фоне общего усреднения, в лицеях, и такой подход оказался достаточно успешной моделью вариативности образования.    Мне кажется, у нас две проблемы. Одна – как подготовить одаренных детей. Лицеи с ней вполне справлялись, хотя эту задачу будут стараться всегда решать хорошо – и лицеи, и просто успешные школы, у которых есть кадры, ответственность, понимание и так далее. Вторая проблема – пороговые требования к качеству массового образования. Если мы вспомним, какой процент выпускников идет в вузы, с каким уровнем подготовки, то неизбежно возникает тема управляемости этим процессом, а также вопрос: может ли ученик, который не способен на тройку написать элементарную выпускную работу по математике, идти дальше учиться? Стоит ли ставить заслон на пути такого будущего студента? С моей точки зрения, заслон имеет право на существование, но важно, чтобы он не оказался где-то посреди дороги. Если ребенок привык к тому, что ему ставят оценки просто так, то, во-первых, он не поверит, что на ЕГЭ и ГИА будут другие правила игры, а во-вторых, у тех, кто ему до сих пор дарил тройки, вряд ли рука поднимется вывести двойку. Поэтому чем дальше, тем школа должна быть честнее. Можешь учиться – учись, хочешь учиться – поддержим, нет – прыгай выше головы, но ты получишь только то, что заработал.     Если общество хочет считаться здоровым, у него должна быть здоровая школа, а в ней – нормальные, здоровые отношения ученика и учителя, строящиеся на понимании того, что есть правила, соблюдение которых необходимо. Как бы ни ругали ЕГЭ, он альтернатива еще худшей системы. Система подготовки в вуз завела в тупик многие профильные направления советской и постсоветской школы: она не соответствовала тому уровню ожиданий, который выдвигал вуз, образовался очевидный разрыв. Когда в связи с ЕГЭ стало ясно, кто этим чудесно пользовался в вузах, они же стали кричать о том, насколько ужасен единый госэкзамен.    С лицеями и гимназиями нынче ничего не происходит. Лицеи существовали все-таки не за счет вывески и статуса, а за счет того, что хорошо готовили детей. Волноваться, собственно, нечего. У них сохранились финансирование, возможность набора – словом, все необходимое для нормальной полноценной работы в формате профильного образования. Вопрос в другом: конкуренция стала совсем иной – те же деньги на профильную подготовку получили и остальные школы. Раньше они имели в два раза меньше. Хорошо это или плохо для лицеев? Конечно, хорошо: чем выше конкуренция, тем больше твоя целевая аудитория.    Много лет занимаясь с одаренными детьми, я всегда считал, что работа с ними решает две задачи. Первая – не потерять самого ребенка, дать ему максимум возможностей. Вторая – через тему одаренности увидеть главную проблему любой системы образования: ее недостаточную готовность разглядеть и поддержать все виды способностей детей. Любая система с чем-то умеет работать, с чем-то не очень. Система образования постиндустриального общества должна сочетать и подготовку инженеров, и подготовку классического типа, и подготовку людей, от которых ожидаются совсем другие компетенции. Скажем, необязательно быть ученым-исследователем, но можно выступать экспертом или членом экспертной группы, а это совсем другой тип мышления, организации памяти. Поэтому сейчас система работы с одаренными детьми должна решать два типа задач. Первый: как удержать успешные модели работы с академической одаренностью, которые были представлены в разных типах советских школ – физико-математических, языковых. Никаких гонений на них я не замечал: они просто оказались в непривычной для себя ситуации конкуренции на равных правах с соседями. Лучшие из них не просто выживут, а будут работать еще лучше. Второй: у одаренности академического типа есть два этапа развития. Первый этап – когда ее не надо обнаруживать специально, а только поддерживать. Пришли, скажем, разные дети в 1-й класс, отбирать их в него не надо и нельзя, они должны учиться у хороших учителей до тех пор, пока не обнаружится, что у некоторых из них есть специальные проявившиеся и сформировавшиеся интересы. В этом смысле одаренные ребята попадают в ту же группу, что и инвалиды: и те и другие – дети со специальными потребностями. Когда система распознает эти потребности, наступает второй этап – создание институциональных возможностей.     Для кого нужен лицей? Для того, кто хочет много и интенсивно работать, для того, чьи способности зашкаливают, и ему надо создавать особую учебную ситуацию. Это один и тот же лицей? Часто – нет.    Для тех, кто просто хочет быть успешным в той области, которая ему интересна, иногда достаточно хорошей крепкой базы, коллектива профессионалов и каких-то вариативных возможностей. А есть другой путь, который доступен только детям с особым складом познавательных способностей. Для них все время надо создавать ситуацию исследования, открытия. Это совсем другая стратегия! И есть работающие по ней школы, лицеи.    Очень часто школы, нашедшие свою специализацию, говорят: а другого мы не видим, потому что не знаем, что с этим делать, а значит, оставим кому-то другому. Мне кажется, сегодня на первый план выходит задача провести ревизию того, с чем плохо умеет работать не отдельный учитель, не отдельно взятая школа, а российская система образования вообще. Что в мире за последние 20-30 лет случилось в области образования такого, что TIMMS мы пишем хорошо, а PISА – не очень? Два этих тренда надо встраивать либо в одну школу, либо в разные. Ведь российская школа должна богатеть не только учительской зарплатой и нормальной инфраструктурой, но в первую очередь способностью профессионально отвечать на образовательные вызовы времени. Лицей всегда отличался от большинства классических школ тем, что он тихонечко, никому не навязывая своих подходов, больше внимания уделял практико-ориентированным форматам работы с одаренными детьми. Предполагалось, что большая часть его учеников пойдет не в науку математику, а в прикладную математику, не в исследования в области филологии, а в то, что связано с речью, пониманием живых реальных языковых процессов.    Под вывеской, скажем, лицея, гимназии могут работать абсолютно разные образовательные учреждения. Поэтому помимо вывесок важны новые форматы понимания. Я вижу успешное будущее своего ребенка в академической науке – ищу, предположим, химический лицей с академической подготовкой. Я хочу, чтобы ребенок пошел по гуманитарной стезе – у меня есть выбор между гуманитарным исследованием и гуманитарной культурой. В российской школе как наследнице советских времен всегда самым сильным был момент профессиональной подготовки. Если готовим по музыке, то не того, кто слушает, а того, кто играет на фортепиано. На самом деле, если школа будет формировать слушателя с желанием слушать, читателя, который не на всякий случай начитался и научил стихотворений «на потом», а чтобы сейчас получать от этого удовольствие, наверное, тогда-то и будет что-то меняться. Мы из страны больших ценностей, где надо сначала терпеть, а потом соответствовать, превратимся в страну человеческих ценностей, где надо сначала понимать, о чем, для чего это надо тебе и окружающим, а потом делать свой выбор.