Ну и рожа у тебя, Шарапов!

“Мальчишки и девчонки, а также их родители” – если честно, слыша эту до коликов в животе знакомую всем заставку детского киножурнала “Ералаш”, я обычно начинаю смеяться заранее. Ничего не могу с собой поделать. Идя на встречу с отцом-основателем и бессменным художественным руководителем “Ералаша” Борисом Грачевским, больше всего боялся, что расхохочусь при одном его виде. Слава Богу, сдержался. Хотя, думаю, Грачевский такому повороту событий ничуть бы не удивился. За те вот уже почти тридцать лет, что существует “Ералаш”, его создатель повидал и не такое.

– Борис Юрьевич, надо думать, что всенародно обожаемый “Ералаш”, кроме всего прочего, создавался и из желания взрослых ненавязчиво разъяснить детям “что такое хорошо и что такое плохо”. А лично вы, господин художественный руководитель всей этой затеи, из сюжетов своего детища почерпнули хоть какой-нибудь житейский опыт?
– Теперь я знаю совершенно точно, что сморкаться в занавески – это ужасно, неинтеллигентно. И чистить башмаки о бархатные портьеры тоже нехорошо. Навсегда запомнил, что нельзя чавкать и цыкать, и, наконец, как это ни противно, но женщин надо пропускать вперед не только в общественном транспорте. Этим вроде и ограничилось… А если говорить серьезно, то мы все-таки стараемся прятать назидательный момент как можно глубже и дальше. Дидактические ходы, сопутствовавшие журналу сначала, сейчас зарыты так глубоко, что их не найти, и если все-таки в сюжете добро побеждает зло, то только потому, что наш зритель и так знает: тщедушный положительный очкарик обязательно отметелит нехорошего и внушительного амбала.

– Когда вы почти тридцать лет назад начинали “Ералаш”, вы же, полагаю, не только о своей безграничной любви к детству думали? Тут ведь была еще и незаполненная ниша.
– Честно говоря, мы с замечательным Александром Григорьевичем Хмеликом об этом не думали. Просто открыли какую-то странную дверь и, к великому своему удивлению, обнаружили за ней пустоту. Это и впрямь было странно. У взрослых был “Крокодил”, на Украине выходил “Перець”, где-то – еще что-то, был еще, кстати, и “Фитиль”. А у детей были “Веселые картинки”, менее веселый “Пионер”, в Ленинграде был замечательный “Костер”, но и в нем смешного было не то чтобы очень. Еще “Мурзилка” старался вроде бы веселить. А вот в кинопериодике (Боже, как это все-таки противно называется – сколько лет прошло, а так и не привык) для детей не было ничего. Нет, кое-что, конечно, было. Жуткий журнал “Пионерия”, например, – мало что заполитизированный, так еще и страшный такой, черно-белый. Был киножурнал “Хочу все знать”. А еще был нудный часовой альманах “Звездочка”. Делалась эта самая “Звездочка” скучно, неталантливо, явно через силу. Вот и получалось, что ничего смешного у детей не было. Не грустно разве, не обидно? За модель мы поначалу взяли “Фитиль”, но сразу же с ним разошлись.

– И так у вас все сразу легко и гладко пошло?
– Всякое бывало. Был однажды у нас случай, когда зам.министра Павленок, был у нас такой, ржал, слезы утирал от хохота, а потом сказал: “Не пойдет, даже не думайте”. Посоветовал сюжет “Фитилю” отдать. Мы долго думали, что же нам делать, когда сюжет смешной, а Павленок трусливый, хотя сегодня уже трудно даже определить, что его так напугало. И пошли на маленькую китайскую хитрость: сделали еще два сюжета, обозвали получившееся специальным выпуском для родителей, и он, сюжет этот, тоже там оказался.

– Не делали ли вы при этом ваших замечательных ребят-артистов орудием выражения собственного, взрослого отношения к жизни?
– И не только ребят, и взрослых, все понимающих артистов мы делаем этим самым орудием. Понимаете, у каждого есть своя профессия. Костюмер, например, должен следить, чтобы пуговка, расстегнутая в предыдущем кадре, была бы расстегнута и в этом. С артистом то же самое: его обязанность не фальшивить, быть органичным, естественным и в соответствии с указанием режиссера выполнить задание. Такая узкая задача. Вот говорит артист в кадре: “Ты моя дорогая и единственная, в разлуке с тобой я умру на месте!” Все вокруг рыдают от жалости, а он-то на самом деле и не знает иногда, кому это говорит, артистка-то уже уехала на спектакль и фраза адресуется небритому пожарному или осветителю, синему после вчерашнего… Но он – актер, он же это так сказал. Помню, я однажды даже обиделся на Басова. Вот, говорю ему, у нас такой замечательный сценарий, а он в ответ: “Да не надо мне ваш замечательный сценарий читать, ничего мне не надо, я приду и все вам сыграю, вы заплатите, а я сыграю”.

– Про “заплатите” вы начали, а не я. Нет ли тут для артиста ситуации банальной “халтуры”?
– Объясняю. Рассказанное о Басове – это то, что имело место быть лет 15, да нет, больше уже, лет 18-20 назад. Сегодня артисты уже приходят к нам играть, у них мало работы, они скучают по работе. Мне как-то Миша Козаков, Михаил Михалыч, сказал: “А знаешь, у меня за четыре года было всего девять съемочных дней”. Девять съемочных дней… Тут уже и другое включается, понимаете? И потом они понимают все про “Ералаш”, ну где ему взять денег? Откуда? Как только я могу что-то добавить, всегда артисту добавлю. Но ведь они еще и другое знают. Вот Садальский меня встречает: “Ты когда меня в “Ералаше” снимешь?” Я ему: “Стас, ты сдурел, что ли?” А он: “Нет, давай все-таки снимемся. Ты представляешь, у меня столько ролей, под сотню, а все равно…”. Вот ведь что говорят.

– Тут еще, по-моему, есть одна интересная связка: ребенок – взрослый артист. В компании всеми любимых и известных ребята на площадке не зажимаются, не смущаются?
– Я сейчас вроде как Иисус Христос, все притчи рассказываю… Вот опять расскажу историю, она трогательная. Однажды Клара Новикова… Я вообще хочу собрать в “Ералаше” коллекцию популярных эстрадных артистов, всем знакомых, всеми любимых. Есть Хазанов, есть Фима Шифрин, есть Якубович, мы к этому внимательно, сердечно относимся. Клара, придя к нам, такая опытная и маститая, все равно сильно волновалась, все-таки кино, первый раз, извелась прямо вся. А парень, ее партнер, снимался у нас уже в седьмой, кажется, раз, все, одним словом, знает, круче не придумать. У Клары в руках сценарий, на носу очки, разбирается, читает текст, репетирует. А играла она цыганку, помните, учительница одевается цыганкой и пристает к ученику, что его спросят, чтоб, значит, урок выучил, и потом настоящей цыганке говорит: “Вы из какой школы, коллега?” Это мой сюжет, я его сочинил. Так вот, Клара жутко волновалась и говорит этому мальчику по тексту: “Молодой, дорогой, дай погадаю…” А он ей на полном серьезе: “Отвали, а!” Клара растерялась, смутилась: “Мальчик, ты что? Я же все-таки и старше тебя, и женщина я…” А он-то уже в роли, играет на полную катушку, ему репетировать не надо, он сразу – и на полную железку. Вы же понимаете, что так просто ребята к нам тоже не попадают. Они проходят и репетиции, и пробы, и грим, их уже никем и ничем не удивишь.

– А в этой детской артистической компании есть свои Актеры Актерычи?
– Есть, и я с ними борюсь, увольняю, гоню, очень злюсь. Вот опять такая смешная история. Много лет назад случилась в Доме ученых, месте тогда престижном. Я вообще-то стараюсь ребят на всяческие творческие встречи не возить, они портятся от этого. А тут праздник детского клуба, возьмите ваших детей. Был у меня тогда один пацан, Максим Сидоров, пузырь такой, который говорил: “Серега, выходи”, самый знаменитый его сюжет. У него было несколько ролей подряд, по телеку все время крутят, все его узнают. И вот все дети наши выходят нормально, а он вот так: ручки в сторону и вверх, глазки прищурены, улыбка ослепительная. Чистый Лещенко – мол, я здесь, я с вами… Гад ты, сказал ему потом, еще раз так сделаешь – башку оторву! В конце концов расстались с ним. Так мне расстаться пришлось еще с несколькими нашими героями, с Сашей Лойе, талантливым, очень талантливым… Он-то не виноват, мальчик еще, тут родители. У него от известности крыша чуть не поехала, ее прибить-то надо было, а у родителей она туда же улетела. Я сразу сказал: “До свидания, звезд мне хватает и среди взрослых”.

– Вы когда-нибудь сами выходили на площадку в качестве артиста?
– Свою карьеру в кино я начал с того, что влез в кадр и запечатлелся там навсегда, потому что в фильме “Варвара краса, длинная коса”, с которой я начинал карьеру, рука, высовывающаяся из речки, – это как раз моя рука. Так что могу ее теперь всем показывать. Честно говоря, мне актерское ремесло долго было вообще неинтересно, но любопытство все равно остается, то, чего еще не делал, хочется сделать. Я сыграл эпизод у Аллы Суриковой в “Московских каникулах”, она его потом вырезала, но просто мне любопытно было, могу ли я это? В принципе я считаю, что с такой рожей, как у меня, можно потянуть на какой-то эпизод про наркоту, что-то смешное, яркое, сыграть мафиози какого-нибудь, не так, как их обычно играют, а нежно, ласково, как на Западе, с котеночком на руках, эдакого любителя симфонической музыки. Короче, хотелось бы слепить что-то острокомедийное.
– “Ералаш” – это счастливый лотерейный билет в вашей жизни. Каким мог быть другой?
– Знаете, когда прошло уже почти тридцать лет, когда начинаешь чувствовать себя пожившим, когда спрашивают: послушай, а тебе все это не надоело? Я говорю: так ведь когда начинал, ни о чем таком не думал, не думал, что все это будет длиться так долго, что меня будут узнавать на улице. Уже привык, не пугаюсь. Знаю только одно: раз начал делать дело, то уже не имею права его бросить. Полюбил его искренне.
Я женат уже тридцать лет, и никогда не бросал свою семью, она – моя, мой дом, мои дети, у меня нет других, есть двое этих. Я к чему все это? Есть дело, которому посвятил себя, я его выбрал, оно меня выбрало. Сегодня говорят: в кино можно бабки заработать. Да никогда нельзя. Мне было важно, что получилось, что, как ребенок, наше дело пошло, вот уже твердо ходит, мы пробили, нас узнали. И теперь уже есть иллюстрированный журнал “Ералаш”, есть вода вкусная, есть жвачка “Ералаш”, конфеты.

– А вы представляете себе сюжет в “Ералаше”, где две девочки будут разговаривать о сексе?
– Если это будет элегантно и смешно, то готов и к такому. Если кто-то придумает, сниму. Есть же у нас сюжет, где девочка в ванной, вся в пене, искушает мальчика. Все смешно и очень прилично. Но, по-моему, я тут чуть-чуть перестарался, потому что зритель вместо того, чтобы смеяться, начинает пугаться.

– Так какую-то маму или бабушку можно понять…
– Так все очень прилично. Но я вам так скажу: когда мы сделали сюжет “Спокойной ночи, малыши”, где мальчик подглядывает за девочкой, она снимает с себя одежку, доходит до майки и задергивает штору: “Спокойной ночи, Кипятков!” – так вот, меня на Студии Горького инспектор ОТК начала гвоздить, стала орать на меня: как вы можете, что вы про наших детей такое говорите! На что я ей сказал: в чем дело, у меня картинка в фокусе, все – давайте заниматься каждый своим делом. Сказал я, разумеется, в менее дипломатичных выражениях, разозлился просто. Понимаете, “Ералаш” будет продолжать движение вперед, но не по прямой, как требуется, а по кривой, нестандартно. Вот у меня есть сегодня идея снять несколько римейков по нашим прежним сюжетам. Есть много, о чем стоит сказать. Так что мы собираемся жить долго.
– Каким в “Ералаше” мог бы быть сюжет о Борисе Грачевском?
– Так как я отношусь к себе фантастически иронично, то сюжет, наверное, тоже был бы ироничным. К примеру, мог бы называться “Ну и рожа у тебя, Шарапов!”.

Алексей АННУШКИН