На чтение: ≈ 31 мин.Возле села Садовое под Вышним Волочком река Мста делает живописный изгиб. Берегами, поросшими вековыми соснами, можно любоваться часами. Тишина, чистейший воздух. Когда-то здесь был пансионат “Серебряники”. Теперь в его корпусах поселилась боль. Здесь нашли приют 260 бывших жителей Грозного, бежавших от бомб и пуль, – постояльцы Центра временного размещения (ЦВР) с тем же названием, что и бывший пансионат.
Танцы под бомбежкой
Давно не беленный коридор. Одинаковые обшарпанные двери по обе стороны. Стучу в одну из них, и на пороге появляется чеченец в цветастой тюбетейке. Узнав, кто я и зачем пожаловал, жмет руку и указывает на комнату: “Заходи”. И тут же извиняется:
– Простите, не могу предложить даже чаю.
Не то что чая нет – даже вскипятить его не на чем: еду на всех готовят в столовой, исключение лишь тяжелобольным, которым выдают электроплитки. Но таких немного.
Его зовут Муса Калаев. Когда-то был учителем труда, потом вышел на пенсию по инвалидности. Зато жена Райст Такаева преподавала в начальных классах 11-й грозненской школы вплоть до отъезда.
В сентябре 99-го она последний раз усадила за парты второклашек. В российских городах гремели взрывы, а Владимир Путин, тогда еще не президент, с телеэкрана обещал “кого надо мочить в сортире”. Семья жила в Старопромысловском районе, неподалеку от аэропорта. С первой бомбой она покинула Грозный.
Война настигла и в Борзое, где они вместе с другими такими же горемыками обосновались в здании бывшей школы. Как раз собрались праздновать день рождения сына Умара. По обычаю, сварили плов на всех, с кем свела судьба в школьном помещении, замесили тесто для именинного пирога. Пирог как раз поспевал в печи, когда над горами показался первый самолет…
К налетам авиации Мусе и Райст было не привыкать. В 95-м они больше месяца жили от артобстрела до бомбежки. Каждый раз с первым разрывом Муса начинал играть на чеченской гармонике, а Райст заставляла детей танцевать, чтобы как-то отвлечь. Однажды самолеты застали врасплох. Семья укрылась от шальных осколков в коридоре, а гармошка осталась в комнате. “Папа, поиграй”, – взмолились дети, едва за окном загрохотало.
Говорят, в 11-й школе Старопромысловского района Грозного учился сам президент Дудаев. Да только не его заслуга в том, что в школе вплоть до осени 99-го шли уроки. Занятия не отменяли, даже если в классе присутствовал всего один ученик. За это огромное спасибо директору Ханум Умаровой. Даже под снарядами, рискуя жизнью, она ходила проверять, все ли в школе на месте, порой прогоняла мародеров. Такая самоотверженность придавала сил и другим педагогам. Работали бесплатно – зарплаты не было. Но была надежда, которой почти не осталось теперь.
– В Грозном я была нужна детям, меня уважали, родители стремились отдать ребенка именно в мой класс, – сокрушается Райст Абдулаевна. – А здесь я никто. И никому не нужна.
Недавно она поймала себя на том, что не может вспомнить таблицу умножения.
В отличие от многих товарищей по несчастью, Райст Такаевой еще повезло. У некоторых постояльцев ЦВР дети учатся в начальной школе, и практически всем не осилить школьную программу без дополнительных занятий. Помощь Райст Абдулаевны им как нельзя кстати, так что она не без дела.
Хуже другое – через стенку, в точно такой же крохотной комнатке – стандартном пансионатском номере – живет семья, в которой все страдают открытой формой туберкулеза. Общий коридор, где играют дети, один на всех телевизор в комнате отдыха, общая столовая (хорошо хоть едят в номерах, и посуда у каждой семьи своя)… Ни в чем не повинная семья эта стала бичом всего ЦВР. Но не выселять же их. Изолировать как будто можно, но не получается. При мне Райст Такаева в очередной раз заговорила на эту тему с директором центра Галиной Хитяевой. Вразумительного ответа мы не услышали.
Райст Абдулаевне есть о чем беспокоиться. По приезде в Тверскую область все трое детей прошли медицинское обследование. Реакция Манту у них была отрицательная – даже после растерзанной войною Чечни, после плацкартного вагона, в котором жили в Слепцовской. А здесь недавно провели обследование в школе – у одного сына реакция уже положительная.
Вы не с Лубянки?
– Знакомьтесь, будущий террорист, – Лейла Саитова обнимает за плечи трехлетнего сына.
– Кстати, вы не из ФСБ? – интересуется Муса Калаев. – А то раз все чеченцы – террористы, значит, все, кто приезжает к нам из Москвы, – с Лубянки. Так вы из ФСБ или нет?
– Не обижайтесь, – успокаивает Лейла. – Поймите нас правильно. Надоело всякий раз оправдываться, доказывать, что мы не террористы и не бандиты. За что нам такое наказание? За Дудаева? Мы сами от него нахлебались. Басаев? Так он даже не чеченец, у него только мать чеченка, отец – аварец. Хаттаб? Этот вообще непонятно откуда взялся на нашу голову со своей косичкой. Где это видано, чтобы наш мужчина косичку отрастил? Это же позор! Зато он без визы через границу туда-сюда шастает, когда вздумается, а нам по улице не пройти спокойно. Ну есть среди нашего народа бандиты. А среди какого их нет?
– Какой я террорист?! – с горечью добавляет Муса. – Я в жизни в цель не стрелял. Только в воздух на свадьбах – обычай у нас такой…
…Ну что тут скажешь? Когда я выбирал друзей, считал последним делом интересоваться пятой графой паспорта. Всегда знал: плохих наций нет, есть плохие люди. Но так получилось, что с первыми чеченцами лично познакомился только здесь, в ЦВР. Что я знал раньше об этом народе? Да практически ничего! Откуда черпал информацию о нем в последние годы? Откуда и все – из телерепортажей из зоны боевых действий и газетных подборок криминальной хроники. Глядя на радуевых, “трактористов” и прочее отребье, поневоле поверил, что чеченцы какие-то “не такие”. И вот они передо мной. Никакие не бандиты – самые обычные люди: врачи, инженеры, учителя, простые рабочие. Изгнанные войной из родных мест, никому не нужные…
Незадолго до поездки в ЦВР узнал об инциденте в одной из школ в окрестностях Твери. В ней учатся несколько чеченских ребят. И вот однажды двое одноклассников повздорили, и один обозвал другого, чеченца, Трактористом. Оскорбленный мальчишка рыдал весь урок.
… – Еще раз спрашиваю: вы не из ФСБ? – перебивает мои мысли Муса Калаев.
К Саитовым пришел, чтобы побеседовать с главой семьи Магометом. В прошлом проректором Грозненского пединститута, ныне – председателем комитета жителей “Серебряников”. Тот ведет диалог между постояльцами и местной властью, разрешает внутренние конфликты в ЦВР.
Дома не застал – он как раз уехал в Вышний Волочек, обещал скоро вернуться.
– Вас интересуют проблемы образования? – уточняет его жена Лейла. – О них вам и я расскажу. У нас пятеро детей, из них трое школьного возраста. И все не учатся.
В Грозном Магомет и Лейла решили расшибиться в лепешку, но не дать детям вырасти неучами.
– Это только Дудаев считал, что нашему народу достаточно четырех классов, – говорит Лейла. – Своих детей, однако, в Оксфорд отправил…
Когда закрылась школа, они стали приглашать учителей на дом. Работы не было, и, чтобы расплачиваться с педагогами – по 500 рублей за неделю, продавали мебель. Отдавали за бесценок (много ли возьмешь на войне?), порою сердце обливалось кровью – со многими вещами были связаны теплые воспоминания. Но будущее детей дороже. Да и дома-то они в итоге лишились. На его месте теперь воронка.
Со школой в Садовском сельском округе особая история. Одно здание сгорело, другое не годится по нормам пожарной безопасности. Есть школа в шести километрах от ЦВР, но автобус, принадлежащий центру, возит детей нерегулярно. Часто бывает, что туда доставляет, а после уроков не приезжает, и детям приходится возвращаться домой пешком. Плюс катастрофически не хватает учителей. Если начальная школа еще как-то держится на энтузиазме педагогов, то в старшей положение аховое.
– Видели новый магазин? – спрашивает Лейла. – Когда он открылся, там появились очень грамотные продавщицы.
Все – бывшие учительницы. В магазине платят немного. Но больше, чем в школе. Преподаватель математики приезжает из Вышнего Волочка. Благо пенсионерка: платить за проезд не надо.
Магомет Саитов (он появился, пока мы говорили с его женой) счел, что толку от такой учебы не будет – сам обучит собственных детей лучше. Другие, впрочем, иного мнения:
– Саитов грамотный, он сможет. Мы нет. Так пусть уж дети лучше полдня в школе будут, чем здесь без дела болтаются, – поясняли мне.
– Права на образование у наших детей нет, – выносит вердикт Саитов.
Но ведь такие проблемы не только у постояльцев ЦВР. Дети местных жителей учатся в той же школе. На это возражение в ЦВР свой ответ.
– На нас и смотрят как на напасть на местную власть – своих проблем полно, а тут еще мы на их голову, – говорит Магомет. – Но мы ведь здесь не по своей воле. Не будь войны, не стал бы я уезжать из Чечни. Я уехал, чтобы не путаться под ногами у федералов, которые обещали навести порядок. Уехал, потому что не хотел быть сортирной мочалкой… мочилкой… не хотел, чтобы меня “мочили” по первому подозрению. И вот дважды бит. Сперва на родине – и боевиками, и федералами, теперь здесь – за то, что поверил обещаниям.
– На бомбы деньги есть, – добавляет Лейла. – Внести залог за Бородина тоже нашлись. Только для нас денег нет.
Я возразил:
– Не только для вас нет.
Мои собеседники соглашаются:
– Не только…
Своя рубашка ближе к телу, но и эти люди в глубине души понимают – из-за войны, от других неразумных трат государственных денег страдает вся страна. Только других не бомбили. Как этих…
– ЦВР – источник головной боли для администрации Садовского сельского округа, – убеждал меня накануне поездки начальник Тверского территориального управления Министерства по делам Федерации и межнациональным отношениям Валерий Миневич. – Они живут на всем готовом, работы для них нет. Отсюда иждивенческие настроения, многие от безделья задираются с местными…
– Не хотят их брать на работу, – пояснила директор центра Галина Хитяева.
Исламу Гаджимуратову около тридцати. Выходца с Кавказа в нем распознает разве что изрядно поднаторевший в “национальном вопросе” матерый постовой: светловолосый, лицо почти славянское. Отец четверых детей. Нашел работу в Вышнем Волочке с более-менее сносной зарплатой. В отделе кадров пролистали паспорт и тут же вернули:
– Простите, но вы чеченец.
Некоторые постояльцы состоят на учете в районном центре занятости. Там вакансии есть, но какие? Предприятия, которые могут предложить хотя бы чуть большую, чем символическую, зарплату, в услугах этой организации не нуждаются – и так от желающих отбоя нет. Что остается?
Вот, например, уборщица. Ставка – 200 рублей в месяц. Билет в один конец от Садового до райцентра стоит 10 рублей. Если ездить каждый рабочий день, только прокатаешь больше 500.
Бывшей учительнице биологии Алхан-Калинской средней школы Зине Ижиевой предложили поработать реализатором на Вышневолоцком рынке: там для работодателя не имеет значения “пятая графа”. Оплата – 30 рублей в день. Из них двадцать уходили бы на дорогу… У Зины трое детей. Мужа нет – расстались еще до войны.
Валерий Миневич рассказал, как в миграционную службу обратилась за помощью Могилевская средняя школа Кувшиновского района – просили подобрать учителя химии и биологии из числа их подопечных. Обещают нагрузку 27 часов, дают коттедж. Среди вынужденных переселенцев, у которых проблемы с жильем, набрались 22 химика и биолога. Ехать в Могилевку никто не захотел. Зина, возможно, согласилась бы, да ей не предлагали: она не вынужденная переселенка, а временно перемещенное лицо.
В чем отличие? Не только в том, что, когда в Чечне наведут порядок (будем надеяться, что доживем до этого), “временно перемещенным” придется вернуться на родину, а вынужденные переселенцы сделают это, только если сами захотят. Еще и огромная разница в правах на самое необходимое.
Склад ЦВР ломится от спортивных костюмов – очередная партия гуманитарной помощи. Получают их единицы. Не потому, что Галине Хитяевой жалко чужого добра. Но она имеет право выдавать его лишь вынужденным переселенцам. Временно перемещенным – только питание на 15 рублей в день, стакан стирального порошка и кусок хозяйственного мыла на месяц. Для вынужденных переселенцев такие же нормы, но им полагаются еще одежда и школьные принадлежности (на 250 рублей в месяц), если есть дети. Временно перемещенным с одеждой – как Бог пошлет. Точнее, как выделят Красный Крест и другие благотворительные организации. Райст Такаева продала местным несколько своих платьев – были нужны деньги на лекарства детям. У самой осталось только одно – то, в котором в 99-м покинула Грозный. Нашлись “добрые люди” – донесли. Теперь ей дорога в Красный Крест закрыта.
Вся одежда и обувь от благотворительных организаций, понятно, с чужого плеча, не всегда надлежащего качества – другую не жертвуют. Местные жители первое время спрашивали по незнанию: “У вас что, модно в галошах ходить?”
Статус вынужденного переселенца есть только у 60 жителей ЦВР. По какому принципу его предоставляют? По “пятой графе”!
– Право на статус имеют те, кто на родине подвергался преследованиям по национальным, расовым или религиозным мотивам – так гласит закон, – поясняет Валерий Миневич. – А как боевики могли преследовать по национальным мотивам чеченца?
Вопрос спорный – не все чеченцы мусульмане, есть и атеисты, а не все мусульмане ваххабиты. Так что религиозный мотив теоретически допустим. Да только тверские миграционные чиновники действуют на основании инструкций из Москвы. А в них четко сказано – единственное доказательство, которое дает чеченцу право на признание быть вынужденным переселенцем, – газетные вырезки. Написали в газете, что не разделял “генеральную линию” разномастных полевых командиров, – все в порядке. Нет – говорить не о чем.
Муж инженера-нефтяника Галины Быковой – чеченец. Ему повезло – статус дали, хотя и не сразу. Но в конце концов помогло то, что женат на русской.
Такая трактовка закона закладывает основу национальной вражды – в этом мнении едины все, кого судьба привела под крышу ЦВР, – и чеченцы, и русские. “Как будто их не бомбили, в них не стреляли”, – эти слова я слышал именно от русских.
Они прятались от бомбежек в одних подвалах, делились друг с другом последним, оплакивали убитых, и те, и другие были вынуждены обходить трупы по пути за хлебом. “Как ни суди, а бомба – демократка:/Одной бедой она равняет всех…” Происходящее в Чечне – живая иллюстрация к этим строкам Дмитрия Кедрина. Бомбам все равно, на кого падать, – они железные.
Чеченцы из ЦВР в большинстве своем не собираются оставаться в России навечно.
– Мои родители успели обжиться в Казахстане после депортации, но, как только им разрешили, поехали на Кавказ, – рассказывает Зина Ижиева. – И мы должны вернуться. Чечня – наша родина, земля наших предков. Кому как не нам поднимать ее из руин?
Просто сейчас не то время. Недавно вернулся из Грозного один из постояльцев – с деньгами на дорогу помогла чеченская диаспора в Твери. Впечатления тягостные. Говорит, что по соседству с домом, где он жил, за последний месяц пропали шестеро. Ночью приезжали какие-то люди в масках и камуфляже без знаков отличия – и увозили. И ни слуху о человеке, ни духу. Что-то не поделили две банды – средь бела дня затеяли перестрелку прямо на улице. Едва появились солдаты, разбежались, оставив убитых. Один труп бросили возле чьей-то калитки. Ночью к чеченцу – хозяину подворья – пришли соратники убитого: “Раз возле твоего дома лежит – ты убил”. И расстреляли.
“Снайперский” перстень
А как в ЦВР с межнациональными трениями?
– Есть. И очень большие, – считает Валерий Миневич.
– Это чиновникам хотелось бы, чтобы мы друг другу глотки перегрызли, – парирует Магомет Саитов. – Не дождутся.
И, пожалуй, прав. Сам я оказался свидетелем словесной перепалки между русской и чеченкой, но был это обычный кухонный скандал, неизбежный, когда больше 200 человек вынуждены постоянно соприкасаться в замкнутом пространстве. И вряд ли следует придавать ему межнациональную окраску. Кстати, утихомиривали спорщиц и русские, и чеченцы вместе.
Добавим еще, что у этих людей повышенная нервозность. Последствия войны да комплекс неполноценности на почве нынешнего бедственного положения, чрезмерная мнительность: нас хотят уморить, истребить, выгнать обратно под пули…
– У нас говорят: когда медведица хочет съесть своего медвежонка, она вываливает его в грязи, чтобы не узнать. Вот и нас пачкают грязью для того же, – эти слова я слышал в ЦВР от многих чеченцев.
Год назад побывал в Буденновске, и там специалисты местного центра психологической реабилитации рассказали мне, что после налета банды Басаева всему городу была нужна серьезная помощь психолога. Не только тем, кого удерживали в качестве заложников в больнице, кому пришлось уворачиваться от пуль на городских улицах, – абсолютно всем, кто находился в городе в те черные дни, – так силен стресс.
Басаев провел в Буденновске несколько дней. А эти люди относительно недавно покинули Чечню, где стреляют чуть ли не с самого прихода Дудаева к власти…
Но многие держат себя в руках. Как, например, тетя Нина, которой удалось не растерять ни оптимизма, ни чувства юмора. Ее покойный отец – украинец, родом из-под Полтавы. В 30-е бежал на Кавказ от голодомора. Там и осел. Муж – наполовину русский, наполовину чеченец.
– Нина, а твой Леха Пасху празднует? – спрашивает Магомет Саитов.
– А как же! Он все празднует – и Пасху, и Уразу-Байрам, – отзывается тетя Нина.
– У нее муж хитрый, – поворачивается Магомет ко мне. – Знал, кем родиться.
– Хитрый, – отзывается тетя Нина. – Что боевики пришли, что федералы – кого забирать? Леху! Как только не расстреляли? Наверное, его мать пожалели – ей за восемьдесят…
Такими воспоминаниями может поделиться каждый. Магомета в 95-м федералы заставили раздеться до пояса и держали под прицелом на февральском морозе. Солдаты-призывники расстреливать отказались. Пока искали исполнителя, полураздетый чеченец с руками, скрещенными на затылке, привлек внимание офицера ФСБ, который на уазике проезжал мимо.
– Снайпера поймали, – пояснили ему. – Вот его перстень – точь-в-точь снайперский.
На перстне (подарок сестры) был изображен исламский полумесяц. Увидев его, сотрудник ФСБ возмутился: у снайперов совсем другая символика.
– Я пока здесь побуду – при мне тебя не убьют, а ты одевайся – и быстро домой, – сказал офицер Магомету.
Потом пожаловали непрошеными гостями масхадовские “волки”. Уже начали заламывать руки, когда Магомет вырвал чеку из гранаты, которую держал при себе как раз на такой случай:
– Выбирайте: или вы убираетесь, или все вместе идем к Аллаху.
Молодчики Масхадова струсили.
Дети войны
Однажды Магомет ударил собственного сына во время авианалета. А ведь раньше никогда этого не делал. Вот-вот должны были посыпаться бомбы, и семье надлежало быстро спрятаться в подвал. А мальчик заигрался на улице и никак не хотел уходить. Пришлось подогнать с помощью подзатыльника.
В ЦВР живут чуть больше 80 детей, восемь – грудные. Всем нужны лекарства. Не только от простуды – многие уже “сердечники”. Больное сердце – результат стресса. Дети войны! Почти все и рождались под грохот разрывов. Увидеть свою родину вне пламени войны им не привелось. Приведется ли? Здесь, в ЦВР, все уверены – в Чечне не будет порядка еще минимум лет двадцать. А значит, впереди годы нищего иждивенчества. Тут и психолог не поможет.
А кое-кому нужен и психиатр.
Эльвира Дасадова в Грозном попала под бомбежку. С тех пор утверждает, что обрела дар ясновидения. Уверена, что предсказала катастрофу на “Курске” и пожар на Останкинской телебашне – накануне видела во сне.
– Только не пишите, что я психбольная, – просит она. – Однажды уже журналисту все про себя рассказала, а он такое написал… И все равно я не психбольная.
Эльвиру в ЦВР называют Никитой, по аналогии с героиней известного телебоевика. “Никита”, потому что никого не боится. Она утверждает, что ее дети живут в Швеции – скоро приедут и заберут к себе.
Эльвира говорит о своем “ясновидении” вслух. Но куда больше тех, кто поведает о таком же даре тайком. Таких “предсказателей” сегодня наберется человек двадцать. Днем они обычно собираются в телевизионной – смотрят “мыльные оперы”.
Девяностовосьмилетняя баба Дуся – самая старая жительница ЦВР – не в их числе. Она плохо слышит, потому поговорить не получилось. Только и услышал от нее:
– Вот уж не думала, что в 90 лет страдать придется.
Обычно баба Дуся ходит по территории бывшего пансионата и ласкает детей – всех без разбора. И часто плачет.
А некоторые снимают стресс водкой.
– Смирнов Геннадий Иванович, строитель широкого профиля, – представляется седой мужчина. – Коренной грозненец, из терских казаков. Здесь пять лет. Издеваются тут надо мной. Власть издевается. Сейчас хоть кормят, а четыре года голодом морили. Почему пью? Да потому что делать тут больше нечего!
Пьют не только русские – водка, как и бомбы, национальности не разбирает. Тех, кто попадается пьяным, снимают с довольствия, приходится долго хлопотать о восстановлении. Потом они снова и снова напиваются. Впрочем, пьющих меньшинство – склонность соседей к “зеленому змию” пресекают, как могут, сами постояльцы.
Вечером вместе с Саитовым вышли прогуляться по селу. Около клуба толпится молодежь – идет дискотека. Подошли ребята-чеченцы. Поздоровались со всеми за руку, прошли внутрь.
– Илья! – окликает Магомет.
Илья Агафонов тоже из Грозного, теперь живет в ЦВР.
– Илья, следи за нашими, – просит Магомет.
Илью чеченские ребята слушают – он старше.
– С сельчанами не воюете? – спрашиваю у него.
– Нет, с ними все в порядке. Пару раз приезжали пьяные из соседних деревень, так вместе с местными их прогоняли.
Был как-то инцидент. Подростку-чеченцу понравилась одноклассница. Он позвонил девушке домой, попросил пригласить на белый танец. А ее родители не на шутку всполошились. Дошло даже до визита участкового в ЦВР. Но дело решили миром – просто запретили парню оказывать ей знаки внимания, раз уж родители принимают его в штыки.
Большинство же местных лишь поначалу встретили переселенцев из Чечни настороженно. Потом присмотрелись и поняли – никакие они не террористы, нормальные люди.
Уже на обратном пути в автобусе на Вышний Волочек начал расспрашивать местных, как им такие соседи.
– Люди как люди, – слышал в ответ.
– Мой внук в школе учится – у него половина друзей чеченцы, – заверила одна старушка.
… На берег Мсты – как раз к “Серебреникам” – часто выезжают на пленэр художники из Твери, а то и из Москвы. Места здесь – в самый раз для пейзажей. Только сегодняшним жителям бывшего пансионата не до красоты – им она скорее в тягость. Хочется на родину, хочется нормальной жизни. Но на родине война. И пока война, жизни им не будет.
Скоро ли “Серебряники” снова станут пансионатом?
Руслан ЦАРЕВ
Фото автора
Москва – Тверь – Москва
Выбор читателей
Комментарии