На чтение: ≈ 13 мин.Азат поджимал и поджимал педаль газа, не отрываясь смотрел вперед, будто пытался разглядеть что-то на дороге. Стрелка спидометра нерешительными щипками подергивалась вправо. Незаметно скорость упала, мотор загудел, потом стал похрипывать. Азат переключил передачу, один раз, другой, начинался подъем на Заалайский хребет. Скоро потянулись серпантины перевала Кызыл-Арт – длинные, утомительные. Мы опять съели по головке чеснока.
– Как, полегчало? – спросил Азат, хотя я ни на что не жаловался.- Терпимо, – что я мог еще ответить.- Не люблю этот перевал. Как-то с Мырахматом Абдувалиевым зимой везли уголь в Хорог. Торопились, жали на полную дырку, сам понимаешь, какой груз. Зимы здесь антарктические, яки, случается, замерзают. Мырахмат впереди ехал. Дорога скользкая, что стекло. На Кызыл-Арте, мы уже спускались, смотрю, дружка моего занесло, некуда ему деваться, разве что выпрыгивать. Но он в кабине остался, руль туда-сюда до последнего крутил. И таки дотянул до осыпи, на ней и застрял. Бульдозером потом вытаскивали. А сколько наших здесь кверху колесами остались лежать – пальцы загибать устанешь…На Памирском тракте на обочинах дороги через перевалы часто встречаются обелиски, обтесанные в виде пирамидок валуны, железные таблички на скалах – кто-то задремал на тягуне, кому-то не повезло на переправе, кого-то не миновала лавина, кто-то не успел притормозить на вираже. Новичкам, впервые путешествующим по тракту, часто показывают надпись на придорожном камне: «А Петро поехал прямо». Дорога в этом месте круто уходит влево, а прямо – пропасть. Через неделю я ехал по Памиру в другой машине. Перед водителем на солнцезащитном щитке увидел надпись: «Папа, береги себя!»- Дочка написала, – объяснил шофер. – Хотел стереть, чтоб товарищи не смеялись. Подумал и оставил. И знаешь, никто ни разу не пошутил….На очередной петле Азат не вписался в поворот, взял слишком размашисто. Капот почти коснулся столбика, стоявшего у обрыва. Пришлось сдавать назад и огибать скалу впритирку к стене. Иногда шофер откидывался на спинку сиденья, тряс то одной кистью, то другой. Устал. Как бы нам не пришлось пережидать ночь где-нибудь на обочине. Впереди запрыгал красный огонек. По серпантину карабкался бортовой грузовик. Азат повеселел – все же не один на ночной дороге! На заднем борту грузовика надпись: «Путь к аварии!» Я долго недоумевал, что бы это могло означать: путей к тому, чтобы оказаться в кювете кверху колесами, здесь, на Памире, предостаточно. О каком конкретно предупреждает надпись? Потом догадался: доска вверху, на которой, вероятно, уточнялся этот самый «путь», была повреждена (может быть, именно вследствие аварии!) и заменена новой.Вдалеке блеснул огонек. Потом еще один. Еще мигнул справа. Сразу два заискрились. Нет, это не свет в окнах, не фонари и даже не костры чабанов – лучи фар чиркают по кругам дорожных знаков, покрытых фосфоресцирующей краской. Их тут много, проехав по тракту, можно изучить всю дорожную азбуку. На ином повороте сразу три, а то и четыре: сужение дороги, крутой спуск, камнепад, дорожные работы.Азат «уцепился» за грузовик и, хотя тот еле-еле полз, не пытался обогнать его. Непонятно.- Может, рванем?- Успеем. За Кызыл-Артом газанем.Азат объяснил нехитрую премудрость памирских шоферов: быть ведомым на перевальных петлях хоть и утомительно, скучно, зато спокойнее – не ждешь каждую секунду встречной машины из-за поворота…Перевалив Заалайский хребет, вырвались на высокогорную каменистую равнину. Снегопад утих, а может, его тут и не было вовсе – белые мухи редкие гостьи на Восточном Памире. Здесь сухо, ветрено, морозно. Тишина, безлюдье. Лишь одно селение приткнулось к холодному и безжизненному озеру с мрачным названием Каракуль. В кишлаке пустынно, голо – ни деревца, ни кустика, лишь пыль вихрится между глинобитными домишками, юртами, в беспорядке разбросанными по каменистому берегу. На краю поселка крутятся вертушки и флюгеры метеостанции, раскачиваются гирлянды антенн. Круглый год каракульцы хлебают шурпу с непроваренным на такой высоте (более 4 тысяч метров!) мясом.Мы промчались мимо селения в темноте, будто никогда и не было здесь людей, лишь ночь, камни, звезды, снега. На Ак-Байтал заползаем медленно, с тяжелым неспокойным ревом, будто в кузове у нас не битум, а хрустальные вазы. Высота перевала 4665 (четыре тысячи шестьсот шестьдесят пять!) метров. Нигде больше на евразийских просторах автомобильная дорога не проходит на такой высоте.Азат притормозил. Посидели, покурили. Тронулись дальше. Проехали не больше километра, Азат съехал на обочину, заглушил мотор.- Все. Больше не могу.- Давай хоть с перевала скатимся, – попытался я его уговорить. – На такой высоте…- Не могу, – раздраженно сказал шофер, опять я полез в его дела. – А хочешь, пешком иди, дорога одна. Понял, да? Минут двадцать надо вздремнуть.Азат уронил голову на руль и тут же уснул. Через полчаса я стал тормошить его. Парень даже глаз не открыл. Лишь буркнул: «Спим!» Что мне оставалось делать? Съежился в углу и стал тоже дремать. Было около двух часов – глухая ночь. Азат обмяк и съехал на сиденье, а через пять минут удобно разлегся на спальнике, как, наверное, привык в дальних рейсах. Я и так, и эдак изгибался, на полу пробовал пристроиться, ноги на руль забрасывал – все напрасно, вдвоем в тесной кабине ЗИЛа без обиды не вытянешь ноги.Я помаялся-помаялся и решил размяться на улице. Едва откинул дверцу, как тут же обожгло лицо холодом высокогорной пустыни. Небо было черным, без звезд, вершины вокруг еще чернее. Они невысокие, пологие, какими им еще быть, и так забрались на «крышу», на самый конек. Их чернота настолько немая, плотная, что, кажется, на ее месте никогда ничего не было и не будет. В горах ни звука, хребты молчали – о чем и с кем им говорить? Много миллионов лет прожили на свете эти камни – все видели, все знают, ничему уже не способны удивиться. Ничего не могут изменить – ждут, безмолвствуют. Светлой полосой уходит в рыхлые скалы дорога. «Ак жол!» – белой дороги, доброго пути желают киргизы путникам. «Рохи сафед!» – с таким же напутствием провожают таджики (за Кызыл-Артом уже Таджикистан) гостя в дальний путь. Красивая горная легенда о путнике на памирской тропе связана с перевалом Ак-Байтал – в переводе это «белая кобылица». Белый цвет – звезда над родным кишлаком, диск луны, освещающей глухую долину, полоска рассвета над перевалом, надежда, мирная дорога путника.Азат проспал часа три. Разлепил веки, встряхнул головой и тут же потянулся к зажиганию. Опять захрустел на виражах гравий под колесами. В Мургабе крыши были покрыты пушистыми белыми ковриками. Толстыми валиками снег лежал на карнизах, заборах, перилах. Наскоро перекусили и тут же повалились на кровати в шоферской гостинице. Проснулся я оттого, что горячий луч коснулся щеки. Открыл глаза – Азата рядом не было. Наверное, к заправке к шоферам подался, тут у него каждый второй знакомый «брат». Вышел на крыльцо и застыл в недоумении. Честно говоря, пришла нелепая мысль (да и ото сна еще не успел отойти), что за то время, пока спал, Азат увез меня в другое место. Жара стояла, как в песках, в тени дувалов звенели мухи. Под чистым небом на улицах поселка не то что ледышки, ручейка, мокрого пятнышка не найдешь. Мургабцы с ведрами спешили к колодцам. Вот так изменился поселок у тракта на четырехкилометровой высоте всего за несколько часов…По просторной Аличурской долине с зелеными пятнами лугов, изумрудными речушками и озерцами неслись, как по взлетной полосе. Вдалеке туманились горы. Над ними ходили облака. То плыли друг за дружкой, как лебеди в парковом пруду, то вдруг сбивались в кучу и тут же превращались в лохматую фиолетовую тучу. Мгновение – и ее пронзал упругий солнечный луч. Через несколько секунд уже десятки лучей и лучиков пробивали себе дорогу к земле – метались, потрошили, рвали на куски темные клубы. И вот снова над нами шелковистое голубое небо.Над перевальчиками Хоргуш, Курук и последним перед Хорогом перевалом Койтезек висело солнце. На обочинах в тени выстроились кружевные пирамидки, заборчики снега. Но они таяли, надламывались буквально на глазах. Везде сверкали ручьи. С Койтезека спустились в долину реки Гунт. Первый кишлак – Джеланды. Тут бьют из-под земли горячие ключи. Остановились. Азат раздал ребятишкам огурцы, купленные на базаре в Оше («Всегда им гостинец привожу»), и мы отправились в баню, как здесь называли устроенную над источником каменную ванну с навесом. Холодная вода подавалась из ручья, который протекал поблизости. Заткнул тряпкой русло – в ванне кипяток, чуть отодвинул – можно смело париться, ложиться на дно, убрал тряпку из ручья совсем – вода в ванне приятно охлаждала тело.- Что еще человеку нужно для счастья, скажи? – дул на воду Азат, будто хотел остудить ее. – Не скажешь? Вот. Нет у тебя таких слов, хоть ты и проехал пол-Памира… Слушай еще. Такое дело… В общем, извини. Ну там на Ак-Байтале. Понимаешь, голова болела, думал лопнет. Я специально в Сары-Таше за чаем тебя послал одного. Кровь из носу пошла. Бывает так. Месяц в горы не показывался.- Все нормально.- Конечно. Еще поедешь? Уголь, доски, цемент повезем. Днем прокатимся. Все увидишь, везде, где хочешь, остановимся. Приезжай. Улицу мою в Оше знаешь – Памирская. Любой шофер довезет от аэропорта…
Выбор читателей
Комментарии