Нобелевский лев. Загадочное фото Ивана Бунина

Нам, дотошным библиофилам, порой приходится распутывать такие исторические загадки, какие не по зубам знатным сыщикам. Мой рассказ об одной из них, и связана она с великим Буниным, первым русским писателем, осененным нобелевскими лаврами. Для начала общеизвестное: вынужденное отречение государя Николая Александровича от престола, приход к власти бездарного Временного правительства, а затем захват власти большевиками – все это привело Россию к хаосу. Грабежи часто под видом «законных обысков», насилия, убийства вызвали массовое бегство мирных граждан. На чужбину бежали не только «буржуи», как вдалбливала в головы пропаганда, спасались люди всех сословий – интеллигенция, рабочие, крестьяне, духовенство.

20 января 1920 года от одесского причала отошел полуобгорелый после недавнего пожара пароход «Дюмон д`Юрвиль». Держал он путь к берегам Турции. Море было беспокойным. Плавало множество мин. Пароход трещал под ударами волн, но почему-то не развалился и не взорвался.Среди неутопших – популярные писатели и художники: Дон-Аминадо (Шполянский), Ре-Ми (Ремизов), Не-Буква (Василевский), а еще просто Яков Борисович Полонский – юрист из Киева. К нашей истории лишь он имеет прямое отношение. Точнее, даже не он сам, а его замечательное произведение, увидевшее свет в Париже в апреле 1925 года, – сыночек Александр.Когда папа Полонский с мамой Людмилой (родной сестрой писателя Марка Алданова) уходили в гости, в театр или в ресторан, то малолетнего Александра сбагривали соседу-приятелю, жившему на пятом этаже в доме №1 на рю с музыкальным названием – Жак Оффенбах. (Мне довелось побывать тут, но дальше холла первого этажа консьержка не пустила.)Соседом этим был Бунин. Писатель совал малолетнему гостю какую-нибудь книжку с картинками и на этом заканчивал педагогический процесс. Далее роль воспитательницы исполняла Вера Николаевна, супруга классика, спокойная, доброжелательная и терпеливая. Детей у нее не было, а я впервые открою медицинскую тайну: когда-то она сама так решила, и изменить ничего было уже нельзя. По этой причине ее нерастраченная материнская любовь была полностью обращена на юного Полонского, очаровательного Александра. Однажды какой-то фотограф, встретив нашего малыша на улице, выпустил серию почтовых открыток с его мордашкой.Согласно неумолимым законам природы ребенок вырос, и у него открылась вдруг страсть к собиранию рукописных и книжных редкостей. Теперь из дома Бунина, куда уже заходил самостоятельно, он часто уносил какой-нибудь черновой лист или иной автограф мэтра. Бунина это сердило, он отнимал исписанный лист, рвал и швырял в клозет. Сколько добра пропало! Но у юного Полонского была сообщница – Вера Николаевна. Она тщательно просматривала мусорную корзину мужа, выуживала самое достойное. И конспиративно передавала Полонскому-коллекционеру. Впрочем, в Париже той поры на книжном развале набережной Сены или в антикварных магазинах порой можно было отыскать автографы русских классиков. Так, в середине восьмидесятых годов Полонский приобрел за каких-то 100 (!) франков беловую рукопись «На холмах Грузии» Пушкина. Увы, теперь на набережной ничего стоящего нет, сам проверял!Александр Яковлевич с начала шестидесятых годов регулярно посещал Москву. С ведома советских властей он приобретал и вывозил во Францию некоторые книги футуристов и совсем немного – медицинскую литературу. Но в СССР он вернул нечто более значимое: рукописи классиков, архивы русских писателей-эмигрантов.Полонский знал о моих поисках автографов Бунина. И усердно пополнял коллекцию рукописями, письмами, книгами с автографами Ивана Алексеевича. Эти материалы очень помогли мне в написании многочисленных статей, а также исторических романов «Холодная осень» и «Катастрофа». В обеих книгах герой – Бунин – на фоне масштабных исторических событий.Ну теперь переходим к главному. Полонский передал мне фото – Бунин, сидящий за столом. И надпись: «Владимиру Андреевичу Могилевскому. Ив. Бунин. Paris, 1934».Полонский заметил:- Могилевский – видный член социал-демократической партии. За революционную пропаганду несколько раз сидел в тюрьмах. В семнадцатом году был избран городским головой Керчи, затем Севастополя. В Севастополе редактировал газету «Прибой». Когда большевики приблизились к Крыму, помогал беженцам покидать ставшую неуютной Россию.- А к «Последним новостям» имел отношение?- Еще какое! Он был управляющим, бухгалтером, кассиром. Умер в семьдесят четвертом году, немного не дожив до ста лет. Я приобрел его архив, впрочем, довольно скудный. Где Бунин сфотографировался, за каким столом? Право, не знаю!Я озадачено размышлял вслух:- Автограф помечен 1934 годом. Стало быть, Бунин уже получил нобелевский «миллион». Но приглядитесь, почему у Бунина истощавшее, изнеможенное лицо? Одет неважно, рубаха застирана, с плохо накрахмаленным воротничком (на оригинале эти детали хорошо видны).Полонский ответить не умел.Что ж, вернемся к приятным событиям 1933 года.Десятого декабря в Стокгольме, в годовщину смерти Альфреда Нобеля, в присутствии короля Густава Пятого – необыкновенно высокого и тощего человека – Бунин получил золотую медаль и денежную премию лауреата – чек на 715 тысяч французских франков. Это были гигантские деньги, сопоставимые с десятком нынешних миллионов долларов.Замечу, что Бунин фантастически быстро разорился, как умеют делать лишь русские интеллигенты. Уже 10 мая 1936 года он писал в дневнике: «Что я наделал за эти два года… Агенты, которые вечно будут получать с меня проценты, отдача Собрания Сочин. бесплатно – был вполне сумасшедший. С денег ни копейки доходу… И впереди старость, выход в тираж».А пока что нобелевский лауреат останавливался в самых роскошных отелях, одевался у лучших портных, чаевые швырял исключительно крупными купюрами. Невероятным образом моментально изменился его облик. На всех фото 1934 года Бунин элегантен, породист, неотразим. Но почему «фото за столом» выпадает из этого ряда?Другая загадка – телефон. В Грасе у Бунина не было телефона. В Париже телефон в квартире писателя появился лишь после войны, в пятидесятом году. Помог его «пробить» секретарь Бунина – славный Александр Васильевич Бахрах. Стало быть, на фото Бунин сидит за чужим столом? Но за чьим? И почему? Чем разгадке могут помочь канцелярские принадлежности, лежащие на столе? Ответа не было.В «Прометее», популярном сборнике, который выходил в издательстве «Молодая гвардия», я опубликовал загадочное фото. Надпись сделал осторожной: «Бунин за рабочим столом». И еще мучила неотвязная мысль: это фото я где-то когда-то видел. Но где? В какой коллекции?Разгадка пришла неожиданно. В одном московском спецхране (были такие!) я в очередной раз выискивал материалы, которые помогли бы мне полнее осветить жизнь Бунина в романе «Холодная осень». Листал, вдыхая полувековую пыль, годовые подшивки эмигрантских журналов и газет. И вот в очередной раз перечитываю пожелтевшие хрупкие страницы главной эмигрантской газеты – «Последние новости». И чудо! В номере за 16 ноября 1933 года – «мое фото»! Снимок был сделан накануне, 15 ноября. Едва Бунин из грасской глухомани прибыл в Париж, как его с вокзала отвезли в редакцию «Последних новостей». И подпись: «Лауреат в кабинете редактора П.Н.Милюкова». Слева видна тень и кисть руки. Вполне возможно, что это хозяин стола – Милюков.Русская эмиграция ликовала: «Нет, мы не изгои! Французское высокомерие по отношению к беженцам напрасно. Не француз, не англичанин, но русский – первейший писатель в мире!».И последнее, главное: почему Бунин пометил фото 1934 годом? Все просто: процесс печатания с фотопленки требовал значительного времени. Когда получили отпечатки, Бунина уже не было в редакции. Могилевский мог увидать Бунина лишь в январе 1934 года, когда тот после получения Нобелевской премии через Германию (там издавали его биографию) вернулся в Париж с Северного вокзала. К этому времени Могилевский наклеил фото на картонку. На ней Бунин оставил знакомый нам автограф. Секреты были разгаданы.Вот такая история, господа! Единственное фото, а сколько вокруг него замечательных событий.