«Но Симонова, конечно, нельзя сбрасывать со счета»

Константина Симонова еще при жизни частенько называли баловнем судьбы. Ну какой другой советский писатель имел звезду Героя Социалистического Труда, Ленинскую премию и шесть Сталинских премий? А он, несмотря на обилие наград, периодически находился то в опале, а то и вовсе под запретом. Я приведу только историю гонений на него за дневники военных лет.

Впервые Симонов попытался их опубликовать в 1966 году. Он показал свои старые записи редактору «Нового мира» Александру Твардовскому. Поэту далеко не все в них понравилось. Но он понимал другое: читателю это будет интересно.

Особых сложностей с публикацией военного дневника Симонова Твардовский не видел. Он был убежден в том, что опала писателя закончилась. Иначе стал бы Симонова в преддверии двадцать третьего съезда партии принимать по горло загруженный Брежнев.

Поводом для встречи руководителя страны и писателя послужило письмо Симонова. Писатель предлагал еще раз вернуться к фигуре Сталина и отделить зерна от плевел. «Нам, – подчеркивал он, – нет нужды ни очернять, ни обелять Сталина. Нам просто нужно знать о нем всю историческую правду».

Организовал встречу Симонова с Брежневым помощник партийного лидера по международным делам Андрей Александров-Агентов. Из приемной Брежнева потом сознательно допустили утечку: мол, руководитель страны согласился с тем, что пришло время сказать не только о заслугах Сталина, но и о преступлениях бывшего вождя, особенно перед началом войны. А Симонов в своих комментариях к военным записям как раз много что на эту тему писал.

Первая часть книги Симонова «100 суток войны» была заверстана в сентябрьский номер журнала. Но неожиданно для редакции и автора взбрыкнула цензура. Категорически против военных записей писателя выступил один из руководителей Главлита А.Охотников.

Более всего цензора возмутило стремление Симонова пересмотреть устоявшиеся оценки советско-германского пакта 1939 года о ненападении. Не понравилось чиновнику и то, как жестко писатель отозвался о причинах наших поражений в начале войны.

Обратившись 21 сентября 1966 года в ЦК КПСС, Охотников написал: «Прошу поручить Отделу культуры ЦК КПСС рассмотреть вопрос о целесообразности публикации фронтовых записок К.Симонова и комментариев к ним в подготовленном журналом виде» (РГАНИ, ф. 5, оп. 58, д. 39, л. 40).

Одновременно верстка девятого номера с дневниками писателя была направлена на рецензирование в Министерство обороны СССР.

Вскоре Симонов получил десятки письменных и устных замечаний. Реагируя на них, он сделал свыше сорока исправлений и купюр. Однако начальник Главлита Павел Романов своей санкции на публикацию военного дневника писателя так и не дал.

29 октября 1966 года Симонов послал письмо Брежневу.

«…Некоторые люди, впервые в моей жизни, – отмечал он, – пытаются сделать из меня «запрещенного» писателя. И не понимаю, кому и для чего это нужно?»

Но на этот раз никто передавать обращение Симонова генсеку не стал. Знавшие аппаратную кухню люди порекомендовали писателю позвонить секретарю ЦК КПСС Петру Демичеву, которому подчинялись и Главлит, и все журналы, да и творческие союзы тоже, и который слыл якобы антисталинистом, а значит, по идее, должен был стать союзником художника.

Но Демичев был еще тем «жуком». Сколько раз он принимал у себя по разным поводам и Твардовского, и Солженицына, и других писателей. Демичев всем улыбался, говорил много приятных слов, обещал свою поддержку. Люди уходили от него, как правило, с надеждой. Но он, когда дверь за посетителем закрывалась, тут же менялся и думал, как откреститься от очередного просителя. Симонов исключением не стал.

Сразу после разговора с писателем, а это происходило 15 ноября 1966 года, Демичев отбыл на заседание секретариата ЦК КПСС. Уже после обсуждения вопросов повестки дня Демичев поднял тему дневников Симонова.

«Я, – сообщил он, – сегодня принимал т. Симонова. Состоялся очень тяжелый разговор. Он пришел ко мне с постановлением ЦК КПСС о культе личности и ликвидации его последствий. Говорит, что в этом постановлении осуждаются те действия, которые были при Сталине, когда строго контролировалась публикация в печати различного рода произведений. Его записки «100 суток войны» написаны в соответствии с линией партии, ничего предосудительного в них нет, и поэтому ему непонятно, почему запрещают публикацию этих записок. Он говорит далее, что в этих записках он отвечает на критику, которая была в его адрес, исходя из принципиальных партийных позиций» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 1, л. 189).

Дальше началось обсуждение. Приведу фрагмент протокольной записи заседания секретариата ЦК:
«СУСЛОВ. Как освещается в записках вопрос о договоре с Германией?

ДЕМИЧЕВ. О договоре он сохранил прежние формулировки, правда, несколько их смягчил. Он говорит, что учел все 40 поправок, которые были высказаны цензурой.

Вообще, трудно, конечно, запретить печатать эти записки, тем более что Симонов, как известно, крупный писатель. Я бы просил секретарей ЦК прочитать эти записки, а мы их разошлем в ближайшее время. Прошу высказать свои замечания, а после этого мы примем решение о том, публиковать их или не публиковать.

АНДРОПОВ. Вопрос надо ставить не о запрещении публикации этих записок, а о доработке их, об исправлении. Симонов – коммунист, с ним можно серьезно поговорить и сказать ему о необходимости исправления, так чтобы эта книга воспитывала читателей, а не была собранием только одних недостатков.

СУСЛОВ. В книге показано отступление, причем нарисовано все это, как видно, в мрачных тонах. Но как писать об отступлении, это другой вопрос. В начале войны наша печать много писала об отступлении, но это подавалось в таком виде, что этот материал мобилизовывал трудящихся на отпор врагу. В записках т. Симонова все это подается в другом ракурсе. Поэтому, конечно, публиковать повесть в таком виде нельзя.

УСТИНОВ. Насколько мне известно, там говорится о том, что мы были безоружны к началу войны. Но это неправильно: у нас вооружение было, и неплохое вооружение. Другое дело, что немцы внезапно напали, и многим нашим вооружением мы не смогли воспользоваться.

ДЕМИЧЕВ. Это творческий труд писателя, поэтому нужно очень осторожно подойти к вопросу о том, как поступить дальше с его публикацией.

УСТИНОВ. Надо внимательно посмотреть, на что направлен этот труд. Если там одни недостатки, черные дни отступления, то такой труд публиковать не следует.

КИРИЛЕНКО. Если там показана одна паника отступления, то такие записки не послужат на пользу.

АНДРОПОВ. Какая цель записок Симонова? Если цель благородная, правильная, партийная – один разговор, а если другая цель, то тогда другой разговор будет и об опубликовании этих записок.

Но Симонова, конечно, нельзя сбрасывать со счета, надо с ним Петру Ниловичу поговорить, посоветовать ему.

ДЕМИЧЕВ еще раз обращается к секретарям ЦК прочесть записки Симонова, которые будут разосланы, и высказать свои замечания» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 1, л. 190).

Тем временем свой отзыв на рукопись Симонова подготовило руководство Министерства обороны.

«Автор, – сообщил 19 ноября 1966 года в ЦК начальник Главного политуправления Советской армии и флота генерал Епишев, – взял на себя задачу безапелляционно судить о предвоенных годах и боевых действиях наших войск в июне – сентябре 1941 года, но допускает при этом неправильные политические обобщения и выводы в оценке происходивших событий» (РГАНИ, ф. 5, оп. 58, д. 39, л. 98).

Общий вывод генерала был такой: публикация военных записей Симонова могла бы нанести серьезный ущерб авторитету нашей страны и компартии.

Однако Симонов еще не терял надежды на публикацию своей военной книги. 16 апреля 1967 года он вновь письмом напомнил о себе Демичеву. Затем последовало его письменное обращение к заведующему отделом культуры ЦК КПСС Василию Шауро.

Два партаппаратчика дали Симонову новые указания. Не став спорить, писатель внес в рукопись ряд существенных исправлений. Но и это не помогло. Цензура продолжала стоять на своем.

В конце 1968 года Симонов понял, что дальше бороться за печатание дневника было бессмысленно. Ему оставалось только одно – ждать, когда ястребы сменят свой гнев на милость.

Новую попытку напечатать свои военные записи писатель предпринял в 1973 году. Но на этот раз он обратился не в «Новый мир», где всем управлял уже Валерий Косолапов, а в «Дружбу народов», а там редакторствовал Сергей Баруздин.

«Это отлично! – сообщил коллегам 6 декабря 1973 года Баруздин. – Во много раз сильнее «Незадолго до тишины», что напечатали мы, и «Записок молодого человека». Читается взахлеб и все интересно, и, конечно, это не записки, а настоящая проза. К рукописи так и надо относиться в редакции.

Давать ее надо, не откладывая: №№3, 4, 5, отложив даже все другое по прозе. Поэтому прошу срочно прочитать рукопись Л.И.Лавлинского, Л.А.Теракопяна, И.А.Сергееву, Л.М.Ши­лов­че­ву. Срочно! Да они и не пожалеют, начав читать…

Слышал, что К.М. готов на какие-то сокращения. По-моему, этого делать не надо. Другое дело – уточнить какие-то детали, «тонкости» (Мехлис и др.) и заранее пропустить рукопись через инстанции, от которых зависит Лит.

Б.Б.Холопову надо повидаться с К.М.Симоновым сейчас, сказать спасибо, оформить договор (обязательно!) и сообщить о наших планах: №№3-4-5» (РГАЛИ, ф. 2855, оп. 1, д. 441, л. 5).

Однако цензура не дремала, и пуб­ликацию дневников Симонова приш­лось перенести на более поздний период.

Вячеслав ОГРЫЗКО