Нина ОПАРИНА, вузовский преподаватель Виолончельная душа, или Почему праздник не праздность

С чего начинается поэт? С последних своих стихов. Последнюю маленькую поэмку “Дом” Нина посвятила родителям и сельским учителям.

Ее отец, учитель математики, “достраивал чулан и сени в счастливый год – мать первенца ждала”. Он умер на шестой год после войны – ремонтируя дом вдовы: “В музей бы сдать отцовский тот рубанок, каким была деревня спасена!”. Но и для своих шести лет, что провела рядом с отцом, Нина успела вобрать в себя многие его таланты: в музыке, скульптуре, стихах…
Однако поднимется ли дом, расцветет ли семья, потерявшая мужика – строителя, руководителя? У матери, Марии Осиповны, учителя начальной школы, была все-таки женская логика. Обвинив в шпионаже в пользу Польши, вырезали весь ее не менее мужниного талантливый род. И мать пыталась наверстать упущенное – за счет талантливости дочерей. Соседи по деревне Благодаровка были в ужасе, когда она продала единственную кормилицу-корову и поставила в избе пианино – для Нины. Потом в этой же избе, в глуши, во мраке заточенья, появилась и светло-сумеречная виолончель. До смычки города и деревни было далеко, но смычком Нина водила, и под эту музыку тут честно закладывались основы коммунизма. Конечно, в основном только в душах мечтательных детей.
И все же дом без отца “гаснуть начинал и осыпаться, течь и стыть”. В память об отце они, девчонки, дом “латали, скребли и мыли, не жалея рук, – мы этим как больного утешали, не в силах главный вылечить недуг”… Недуг? Почему у городского человека душа скорбит не о не построенной им даче, а о русской деревне? Потому, вероятно, что он сам и виноват в ее гибели. Может быть, с 22 июня 41-го года начала она умирать, русская деревня? Хотя до сих пор слаженно живет и татарская, и башкирская…
Нина объясняла мне: “Понимаешь, татары и башкиры живут, как они и жили сотни лет до этого. Их сельский уклад не изменился. Например, они не ведают праздности, зато сохранили старинное понятие праздника. А праздник не праздность! Нет! Ему предшествует предпразднество – долгое ожидание и радостная подготовка. Отец не научил меня держать топор. Но научил чувствовать приближение праздника. Это активное сближение людей – вот что такое праздник! В русской деревне я застала, когда там человек еще был желанен! Бабушка моя самый сладкий кусок берегла для гостя. Гость в доме – уже праздник! Праздник ждали, как гостя. Отец сам делал балалайки и играл – не для себя только, для всех! Значит, и талант был востребован. Сейчас русская деревня – это перевернутый мир. А в перевернутом мире, есть у меня такое стихотворение, “нельзя удержать равновесья”. И опять вспоминает строчки: “В глупых давках Бог нам не поможет, отвернет печальное лицо”.
Именно приготовление праздника и станет в конечном итоге смыслом ее жизни.
Мама никогда не плакала: “И только детские глаза от боли и обид спасали, ища спасенье у нее!” – “Поразительная строчка! И нашла твоя мама светлое?” – спрашиваю. – “Нашла. Когда мы маму провожали из бытия в небытие, стояло столько у ворот вокруг меня ее сирот!”. Когда мама умирала, она попросила Нину принести ее учительский портфель, вынуть из него письма выросших учеников и почитать. “Деревня, она всегда наивная была, – говорит Нина. – Как и я, и сестра, и мама. Наивность тоже заставляла жить в вечном предпразднестве”. – “Как это?” – “Верить, что, если сегодня в Благодаровке открыли клуб, потом амбулаторию, потом почту, всегда будем двигаться только вперед и вперед. А как же иначе? Потому что трудимся…”
Предпразднество – ее философия. Оно начиналось для Нины в пять лет, когда ее раньше срока взяли в школу, – умненькая, коса до пояса, хотя и застенчивая. В предпразднестве прошла ее дорога в среднюю школу. Утром четыре километра до районного центра, потом четыре назад. После обеда четыре километра до музыкальной школы, потом четыре обратно. Думала, что так все живут. Все на свете белом. Каждый день в ожидании матери, вечером что-то сочиняла или лепила, чтобы ее порадовать.
И праздник приближался к Нине с каждым годом. После музыкального училища ее распределили в центральную музыкальную школу в Оренбурге. Госэкзамен сдавала в гриппе, играла всю ночь, долгих восемнадцать часов, и к утру рука распухла. Так была перечеркнута карьера исполнительницы – лица творческого. А в школе она себя не мыслила. И тогда она вернулась в дом к маме. Тетя спросила: “Валя будет врачом, племянник – инженером. А ты кто у нас?” Это была та самая тетя, которая, отъехав от родного села на пять километров, в Благодаровку, криком убивалась по своей деревне, считая, что ее оторвали от родины. Нет, отцовский дом не принимал, посмотрел на Нину строго. Он не хотел видеть ее побежденной. Два следующих года она преподавала музыку как во сне. Лишь когда вышла замуж за гражданского летчика Юру и переехала в Челябинск, дети музыкалки вырезали на новенькой парте ножом: “Нина Александровна, где вы?” И она… проснулась.
При аэродроме был ДК, и там она начала придумывать сценарии чествования. Люди были интересные. Один летчиком прошел войну; когда подбили, упал, но остался жив, потому что самолет насадило на огромную ель. Другого расстреливали, а пуля от рабочей косточки отрикошетила. Тут помогла ей поэзия и все прочее то, что она называет “комплексным деревенским воспитанием”: песни, пляски, виолончель и балалайка. Ее сценарии стали формой поощрения: “Я принесла им праздник. Эти люди всегда много и тяжело работали. Пили? Может быть. Но не пьянели. Пьянеют быстро только праздные. Эти же… Я с ними вдруг поняла, что когда отнимают праздник, жизнь теряет смысл. Потому что когда праздник есть, человек бережет себя для него”.
Поступила на режиссерское отделение института культуры и пять лет работала с комсомольской агитбригадой “Синяя птица”. Шли от факта, в сотворчестве с детьми создавала настоящие пьесы об их жизни. И приучала осознавать жизнь взрослую, общественную. Первая часть одного спектакля была вся о разведчице: ее любовь, война… А потом показывали на широком экране фотографии погибших, а внуки их выходили на сцену, потому что заслужили это право. И вдруг… “Фото, а в зале тишина, некому принять эстафету деда, потому что мы привели в этот зал наших трудных подростков! И тогда стыд и мороз пробегал по коже. Некому! Что может быть страшнее этого слова!”
Но когда выпадала минута праздности, приходило неудовлетворение. Ходит в одно литобъединение с Валентином Сорокиным, в стихах которого, как говорят, задорно “булькает металл”. И все же – кто она? Если Валя – врач…?
А потом ее пригласили преподавать в институт культуры. И тогда она рыдала, страшно! Потому что наконец поняла: она учитель, как мама! Как отец! А они этого уже никогда не узнают!
Десять лет, сорок дипломов ежегодно. И было обидно: в студентов столько вкладывалось – режиссура, хореография, музыка, сценарное дело, а они, окончив институт, нередко перекладывали бумажки в каком-нибудь Доме культуры. Уже тогда Нина подумывала о том, что ее знания, как создать праздник и предпраздничное настроение, больше всего нужны учителю. Учителя этому не учат: поставить спектакль “Прощание с букварем”, выпускной ли, к 23, 8 и 9 – с завязкой, кульминацией и развязкой. А внеклассная работа вся на нем.
Помогла дочь Ника. Которая в тринадцать лет с золотой медалью окончила среднюю школу. Она поступила в МГУ. Но ведь нельзя было такого маленького ребенка одного отправлять в Москву на целых пять лет! Пока меняли трехкомнатную квартиру на однокомнатную, спала с Никой в общежитии на одной койке. Однако надо было и работать. И вот со всем своим творческим багажом Нина и появилась в московской частной школе “Премьер”, одной из лучших в России. Здесь преподают “драму”. Некогда из агитбригады вытаскивала душу, заставляла дрожать нервы, закипеть совесть – только после этого выпускала на сцену. Ее теория – любое театральное действо должно иметь конфликт. Нельзя выходить на сцену просто со стихами, это не концерт! Полистала книжки: мало пьес детских. “Сомбреро” да “Кошкин дом”. Все школьные театры ставят одно и то же. И тогда она опять стала писать сценарии. Но по-другому. В “Сказке о мертвой царевне” у нее, например, выходят на сцену все девочки класса, с зеркальцами. Зачем? Нина заставляет мальчишек увидеть и поразиться: какие все особенные, красавицы! Значит, работает в сотворчестве с Пушкиным! И потом все дети хотят играть только главные роли! Что ж, говорит им Нина, получайте! Вы имеете право осознать это великое – “Я могу-у!” Теперь уж она иная, раскованная – театр расковал ее, – показывает мне фото детей-актеров: “Посмотри, какие все морды одухотворенные! Я их люблю! А это кто на сцене с ними балдеет? Ба! Да это бабушка Нина, я!” У нее восемь вариантов “Сказки о золотом петушке”. Зачем? Для каждого класса – свой сценарий. Потому что в школьном театре спектакль должен создаваться под конкретных детей и конкретные внутришкольные и внутриклассные события и конфликты. Иногда даже невидимые чужому глазу. Это, как в лучшие времена ее детства, опять праздник для всех, праздник взаимопонимания и сближения.
Сотня пьес у нее уже наберется. Уже и книги выходят, стала членом Союза писателей. Защитила на любимую тему “внеклассной работы” кандидатскую. И… преподает в Московском государственном педагогическом университете. Одна в своем роде, востребованная. Читает с кафедры, что учитель, сам не написавший двух строчек стихов, не нарисовавший картины, не сыгравший на сцене, никогда не только не поймет своего талантливого, творческого ученика, но и может стать его гонителем! Его урок засушит, мораль превратится в палку, лекция вызовет уныние. А театр… Это такая роскошь! “Волшебный край!”, – сказал Пушкин. Он учит перевоплощаться. Иначе – входить в образ другого человека и понимать его! Даже в пьесу “Кошкин дом” можно ввести материалы урока химии, физики, математики, если, конечно, подойти творчески… Еще театр Нины Опариной учит педагога всегда идти навстречу неумелому, застенчивому ребенку и утверждать его в успехе! Это театр “щадящего режима”, не факультатива, а живой жизни. Наконец, это театр, который говорит, что, пока дети сами не сыграют гоголевских, пушкинских и лермонтовских героев, они не полюбят и не прочувствуют русскую литературу и русский характер. Жизнь – действо, значит, и постигается через действие!
…Страна, которой больше нет? Деревня не умерла, она трудится в Нине. А в хорошей деревне никому не давали пропасть. Потому что понимали: праздник – для человека!

Ирина РЕПЬЕВА
Москва