На чтение: ≈ 10 мин.Наверное, уже и косточки парня истлели где-нибудь в тайге. Сама же Нина Ефимовна, вспоминая версию гибели Юрия Гагарина, почему-то надеется, что ее сына забрали инопланетяне. Утешается она только этой призрачной надеждой, потому как больше нечем – нет ни сына, ни креста над могилой, ни льгот и пенсии за потерю единственного кормильца.
Несколько лет назад, впервые познакомившись с деятельностью движения “Солдатские матери России”, я пыталась узнать данные о небоевых потерях в Российской армии. Даже по наивности звонила в Министерство обороны. Конечно, безрезультатно. И вот, наконец, эти данные стали достоянием гласности, ими охотно делятся с читателями печатные издания. Ежедневно в наших войсках гибнет в среднем двое-трое военнослужащих, при этом до половины небоевых потерь приходится на самоубийства.
…Стас школьные годы провел в подмосковных Химках. В юности невероятно походил на Есенина. Занимался самбо, шел первый в классе по математике. Рано научился читать, в пять лет штурмовал “Войну и мир”. В армию отправился без страха – спортсмен, физических нагрузок не боялся. Ему оставалось служить пять месяцев, когда он с сослуживцами с целины возвращался “домой” – в родную мотострелковую дивизию на Дальний Восток. Тело Стаса нашли в Бурятии – под откосом железной дороги.
Его мать, Валентина Ивановна Крылова, сама забрала тело сына и похоронила на химкинском кладбище. На похороны Стаса собралась вся школа: его помнили и любили. Валентина Ивановна начала собственное дознание: почему и как погиб ее сын, сильный и тренированный парень? Выяснила, что убивали его двое – ротный и замполит. Вначале Стаса сильно били, но так, чтобы не оставлять синяков (видимо, не исключали, что останется жив): например, по почкам лыжными палками через фанеру. Потом сбросили под поезд. Ротному как отцу семейства дали год условно, замполита как работника идеологического фронта не судили вообще. Было это почти 20 лет назад. После похорон сына Валентина Ивановна слегла: инсульт.
Получила 2-ю группу инвалидности. Немного оправившись от горя и болезней, нашла в себе силы организовать Комитет солдатских матерей Московской области. Было это десять лет назад. Она решила помогать таким же отчаявшимся от горя родителям, которые, потеряв в мирное время сына, мечутся между командованием части и прокуратурой в тщетных попытках узнать хоть какие-то подробности о гибели своих детей, нередко единственных. 15-20 лет назад проблема “небоевых” потерь в мирное время замалчивалась Министерством обороны. Необходимо было пробить глухую стену умолчания, заставить общество осознать неоспоримый, казалось бы, факт, что матери растят детей не для бойни в мирное время, а для того, чтобы радоваться на них в старости. Елизавета Никифоровна Некрасова первой вышла на Красную площадь с портретом погибшего сына, хотя ее Миши тогда уже 15 лет как не было в живых. Но она нашла в себе силы и мужество публично сказать: моего сына убила армия. Недавно умерла и сама Елизавета Никифоровна.
Мы беседуем с Валентиной Крыловой о деятельности возглавляемого ею комитета.
– Валентина Ивановна, каковы направления вашей деятельности?
– Во-первых, помогаем матерям, отдавшим армии сыновей. Армейские командиры предпочитают списывать вину на убитого солдата – мол, сам покончил жизнь самоубийством. И все это в “интересах” государства, чтобы мать не получила положенных льгот. Я была участницей пяти съездов солдатских матерей, и там каждый раз поднимался этот вопрос. Помню, в 1993 году в Международный комитет по делам военнослужащих было направлено 74 дела на дорасследование об убийстве солдат – и ни одно не доведено до конца “из-за отсутствия состава преступления”. Из Тюмени привезли тело Андрея Филимонова, мать – беднота, работает дворником. Если бы армия послала извещение о гибели, то она бы получала приличную пенсию, а так – льготы на 82 рубля в месяц от Комитета соцзащиты. Что можно купить на эти деньги? Три гвоздики на могилу сына.
Наши дети никому не нужны. А если их жизнь однажды понадобилась государству, то никому не нужна мать. Только у нас в Химках три матери лежат прикованные к постели – после гибели сыновей разбил инсульт.
Необходимо ввести в государстве статус “солдатской матери”. Я буду за это биться. В Америке, если солдат прослужил в армии хотя бы три минуты, а потом погиб, власти обеспечивают матери денежное содержание до конца жизни. Очень, между прочим, приличное. Наши же прозябают в бедности и нищете. Внукова Серафима Дмитриевна из Егорьевска потеряла в армии в мирное время двух сыновей. Живет у дочери в малогабаритной квартире, так как ее дом старый, зимой жить нельзя. Пенсия маленькая. Хочется хоть как-то ей помочь. Афганским и чеченским матерям дали за погибших сыновей по тысяче рублей – всего-то! А тем, чьи дети погибли в мирное время, не дали и того.
И еще одно горе – ребята приходят из армии облученными. Большинство из них умирает. И вот парадокс – если умирает в течение года после возвращения, матери положена пенсия за потерю кормильца, а если,на свою беду, проживет больше – с получением пенсии возникают проблемы. Попробуй-ка докажи, что беда случилась в армии. Немногим мы, к сожалению, можем помочь этим обездоленным матерям. Некоторым телефон ставим вне очереди, кому-то юридическую помощь оказываем. Иным венок на могилу после смерти – ведь не все даже близких родственников имеют.
– Но, должно быть, основное направление вашей деятельности все же помощь самим солдатам…
– Прежде всего занимаемся социальной и правовой защитой допризывников, военнослужащих и демобилизованных. Всем химкинским ребятам, которые уходят в армию, даю чистый конверт со своим домашним адресом: если что – пишите, мы вас защитим.
Более двух лет шефствуем над реабилитационным госпиталем в Химках, над военным госпиталем имени Бурденко. Там до сих пор лечатся “чеченцы”, “афганцы”, привозят ребят из Таджикистана, Грузии. По соглашению с Министерством обороны как член Совета родительской общественности при Министерстве обороны РФ могу приехать в любую воинскую часть, госпиталь России. Очень помогает химкинский магазин “Бокал”, дает бесплатно прекрасные продуктовые наборы. Не сразу удается установить с ребятами контакт, каждого догоняет еще не пережитая до конца своя война.
Подхожу к младшему лейтенанту из Мордовии, а у него все косточки переломаны, лежит в гипсе и скобах. Хочет отвернуться от меня, но не может. Только голову повернул. Я его за руку взяла и говорю: “Тебя-то мама дождется, а я вот своего не дождалась”. Он перевел взгляд на меня и говорит: “Мама, прости”.
Вася – сирота, в армии его изуродовали до обрубка. Правда, дали ему однокомнатную квартиру в старом доме. Я ему одеяло купила, постельное белье сшила, из старых подушек одну хорошую сделала. Живет у друга-“афганца”, а свою квартиру сдает: есть что-то надо.
Этих ребят кто-то должен все время вдохновлять, у них подавленное настроение: “Мы никому не нужны. Кто за нас замуж пойдет?”.
У меня и “чеченская сноха” есть – Настя Васильева. А сын Димы Муравлева мне как внук родной. Моя квартира словно перевалочная база. То жили ребята, сбежавшие из чеченского плена, пока родители за ними не приехали. Пять дней жил паренек из Минусинского района, из Сибири. Убежал из части, жил на помойке, дошел до дистрофии. Сообщили мне, я его прятала, пока не устроила в госпиталь. Одному протез достанешь, другому – коляску, третьего на работу устроишь. Пока у нас существует армия в нынешнем виде, работы у комитетов солдатских матерей меньше не станет.
Ольга КОНДРАТЬЕВА
Выбор читателей
Комментарии