Никита ВЫСОЦКИЙ: Я не сторонник запретов в области искусства

Каждый июль мы вспоминаем Владимира Высоцкого. Впрочем, эта память круглогодична и почти подсознательна, на генном уровне. Люди даже достаточно молодого возраста произносят фразы или словосочетания, не подозревая иногда, что цитируют Владимира Семеновича. Его трудно назвать только поэтом, музыкантом или актером, лириком, трагиком или автором сатирических песен. Он был всем этим вместе в равной степени. Каждому времени – свой голос. Но удивительным образом творчество Высоцкого внезапно становится актуальным спустя десятилетия. Наверное, все дело в живости языка, в том, что жизнь наматывает свои круги, как годовые кольца на сосновой древесине, а люди и их позиции по отношению к миру и друг к другу во многом те же. О волнообразности интереса к Высоцкому, «железном занавесе» и введении творчества Владимира Семеновича в школьную программу мы поговорили в преддверии 25 июля с его сыном Никитой Высоцким – главным хранителем памяти о нем не только как о гениальном творце, но и просто как о человеке.

– В одном из интервью вы отмечали, что интерес к творчеству Владимира Семеновича волно­образный: наблюдаются то перехлесты, то обратные процессы. Какие тенденции вы подмечаете сегодня?

– Из-за пандемии многое остановилось, а многое ушло из жизни и уже, наверное, не вернется. Но, после того как сняли ограничения, мы пытаемся что-то восстановить. Например, в 2020-м мы хотели сделать проект «Сорок лет без Высоцкого» к соответствующей годовщине со дня его ухода. Этот проект мы планировали посвятить его судьбе, его признанию и узнаванию, потому что многие, даже из его современников, плохо представляли себе, кто он такой. Проект должен был включать и выездные лекции, и студенческие семинары, и многое другое. Не знаю, осуществим ли мы теперь этот проект. Однако я думаю, что не стоит привязываться к дате, этот масштабный план, безусловно, стоит выполнить.

Но, может быть, в случае пандемии как раз сработала ситуация отложенного интереса, и мы видим безусловный всплеск внимания к творчеству и личности отца. Сейчас, например, набирает обороты один крупный документальный проект, связанный с личностью Высоцкого. Я смотрю тиражи книг, количество скачиваний на различных легальных и нелегальных ресурсах и вижу, что динамика резко пошла вверх. Кроме того, много желающих сделать свои версии его песен. А совсем недавно я приехал из Самары. Там отец давал концерт в только открывшемся тогда Дворце спорта, в 1967-м, и, выступая один, собрал стадион. Тогда Самара еще называлась Куйбышевом… Сейчас на том же месте было решено построить новый дворец и назвать его именем Высоцкого.

– У Владимира Семеновича есть известная песня про заграницу. Сейчас трудности с международными поездками. Какие мысли и эмоции сопровождают вас, когда вы переслушиваете эту песню?

– У него есть несколько песен про заграницу: «Зарисовка о Париже», «Случай на таможне», «Инструкция перед поездкой за рубеж». Есть «Жил-был один чудак» про «чудака невыездного»… Есть и более серьезные взгляды на ту же самую проблему: «Нет меня – я покинул Расею…» Да, действительно, сейчас есть проблемы с заграницей, есть ощущение, что они будут довольно долго. Не знаю, доживет ли мое поколение до перемен. Отношения с западными странами проходят проверку, что-то уходит, а что-то, наоборот, укрепляется. И у меня нет ощущения, что песни отца про «железный занавес» остались в прошлом. В них заметно, с одной стороны, желание ездить по всему свету, а с другой – невозможность этого. Отец ведь долгое время был совершенно невыездным. Когда он выехал, это было чудо и для него, и для Марины, с которой они к тому моменту уже пять лет были женаты. Он страшно волновался, боялся, что все сорвется.

Вообще эти его песни не столько о законодательных актах, сколько о желании, чтобы не было границ, чтобы человек мог свободно перемещаться. О том, чтобы наш мир воспринимался не как вражеский лагерь, а просто как соседский мир. О том, что некоторые люди выезжают и разочаровываются. Об отношении к неизвестному и желаемому. Не только пушкинским Онегиным овладевала охота к перемене мест, это нормальное человеческое желание – узнавать новое.

Я не говорю, что времена возвращаются, но, к сожалению ли, к счастью ли, эти песни вновь актуальны.

– Никита Владимирович, а если представить, что ваш отец дожил до 2022 года, как бы он относился к уехавшим по политическим соображениям?

– Я не считаю возможным говорить от его лица. Это слишком ответственно, для миллионов людей он по-прежнему важная фигура, и вдруг его сын от его имени выносит какие-то вердикты… Я могу сказать, как он относился тогда к уехавшим. Например, существовал запрет, который нельзя назвать негласным: людей, выезжавших за границу, предупреждали, что существуют те, с кем общаться нельзя, так называемые невозвращенцы, или, наоборот, высланные, или люди, которые имели позицию, несимпатичную тогдашнему руководству. Но отец общался! Он, например, встречался с Бродским и был дружен с Михаилом Шемякиным. При этом он понимал, чем это чревато. Но подобные рекомендации он не соблюдал.

Или, например, он встречался за границей с артистом балета Михаилом Барышниковым, который тоже покинул СССР к тому моменту. Много лет спустя, после смерти отца, вышла голливудская кинокартина «Белые ночи», где Барышников танцует под песню Высоцкого «Кони привередливые». Это был жест признания и уважения.

– При этом Владимир Семенович всегда возвращался, и даже чаще, чем другие тогда…

– Это так. И говорил: «Там, у себя дома, я разберусь со всеми проблемами». Вне страны, которая тогда называлась Советским Союзом, и русского языка он себя не представлял. Но его отношение не было принципиальным. Кого-то из уехавших он недолюбливал – не столько за то, что они уехали, сколько из-за какой-то предыстории их отношений. А с кем-то из уехавших деятелей культуры он поддерживал очень близкие отношения. Он относился не к людям, а к конкретному человеку. При этом, конечно, у него были принципы: он был человеком решительным и иногда расставался раз и навсегда, даже если с человеком его связывали годы дружбы. Да, такое бывало. Но эти принципы ему не застилали глаза, уверен, что он всегда видел людей. И я думаю, что он был из тех людей, которые в этом смысле вряд ли бы поменялись. Каждое решение он принимал по поводу конкретного человека для себя и не агитировал никого дружить или не дружить с кем-то.

– Что происходит с включением текстов Высоцкого в школьную программу? Знаем, что у вас были предложения по этому поводу…

– Наверное, всему свое время. Меня немного остудила дискуссия, которая недавно была, со списками для школьной программы. По этому поводу начался просто смертный мордобой: кого включать, кого не включать… Я подумал, что такие вещи, как включение или невключение в школьную программу, не должны происходить на баррикадах. Хорошо бы этим решениям приниматься в тишине и быть абсолютно ясными.

Не скажу, правда, что у меня опустились руки. Были обсуждения, в которых участвовал и наш музей, в параллели с какими историческими событиями должны изучаться некоторые тексты Высоцкого. Или о некоторых противоречиях в его текстах. Но где они, непротиворечивые люди из школьной программы?.. Взять хоть Есенина, хоть Блока, хоть Пушкина, Толстого, Достоевского, все эти люди полны противоречий – человеческих, эстетических, каких угодно. И мне бы хотелось, чтобы учителя чаще читали с детьми Высоцкого, потому что без него русскую культуру невозможно представить. Но пока что этого не произошло.

– А какие его тексты вы бы сами рекомендовали проходить в школе?

– Я бы включил, например, «Разбойничью» – песню, которая была написана для экранизации пушкинского «Арапа», снятого Александром Миттой. Безусловно, «Купола», «Охоту на волков» или «Балладу о детстве». Конечно, часть военных песен. Для внеклассного чтения я бы обязательно рекомендовал его цикл «Сказки», где есть стилизации иногда под частушки, иногда под баллады или былины. Мне кажется, что в этом цикле есть очень серьезное отношение к нашей стране, которое одновременно и шуточное, и легкое, скоморошье.

– Видите ли вы творческих наследников Владимира Семеновича и в смысле поэзии, и в плане исполнения?

– Разные люди в разное время называли разных наследников. Некоторые рок-музыканты признавались в том, что на них сильно повлиял Высоцкий, и даже говорили, что он первый российский рокер. Культура – это непрерывный поток, и в ней всегда кто-то на кого-то влияет. Но место Высоцкого не будет занято. Оно навсегда. А второй Высоцкий не нужен, копия всегда хуже оригинала.

– А нынешними театральными постановками по Высоцкому вы довольны?

– Вы знаете, нет, по разным причинам. Я сам участвовал не в одной. Был период всплеска, много и моноспектаклей, и парных спектаклей, особенно на материале отношений отца и Марины Влади, по Марининой книге… Наверное, в какой-то момент это было нужно и востребовано. Я очень верил в молодежные спектакли, например, в те, которые ставили Дима и Маша Брусникины, преподаватели Школы-студии МХАТ. Дима, к сожалению, умер, но ученики его остались. Студенческая группа, которой руководит Маша Брусникина, сейчас образовала театр и сделала интересную музыкально-поэтическую работу по Высоцкому. Этот спектакль был представлен в нашем музее, как и спектакль курса Василия Мищенко. Я знаю, что сейчас есть спектакли по детским песням Высоцкого с его пластинки «Алиса в Стране чудес». Такой спектакль идет в Театре Стаса Намина, и фрагментарно эти песни задействуются в спектакле Таганки «Беги, Алиса, беги».

Единственная тенденция, которая мне не нравится в современном театре, – это тенденция к развенчанию. Ставят, например, спектакль по Достоевскому, но получается не Достоевский, видно, что преобладает желание снять с известного человека шелуху навязшей мифологии. Или, наоборот, представить его как шизофреника, параноика, как человека, с которым связаны какие-то наши комплексы – имперские, христианские, постхристианские… Наверное, этим надо переболеть, это имеет место. Я не сторонник каких-то запретов в области искусства. Да и к Высоцкому с такими мерками мало кто подходит. Из современных работ мне очень понравилась сделанная Ирой Апексимовой и ее командой в Театре на Таганке. Этот проект современный и остроумный.

Мне бы хотелось, чтобы сошлись наследие Высоцкого и театральное искусство, на этом пересечении могут возникнуть более интересные работы, чем те, которые есть сейчас. Я в это верю. Не воспримите мои слова как упрек, мне многое нравится, но сейчас я вижу, что есть определенная пробуксовка, повторение того, что уже было.

– Что в планах сегодня у Государственного культурного центра-музея В.С.Высоцкого «Дом Высоцкого на Таганке», директором которого вы являетесь?

– Последние годы немножко потрепали нас и посмеялись над нашими планами. Я уже упомянул о проекте «Сорок лет без Высоцкого», который непонятно когда осуществится. Но есть вещи попроще. Например, мы радуемся посетителям нашей постоянной экспозиции, которая открылась как раз перед пандемией, из-за этого мало кто ее видел. Некоторые профессиональные экспозиционеры называют ее лучшим выставочным проектом десятилетия. Проект очень современный и уж точно нескучный. Есть ряд городов, которые ждут наши передвижные выставки, сейчас мы готовим большую выставку для Самары, в связи с чем я и ездил туда. Думаю, что мы обязательно будем продолжать проект «Своя колея» – это премия имени Высоцкого, которая вручается по итогам года. Хотя сейчас вручать ее достаточно сложно по причине раскаленности в обществе.

Приближается 42-я годовщина его ухода, а 25 января 2023 года, ровно через шесть месяцев, ему исполнится 85 лет. Его посмертие для меня сравняется с его жизнью на Земле. Это, безусловно, повод задуматься над тем, что память о нем пережила его земную жизнь. И о том, что уходят люди его поколения, для которых и о которых он писал. А для нас, конечно, повод активизироваться и укреплять сотрудничество с теми городами, которые заинтересованы в наших проектах и очень ждут их у себя.