Никита Джигурда: Я научился отшивать женщин даже во сне

Соломенные волосы, трехнедельная борода, знакомый голос с хрипотцой. Расcтегнутая рубашка обнажает грудь, на шее болтаются две веревочки с кулонами в виде солнышка и круг с символом “Инь-Ян”. В глубине чуть воспаленных глаз сверкают лукавые искорки. Кажется, такой мужик живет явно по принципу: “пришел, увидел, охмурил”…

Никита Джигурда родом из Киева. Одно время из-за острых политических песен пришлось ему в буквальном смысле этого слова эмигрировать в Москву. В Театре на Таганке он пробовался на роль Владимира Высоцкого, но не воплотил на сцене любимого барда: главный режиссер Юрий Любимов уехал за рубеж. Опора на традиции Высоцкого во многом способствовала популярности Джигурды. Он записал несколько магнитоальбомов (“Перестройка”, “Ускорение”, “Плюрализм” и другие), играл в театре, снялся в фильмах “Раненые камни”, “Ермак”, “Тонкая штучка”, “Любить по-русски”.

– Никита, насколько вы похожи на своего героя из фильма “Любить по-русски”?

– Дело в том, что, играя своих героев, я играю себя. Я принадлежу к категории актеров, которые делают то, что им близко, не перевоплощаясь в кого-то. В фильмах “Ермак” и “Любить по-русски” зрители видят одну из главных моих ипостасей. Но не единственную.

– Значит, есть и другие?

– Есть. Но, к сожалению, от меня ждут именно такого проявления образа, а я на сегодняшний день всячески пытаюсь уйти от него. Бесшабашность, которая является главной чертой моих героев, безусловно, привлекательна. Но есть еще терпимость, стремление познать высшие законы мироздания через любовь. Есть теософия – наука о космических и божественных законах… То, чем я, Никита Джигурда, занимаюсь последние четыре года. Это вступает в противоречие с теми персонажами, которых я изображаю на экране.

– Лично для меня ваши герои привлекательны не бесшабашностью, а крепким мужским характером, надежностью, умением постоять за себя и за тех, кто им дорог.

– Да, настоящих мужиков сейчас мало. И все, что вы перечислили, во мне осталось. Как и чувство собственничества. Эти черты в моих генах намертво сидят. Мои предки из запорожских казаков, и как я ни искореняю сильное мужское начало в себе, оно то и дело дает о себе знать. Могу, сорвавшись, стукнуть кулаком по столу и заорать: “Я так сказал!” И я знаю, что это нравится женщинам. Хотя сейчас я стремлюсь к проявлениям духа, а не силы.

– А как насчет выкидывания женщин за борт в набежавшую волну?

– Если друзья скажут, что я их “на бабу променял”? Да! Но в своей прошлой жизни. Если что-то было не по-моему, я мог взять свою подругу за шейку и, слегка сжав ее, объяснить, кто есть женщина и где ее место. Доведя таким образом нежное создание до полуобморочного состояния, я добивался того, чтобы в следующий раз оно проявляло свое недовольство более осторожно. Женщины подчинялись моей силе, потому что знали: в душе я их любил. Сейчас я понимаю, что этот способ был неправильным.

– Значит, сегодняшней вашей подруге удушение не грозит?

– Ну что вы! Я сейчас научился воздействовать психологически. И никогда не подниму руку на женщину, даже если она выступает коренным образом против тех идей, которые я проповедую.

– Никита, вернемся ко всенародно известному фильму “Любить по-русски”. Мне показалось, что ваш герой окончательно влюбился в героиню Ларисы Удовиченко, когда увидел, как она моет пол. Уж очень взгляд тогда был у вас красноречивый.

– Мне приятно, что вы это заметили. А знаете почему? С этой сценой была целая история. Матвеев хотел снять, как мой герой сломя голову несется вверх по пожарной винтообразной лестнице и, залезая через окно в школу, видит понравившуюся женщину, которая стоит нагнувшись и моет пол. Я с полчаса носился вверх-вниз по этой лестнице, а Матвееву все казалось, что получается недостаточно “сломя голову”. И вот когда я уже ошалел от этой беготни и перед глазами все кружилось, он отснял тот самый момент, о котором вы говорите. В результате бег по лестнице в фильм так и не вошел, но состояние усталости и радости, что вся эта гонка закончилась, воплотилось в том самом влюбленном взгляде.

– Никита, когда вы решили, что будете артистом?

– Я родился 27 марта 1961 года. В тот самый день, когда по решению ЮНЕСКО стал отмечаться Всемирный день театра. Так что все было предрешено заранее. А если серьезно, то сначала я не помышлял о профессии актера. Все мои устремления были направлены к спорту. Я учился в Киевском институте физкультуры, был чемпионом Украины по гребле на каноэ…

– О! Вот вам и “княжна за бортом”!

– (Смеясь.) Точно! Когда я сдавал сессию за первый курс института, мой старший брат оканчивал киевский театральный институт им. Карпенко-Карого. А там раз в четыре года набирали “русский курс”. Я решил, что это сделали как раз для меня. Со скандалом забрал свой аттестат из Института физкультуры и под причитания мамы, которая понимала, что если я “провалюсь” в театральный, то окажусь в армии, пошел поступать на актера. К удивлению родителей и всех своих друзей, был принят. Талант не скроешь!

– Вы были так уверены в своей талантливости?

– Абсолютно. Я считал себя исключительно особенным. И когда на первом общем студенческом собрании услышал от своего педагога: “Честно скажу, что гениев среди вас нет”, то ужасно возмутился. Вслух я ничего не сказал, но внутренний голос возразил: “Как же, а я?!” И вот это “а я?!” всегда оживало во мне в тот момент, когда другие пасовали. Даже если я чего-то не умел, я всегда давал себе команду “вперед!”

– Это хороший внутренний голос!

– Иногда он провоцировал меня на большие неприятности. Когда после смерти своего духовного учителя – Владимира Высоцкого я распевал на Ваганьковском кладбище его и свои песни, меня арестовали и отправили в психушку. Дабы вернуть молодого человека к “нормальной” жизни, меня кололи разной дрянью и лечили электричеством. А в том, что я был ненормальный, никто из моих врачей не сомневался.

– Неужели ваша “ненормальность” заключалась только в распевании песен?

– Нет, конечно. Вызывает меня врач к себе и, листая собранную обо мне информацию, спрашивает: “К такой-то на девятый этаж по пожарной лестнице лазил?” – “Лазил”. – “Ну и как же это соотносится с вашей якобы нормальностью? Вы же могли убиться?” Тут я начинаю втолковывать: “А как же Ромео и Джульетта, Шекспир…” На это мой психиатр понимающе кивал головой и писал в карточке: “Мания величия”. Теперь-то я осознаю, как мне повезло, что я оказался в том “гнезде кукушки”. Потому что только так можно было усмирить мои казачьи гены и заставить думать. До этого я как действовал: шашку наголо и вперед, все сметая на своем пути. Эх, разойдись! А именно тогда, когда меня пытались сломать, в моей душе родился поэт, ищущий путь к духовному миру. Все это и привело меня к трудам Блаватской, Рерихов и других теософов.

– Никита, а какой должна быть женщина, чтобы вас “зацепило”?

– Зацепить меня может любая женщина. Вот раньше, когда я любил выпить (четыре года, как я полностью отказался от алкоголя), наступал момент, когда при виде женщины мой пресловутый внутренний голос говорил: “Почему ж она не моя?” – и я начинал совершать подвиги, чтобы завоевать ее…

– А потом оправдывались перед психиатром?

– Вот именно. Я не мог объяснить человеку, что если он называет ненормальным подвиги во имя женщины, то это его большая проблема.

– Вам не досаждают поклонницы?

– Раньше они, наверное, чувствовали мою охотничью сущность и прямо-таки домогались меня. Они просили от меня ребенка, как от племенного жеребца. Но я всегда объяснял, что если телесная связь – всегда пожалуйста, то ребенок – это для меня очень серьезно. А теперь объясняю, почему не могу вступить и в телесную связь, даже, может быть, и желая ее.

– Ага! Все-таки желая! Не так уж вы и устойчивы.

– Грешен. Но борюсь неустанно. В последнее время научился “отшивать” женщин даже во сне. Ведь мысленная измена – тоже измена.

– А вы не боитесь, что у вас крылышки вырастут и вы летать начнете?

– Это здорово – чувство полета! Нечто подобное я чувствовал после сорокавосьмидневного голодания. Четыре года к нему готовился. У меня такой творческий порыв был!!! Стихов, песен написал море. Скоро книжка моя выйдет. “Падение в любовь” называется.

– Никита, в одном из своих стихотворений Набоков пишет: “У нас есть шахматы с тобою, Шекспир и Пушкин. С нас – довольно”. А каков ваш минимум?

– Если бы я собирался куда-то на край земли или на луну, как Набоков, я бы взял труды Елены Блаватской, Анни Бизан, гитару и свою любимую женщину.

Прощаясь с Никитой Джигурдой, я решила признаться в том, что представляла его себе несколько иначе. “Вот он, стереотип проклятый, как въелся-то!” – с деланным негодованием прохрипел мой собеседник и сощурился, пряча улыбку в бороду.

Наталья ТИМЧЕНКО