Незабываемое

Майскими светлыми днями приходит к нам праздник Победы. Уже в 59-й раз. Участникам войны, которым в те грозовые годы было по девятнадцать – двадцать лет, сегодня под восемьдесят. С каждым годом редеют их ряды. Что будут знать о войне наши дети? Только то, что мы услышали из рассказов отцов. А внуки?

…Мой отец пошел на фронт в 43-м девятнадцатилетним пареньком. И в первом бою под Харьковом попал в плен. Его увезли в Германию. Вернулся отец домой осенью сорок пятого. Мои бабушка и дедушка уже отчаялись увидеть в живых первенца. О тех годах в плену разговоры не велись, отец не любил вспоминать. Лишь однажды сказал нам, уже взрослым детям: «Тогда было легче умереть, чем жить. Жить, не подличая, не продаваясь за пайку хлеба. Запомните, есть вещи поважнее собственного живота».

Однажды один из работников военкомата, выдавая отцу новенькое удостоверение участника войны, буркнул под нос: «И за что таким дают, не воевал ведь толком». После того «вручения» наш мудрый и терпеливый наставник попал в больницу – сердце подвело…

…Восемь лет назад довелось мне побывать в Германии. Узнав о предстоящей поездке, отец тихо произнес: «Есть там недалеко от Мюнхена деревушка тихая такая, Кляйнциммер, кажется. В поле около нее многие наши лежат».

Мне удалось попасть на это место. Стоял конец мая. Густо рдели в зеленой траве красные маки. Они окружали со всех сторон большую площадку с рядами маленьких цементных крестов и плитою. На плите выбита надпись на русском языке: «Здесь покоятся русские военнопленные, которые в тяжелые годы войны скончались вдали от Родины». И ни одной фамилии.

Тогда из Германии я привезла отцу письмо, если так можно назвать записку в несколько предложений. Ее передал мне Ганс Шульце, житель Кляйнциммера, уютного селения с двухэтажными аккуратными домиками. Ровесник моего отца, Шульце очень хорошо изъяснялся по-русски. «Бывший солдат войны», – назвал он себя при знакомстве, стукнув кулаком по груди.

Пять лет Ганс провел в лагере для военнопленных в Голубовке, что на Украине. В его двухэтажном особняке целая комната отведена нашей стране. Стоят рядами книги и журналы на русском языке, кассеты с записями песен, пейзажные фотографии на стенах. Поразил меня больше всего макет лагеря в Голубовке. Возвышался он на большом столе посреди комнаты. Ганс показал на нем барак, где провел долгие годы. Вышки, проволока, расчерченный плац… У меня вырвалось: «Ну зачем это видеть каждый день?». Ганс Шульце недоуменно поднял глаза: «Зачем? Это же пять лет моей жизни. Я был молодой, красивый… «И еще несколько раз он повторил: «Пять лет, пять…» Для пущей убедительности даже помахал растопыренными пальцами.

– Возьмите это и передайте своему отцу, – протянул мне конверт при отъезде Ганс Шульце. – Здесь письмо.

Уже дома, в Москве, я развернула листок. Это был план лагеря в Голубовке. К нему прилагалась записка: «Далекий друг, здесь я провел пять лет и три месяца. Друг, зачем война была?»

Нет сегодня в живых ни моего отца, Семена Ивановича Кузьмичева, ни солдата войны Ганса Шульце. Иногда я достаю тот листок бумаги. Перед глазами встает поле, красные маки…