Нестрадающая сторона? Как решить национальную проблему

Наша страна одна из богатейших. Запасы нефти и газа сейчас кажутся немереными. Но мы прекрасно понимаем, что эти ресурсы когда-то иссякнут. И только одно национальное богатство неисчерпаемо. Это творчески, интеллектуально одаренные дети. Эта мысль прозвучала в выступлении заместителя начальника Юго-Восточного окружного управления образования Валентины Васильевны Морозовой на недавней научно-практической конференции «Проблемы выявления и развития способностей школьников в системе общего и дополнительного образования». Актовый зал школы №1122 собрал ученых и администраторов, педагогов и психологов, заинтересованных в реализации федеральной программы «Одаренные дети». Пленарное заседание перешло в «круглые столы». А мы оказались за импровизированным «столом» с известными московскими директорами – школы-интерната «Интеллектуал» для одаренных детей Евгением МАРКЕЛОВЫМ и школы №1199 Сергеем БЕБЧУКОМ, руководителем «Лиги школ».

Свой – чужой

– Евгений Владимирович, я думаю, эти дети «с чудинкой» попадались каждому учителю. В чем, по-вашему, сложность работы с такими учениками?

– Я двадцать лет проработал учителем истории. И с этой проблемой постоянно сталкивался. Могу сказать: у меня с полдюжины таких учеников было, которых по-человечески я очень любил. Я и тогда умом понимал, что это редкие, замечательные дети. Но на уроках с такими невозможно работать. Они просто раздражают. Ну смотрите, учителю нужно выдать определенный объем информации. И тут начинают сыпаться вопросы, которые конкретно мне сейчас мешают. Да просто уводят урок в сторону. Естественно, я стараюсь этого молодого человека как-то успокоить. Ведь если я работаю с ним, все остальные выпадают. Ни одна «обычная» школа не может эту проблему поставить значимо. Образовательные запросы таких детей непредсказуемы. Они непредсказуемы как стратегически – на неделю, на месяц, на четверть, так и в рамках одного урока. Именно поэтому возникает диссонанс между классом в 25-30 человек и этими одним или двумя детьми. Ведь ученик, вообще говоря, и сам часто не знает, что он спросит через минуту. Какая мысль придет ему в голову после слов учителя или товарища. В средней школе эти дети находятся в ситуации страдающей. Их часто не любят одноклассники: все знают, выскочки. Их не любят учителя, потому что они мешают. И родители начинают давить на ребенка: «У тебя опять тройка! Из-за чего?» – «Я там что-то лишнее сказал на уроке». – «Ты что, не можешь быть как все?» Школа по определению учит репродуктиву: учитель объяснил, дети повторили. Одаренному просто психологически сложно делать как учили. На подсознательном уровне совсем другая установка – делать по-другому, по-своему. Пойти своим путем. А это оценивается обычно как раз негативно. Потому что у учителя иногда просто нет времени вникать в какое-то новое, нешаблонное решение. Бывает и другая ситуация, когда квалификации преподавателя не хватает на то, чтобы разобраться с предложенным ходом. Это факт – зачастую такие дети в вопросах, которые их интересуют, уходят существенно дальше своего учителя.

Лига звезд

– Сергей Александрович, вы намного старше 3-летнего «Интеллектуала», сделали уже девять выпусков, отпраздновали двенадцатилетие. Да, собственно, вы были первыми, начинали с нуля. Как все случилось-получилось?

– Вообще-то изначально у нас с единомышленниками возникла идея: открыть школу универсального знания. Это был 90-й год. Мы сначала хотели назвать ее спецшколой по семиотике. Но слово было незнакомое, страшное для учителей. И в процессе юридического оформления, создания концепции родилось словосочетание «школа для одаренных». Мне просто объяснили: такую школу можно сделать и маленькой, и нестандартной. И я прислушался к этим умным советам.

Евгений МАРКЕЛОВ:

– Кстати, таких учебных заведений для интеллектуально одаренных детей в Москве по пальцам пересчитать, а детей много. И конечно, двумя-тремя школами проблему не решить. Да, есть профильные школы, которые собирают детей, свою одаренность в каком-то направлении, скажем в математике, физике, уже проявивших. Они более консервативны, устойчивы. Но и школы, в которых дети разнообразные – и швец, и жнец, тоже должны быть разнообразные. И потому они очень мобильные.

– Согласна. Сергей Александрович, вы называетесь «Лигой школ». Это что значит?

– Это просто. Каждый наш учитель – это и есть школа, научная, творческая, педагогическая. За последние пять-шесть лет никакой текучки, не сменился ни один преподаватель.

– У нас похожая система кадрового подхода. Искали ключевые фигуры, которые бы сегодня, сейчас находились на острие науки. Не секрет, что школьные предметы от современной науки очень далеки.

– А как у вас проходит отбор одаренных?

Сергей БЕБЧУК:

– Принимаем мы детей в 7-й класс в результате очень строгого, очень долгого отбора, который тянется два месяца.

– Сергей Александрович, существенный вопрос: с какого возраста вы принимаете ребят?

– Уточню, не с возраста, а с класса. Мы берем детей в 7-й, выпускаем в 11-м.

– А почему именно в 7-й? В «Интеллектуал» принимают с 5-го.

– Мы очень сильно эксплуатируем желание ребенка быть взрослым. И его желание, чтобы к нему относились как к взрослому. И вся воспитательная и учебная жизнь основана на этой эксплуатации. В хорошем смысле слова. У нас многие преподаватели с детьми «на вы».

– А почему вы эксплуатируете именно это желание?

– Пообщавшись с большим количеством специалистов, занимающихся возрастной психологией, выяснили, что именно в двенадцать лет наступает та самая грань, когда ребенок перестает быть как все, а хочет быть самим собой, личностью. Кстати, у мальчиков и у девочек эта «ступенька» не совсем на одном «порожке». У городских и у сельских тоже.

– Сергей Александрович, вернемся в ваш 7-й. Почему вы вообще заинтересовались этой возрастной категорией?

– Группа единомышленников, которая в 92-м собиралась организовать нашу школу, была такова, что нам всем хотелось работать с детьми, как со взрослыми. И мы, собственно, умели, по предыдущему нашему опыту, работать с подростками, как с коллегами, как с товарищами, как с сотрудниками. Кто-то знал это по занятиям во дворцах пионеров, кто-то по кружкам в других школах, при научных институтах еще в советское время.

Не закладывать «мину»

– А скажите, как вы относитесь к тому, что многие одаренные – и об этом с восторгом пишут в газетах – в 13, 14 лет заканчивают школу и поступают в университет?

– Это большая ошибка. Любого нормально мотивированного ребенка можно – чисто технологически это возможно – обучить так, что в 14 он получит аттестат. Вопрос: что он при этом потеряет? Потеряет нормальное детство. Потому что ему придется много, очень много заниматься с большим напряжением. Главное, он не приобретет никакой социализации. Вот представьте себе: вокруг будут восемнадцати-девятнадцатилетние студенты. Он для них просто не человек. Разница в четыре-пять лет имеет роковое значение. Мимо пройдет и вся школьная жизнь, и вся студенческая. На выходе из университета мы получим сложившегося, законченного неудачника. У него и личная жизнь поломана. Ему будет не в кого влюбиться. Мне удалось наблюдать такие вещи: как правило, это происходит из-за амбиций родителей, которые плохо понимают, что они делают для своего ребенка. Приведу пример. Когда к нам поступают дети, мы не проверяем их дневников. Даже не спрашиваем возраста. Просто предлагаем какие-то задания. Только потом, когда ребенок поступил, выясняется, что ему 12 лет, а он закончил 9-й класс и пришел к нам учиться в 10-й. Когда такое случается, мы обязательно разговариваем с родителями, предлагаем пойти в 8-й или даже 7-й – по возрасту. В этом году к нам в 10-й класс поступала двенадцатилетняя девочка. Мы ее уговорили идти на два года раньше.

– Концептуально правильное решение. Нужно создавать такие образовательные условия, чтобы они в свои 12, 13, 14 лет могли получить тот объем знаний, который им необходим. То есть не привести их в университет, а привести университет к ним. Они должны жить в своей среде, расти со сверстниками.

– Половина наших детей поступает в МГУ. Есть только один факультет, на котором у нас нет студентов, – почвоведческий. На всех остальных, где три, где четыре, где семь наших. И мы следим за их учебой. И очень гордимся тем, что они начинают научную работу не на 3-м курсе, когда нужно писать курсовую, или диплом на 5-м. Наши дети начинают ходить в лаборатории или заниматься какой-то исследовательской деятельностью, скажем, в библиотеке уже на первом, ну в худшем случае, на втором курсе.

– А мне доводилось говорить с преподавателями университета о нескольких московских школах. Работают они замечательно, примерно в этом же направлении. Характеристика их выпускников была дана такая: «Это очень плохие студенты, но очень хорошие научные работники». Наверное, проблема есть.

– Педагоги работают все и категорически, по авторским программам. Мы совершенно не дублируем университетскую программу. И в этом смысле не закладываем эту «мину». Логично ведь двигаться не вперед, а вширь. И тратить свободный ресурс детей не на то, чтобы изучать все новые и новые темы. Можно заниматься какими-то тонкими вещами, которые требуют серьезного времени и на которые потом его никогда не будет. Зато ребята приобретают специальные умения и знания, которые вот именно потом вполне могут стать фундаментальной основой для каких-то совершенно других видов деятельности.

– Евгений Владимирович говорил, что ценна стратегия образовательного учреждения, которое подстраивается под нестандартных, одаренных детей. Скажите, у ваших учеников сегодня, в новых условиях, проблемы возникают?

– Очень по-разному. Есть дети спокойные, усидчивые. И если с ними глубоко и много не общаться, не контактировать, в общем и не скажешь, что они какие-то необычные… А другие – крайне обидчивые. Гиперактивные. Есть ребята, которые вообще не в состоянии просто сидеть. Ну, стоят они весь урок рядом с партой. Да пусть стоит, никому не мешает. Слава Богу не ходят. Хотя некоторым как раз нужно походить.

– Евгений Владимирович, все хочу спросить: зачем московским детям жить в интернате?

– Вы знаете, предложение исходило от нашего департамента и сначала показалось нам очень странным. Оказалось, это абсолютно востребовано. Во-первых, велика Москва, два часа в один конец. Но что парадоксально: они все хотят там жить, даже те, чей дом в шаговой доступности, все время просятся в интернат. Там жизнь, там некая среда общения межвозрастного, очень значимого для них.