«Несть лести…». О старой и новой России и еще раз о Карамзине

Появлению карамзинского трактата «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» мы обязаны великой княгине Екатерине Павловне, сестре Александра Первого. Она была не только молода и красива, но умна и умела ценить ум в собеседнике. С Николаем Михайловичем Карамзиным Екатерина Павловна познакомилась в 1809 году в Москве, в результате чего историограф получил приглашение навестить ее в Твери.

Михаил ШАПОВАЛОВ,сотрудник Государственного музея-усадьбы «Остафьево» – «Русский Парнас»

– Мой брат непременно должен познакомиться с вашими рассуждениями. Он достоин их слышать.

На дворе стоял январь 1811 года.

Пришлось Николаю Михайловичу отложить на время занятия «Историей…» и сосредоточиться над документом, известным как «Записка о древней и новой России». Через месяц «Записка…» была переписана набело.

В марте Александр Первый навестил сестру в Твери, которая к его приезду срочно просила явиться из Москвы Карамзина. Император благосклонно выслушал избранные главы «Истории Государства Российского» и беседовал с историком. Интересно отметить: в ходе беседы Карамзин отстаивал идею незыблемости самодержавия, в то время как Александр склонялся к монархии конституционной и даже ее замене парламентом. Удивительный парадокс!.. Около полуночи Екатерина Павловна вручила брату карамзинскую «Записку…» Наутро при отъезде в Петербург Александр лишь холодно кивнул Карамзину.

Что же прочитал император в «Записке о древней и новой России»?

Обращает на себя внимание эпиграф к ней: «Несть лести в языце моем. Псалом 138». Так, адресуясь к самодержцу, Карамзин предупреждает, что будет говорить только правду, будь она даже нелицеприятной для царя.

Прежде всего Карамзин вписывает историю отечественную в историю европейскую как ее часть.

Отдав должное великим князьям киевским Владимиру и Ярославу («Россия была не только обширным, но в сравнении с другими и самым образованным государством…»), историк переходит к мрачным временам междоусобиц, которыми воспользовались враги нашего отечества. «Казалось, – пишет Карамзин, – что Россия погибла навеки. Сделалось чудо. Городок, едва известный до ХIV века, от презрения к его маловажности именуемый селом Кучковым, возвысил главу и спас отечество. Да будет честь и слава Москве! В ее стенах родилась, созрела мысль восстановить единовластие в истерзанной России, и хитрый Иоанн Калита, заслужив имя собирателя земли Русской, есть первоначальник ее славного воскресения, беспримерного в летописях мира».

Единовластие, по Карамзину, – политический строй с наличием единой системы, где монарх – глава удельных князей. От единовластия страна идет к самодержавию, уделы отсутствуют, монарх пользуется неограниченной властью.

Вместе с тем в России издавна существовало вече, совет народный, при особо важных государственных случаях. Вече в пору расцвета (до нашествия Батыя) имело силу изгонять князей слабых и неугодных народу. Учитывая и этот дух вольности, Карамзин выводит историческое правило: «Для твердого самодержавия необходимо государственное могущество. Рабство политическое не совместимо с гражданской вольностью».

Самые яркие страницы в «Записке…» посвящены Петру Первому. Он «завоевал Ливонию, сотворил флот, основал гавани, издал многие законы мудрые, привел в лучшее состояние торговлю, рудокопни, завел мануфактуры, училища, академию, наконец поставил Россию на знаменитую степень в политической системе Европы». Но далее Карамзин пишет (и впервые как историк!) следующее: «Страсть к новым для нас обычаям преступила в нем (Петре) границы благоразумия… Тайная канцелярия день и ночь работала в Преображенском: пытки и казни служили средством нашего преобразования государственного». Другими словами, Россия крепла на костях и крови крепостных и неугодных царю бояр. В ущерб отечественным Петр насильно вводил условия жизни европейской. В неистовом порыве Петр «объявил себя главою церкви, уничтожив патриаршество как опасное для самодержавия неограниченного». И это, по Карамзину, было ошибкой государственного масштаба.

Другой ошибкой Петра было, по Карамзину, строительство на северной окраине империи новой столицы. «Он мог, – замечает историк, – заложить на берегах Невы купеческий город для ввоза и вывоза товаров; но мысль утвердить там пребывание государей была, есть и будет вредною. Сколько людей погибло, сколько миллионов и трудов для приведения в действо сего намерения? Можно сказать, что Петербург основан на слезах и трупах».

Рассматривая послепетровское время, Карамзин уподобляет Россию величественному, но недостроенному зданию. Царствия Анны Иоанновны, Елизаветы и Петра III, насыщенные дворцовыми интригами, были как бы переходными к воцарению на престол Екатерины Второй, которая стала преемницей величия Петрова и второй образовательницей новой России. Однако при всех победах воинских и успехах в делах государственных, как пишет Карамзин: «Торговали правдою и чинами. Екатерина – Великий Муж в главных собраниях государственных – являлась женщиною в подробностях монаршей деятельности; дремала на розах, была обманываема или себя обманывала; не видала или не хотела видеть многих злоупотреблений, считая их, может быть, неизбежными и довольствуясь общим, успешным, славным течением ее царствования».

Удивляешься смелости Карамзина, когда он, заключив критический пассаж о царствовании Павла, переходит к самодержцу действующему.

«Не сомневаюсь в добродетели Александра, – оговаривается он, – судили единственно заговорщиков, подвигнутых местию и страхом личных опасностей; винили особенно тех, которые сами были орудием Павловых жестокостей и предметом его благодеяний». По смыслу за словами «единственно заговорщиков» подразумевается еще кто-то, а этот кто-то и есть сам Александр Павлович, – он знал о заговоре, но не принял мер по его пресечению. За такой намек можно было нажить крупные неприятности, тем более что и далее в «Записке…», говоря о дне сегодняшнем империи, Карамзин следует согласно эпиграфу: «Несть лести в языке моем».

Начало царствования Александра Первого совпало с победоносными войнами Наполеона. Россия тогда находилась в выгодном положении: между ее западными границами и Францией была Пруссия. К тому же Наполеону приходилось считаться с Австрией. Его цель – сокрушить могущество Англии – не могла быть осуществлена без того, чтобы не навязать свою волю этим двум государствам и заручиться хотя бы нейтралитетом России. После чего вплотную можно было приступить к блокаде английских портов. Но английская дипломатия не дремала, победы Наполеона на полях сражений она компенсировала умными действиями по сколачиванию новых антинаполеоновских союзов. К сожалению, Россия не осталась в стороне – Александр позволил втянуть империю в войну с Наполеоном. И это обстоятельство Карамзин ставит в вину Александру. Историк пишет: «…великие наши усилия, имев следствием Аустерлиц и мир Тельзитский, утвердили господство Франции над Европою и сделали нас чрез Варшаву соседями Наполеона». Карамзин предупреждает: «…можем ли надеяться на искренность его дружбы? Обманем ли Наполеона? Сила вещей неодолима. Он знает, что мы внутренно ненавидим его…» Поставив под сомнение правильность действий русских дипломатов во Франции, Карамзин дает понять: верить Наполеону нельзя.

Касаясь болезненного для России вопроса освобождения крестьян, историк уверен: «Что значит освободить у нас крестьян? Дать им волю жить где угодно, отнять у господ всю власть над ними, подчинить их одной власти правительства. Хорошо. Но сии земледельцы не будут иметь земли, которая – в чем не может быть и спора – есть собственность дворянская». А у дворянства свои заслуги, оно – оплот государства. Император не может допустить лишений для этого сословия, так, в общем, рассуждает Карамзин.

Он предостерегает новых законодателей от увлечения самими формами бюрократической деятельности. Он призывает в «Записке…» искать людей, то есть искать на местах людей государственного мышления, как это делал Петр Великий, подбирая кадры для сената, армии и других инстанций. Карамзин всегда тверд в главном: «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым самодержавием».

Тверской инцидент между монархом и историком породил в обществе разные слухи. Неожиданно сняли с поста Сперанского. Стало известно, что Александр вычеркнул фамилию Карамзина из списка очередных кандидатов к награде. Но что произошло в Твери, никто толком не знал. Сам Николай Михайлович и его покровительница, великая княгиня Екатерина Павловна, хранили на сей счет молчание. Текст «Записки о древней и новой России» на долгие десятилетия оставался неизвестным. После окончательной победы над Наполеоном царь вернул свое расположение Карамзину. Они встречались в Царском Селе во время прогулок и оба находили удовольствие в беседах на разные темы. Порой Александр оставлял букет полевых цветов, собранных им, на подоконнике летнего дома Карамзиных для жены историка – Екатерины Андреевны.

В пушкинском «Современнике» за 1837 год уже после смерти поэта появился отрывок из «Записки…» Карамзина. Полный ее текст вышел брошюрой в Берлине только в 1861 году (через полвека после написания!). Попытка Бертенева в 1870 году опубликовать «Записку…» в журнале «Русский архив» обернулась запретом цензуры. Лишь в 1900 году Пыпин опубликовал полностью «Записку…» в приложении к своей книге «Общественное движение в России при Александре I». Но лучшим дореволюционным изданием «Записки…» считается выход ее в свет под редакцией Сиповского в 1914 году. К этому времени острота поднимаемых автором «Записки…» вопросов осталась в прошлом. На Россию неодолимо надвигались новые грозные испытания. Сегодня этот меморандум в свете исторического опыта заставляет нас многое переоценить в трагических событиях ХХ века и признать выдающуюся роль Карамзина на пути российского самопознания.