Ненужные дети. или Путевка в никуда

Полтавская коррекционная школа-интернат Омской области не так давно отпраздновала юбилей – 20 лет. Были торжества, цветы, поздравления. И… проблемы, которых с годами не становится меньше хотя бы потому, что никто их не пытается решить. Государству нужны одаренные дети, а умственно отсталые ему неинтересны.

Полтавской школе-интернате, где я директорствую шестой год, занимаются дети, которые, по определению специальной комиссии, не способны учиться по обычной программе. Объясняю для тех, кто не знает, что такое коррекционная школа. А не знают многие, даже учителя. Теоретически вроде бы слышали, но приезжают к нам и удивляются: какие ребята вежливые. Ожидали, надо полагать, увидеть дурдом. Слава богу, в моем присутствии интернат так уже не называют, а раньше бывало. Наверное, я старею, поскольку, работая в общеобразовательной школе, никогда так не жалел детей, как жалею теперь интернатовских. Потому что никому они не нужны, кроме нас: учителей, воспитателей. Собственно, в этом-то, на мой взгляд, и есть главная причина задержки умственного развития наших ребят. Далеко не все они – дети пьющих родителей. Но почти все – из нищих деревень. Если мама работает, к примеру, дояркой, занята 14 часов в сутки, что она может дать своему малышу? На книжки у нее нет ни сил, ни времени, ни денег. Да и желание вряд ли такое появляется. Сама не развивается и его не развивает. Могли бы дать что-то педагоги, но садики в малых деревнях давно закрыты. А если не закладывать ничего в ребенка с двух до пяти лет, он легко становится «нашим». Наверное, в общеобразовательной многих могли бы «вытянуть», но кто будет тратить на них массу сил и времени?

Мы пытаемся готовить наших детей к самостоятельной жизни. Правда, будет ли у них эта жизнь? Мы учим ребенка обслуживать себя, учим трудиться, но идти после школы ему некуда, кроме как назад, в свою деревню. Есть в Омске профессиональное училище для «коррекционщиков». Только чтобы отправить туда ребенка, у матери должны быть хоть какие-то деньги, на гособеспечении находятся лишь сироты.

Работая в интернате учителем, я долго не мог привыкнуть к тому, что не вижу результатов своего труда. На одном уроке мальчишка все знает, на следующем все забывает. Те, кто может с этим справиться, остаются надолго. Нынче школе-интернату исполнилось 20 лет, и половина коллектива – «старожилы». Новеньких я особо не удерживаю. Зачем? Если человек не чувствует себя на своем месте, пусть ищет другое.

По должностному расписанию у нас есть «учителя» и «воспитатели». Честно говоря, когда я пришел сюда, между ними ощущалось некое противостояние. Но я считаю, и объясняю это коллективу, что может быть лишь одна должность: учитель-воспитатель, потому что процессы обучения и воспитания неотделимы друг от друга, особенно в нашей школе. Не знаю, чему важнее научить наших детей – писать-считать или самостоятельно одеваться? В общеобразовательных школах к педагогам теперь относятся по-разному. Для наших детей и их родителей учитель – по-прежнему свято. И мы стараемся держать марку. Причем я не делю коллектив на педагогический и обслуживающий – у нас все делают одно дело. Мы – команда. Кстати, именно поэтому стали чемпионами Полтавского района в педагогической спартакиаде, победив в 12 видах спорта! В Омской области вообще тенденция назначать тренеров, выпускников института физкультуры, директорами коррекционных школ. И это правильно. Потому что мы живем «по закону сердечной мышцы», которая не может работать в полсилы! Именно в спорте я вижу один из путей адаптации наших ребят в обществе. Они не могут состязаться с ровесниками в математике, зато в беге или прыжках чувствуют себя такими же, как все. Равными, а часто и лучшими. Один из наших чемпионов учится сейчас в колледже. Не скажу, кто, не скажу, в каком, а то не посмотрят на его успехи, выгонят – нашим выпускникам вход в «нормальные» учебные заведения заказан.

Я провожу в интернате не меньше 12 часов в сутки. Иначе не получается даже при том, что не веду уроков. Свою задачу вижу в том, чтобы создать условия для нормальной работы коллектива. Не только педагогического: есть ведь еще баня, прачечная, столовая, гараж. Да как я смогу вести урок, если вдруг канализация переполнилась или продукты не завезли? «Вдруг» случается регулярно, и проблем масса. Что в коррекционной школе действительно напоминает дурдом, так это директорская жизнь.

Казначейская система, на мой взгляд, введена исключительно затем, чтобы контролировать наши деньги. Наверное, это нужно. Но теперь из-за контроля за десяткой теряется тысяча. Введена тендерная система, госзаказы, с поставщиками напрямую не работаем. В итоге раньше я мог купить картошку в районе по два рубля килограмм, а теперь мне ее везут из Омска по 12. Или взять одежду. Мы обязаны одевать ребенка на 7200 рублей в год – и большого, и маленького. Само по себе дело непростое – приобрести приличные наряды на такую сумму. Есть перечень вещей – какие и в каком количестве мы обязаны предоставить. Например, на год требуется 10 пар носков. Выбрать я их не могу. Поставщик выигрывает тендер и поставляет мне китайский товар, качество которого выясняется через месяц – все 10 пар изношены, потому что оказались одноразовыми. И что делать ребенку дальше? Босиком ходить 11 месяцев? А ведь с другой статьи расходов я не могу снять деньги.

Как-то был я на учебе в Москве, и кто-то из Министерства образования с трибуны спрашивал: какие у вас проблемы? Я ответил – проблемы нам создаете вы. Чего стоят наши программы! По труду, например, предмету, который я считаю основным для таких школ, как наша. Прогресс наших программ не касается. Мы до сих пор учим детей на столярном деле долбить отверстия вручную! Дрель программой не предусмотрена. Обрабатывать землю предлагается исключительно вручную – лопатой копать, тяпкой бить. А ведь теперь у каждого, даже самого бедного сельчанина есть мотоплуг «Крот», потому что только земля в деревне и кормит. Кто научит наших ребят, если не мы?

А наше штатное расписание? Когда пересматривались рекомендации, по которым должны его составлять, если в них еще заложены счетовод и конюх? Конюха, кстати, неплохо бы завести, да вот лошадь ни в какую программу не вписывается. А надо бы. Мы ведь сельских детей растим, они должны уметь управляться с домашними животными. Конечно, мы пытаемся их устроить на работу, объясняем работодателям, чем отличается выпускник коррекционной школы от выпускника общеобразовательной. Наши дети – прекрасные исполнители, им просто в головы не приходит нарушить приказы и распоряжения старших. К тому же трудолюбивы. Есть среди выпускников и комбайнер, и сварщик, и даже продавец. Но лишь единицы добиваются такого успеха, и то благодаря нашим немалым усилиям. Сколько мне пришлось повоевать на комиссии по делам несовершеннолетних! Хулиганили трое, но двое – дети приличных людей и в своих школах характеризуются положительно, а наш Ваня – сын алкоголика, учится в «коррекционке». Его удобнее сделать заводилой, хотя по характеру наши дети не способны проявлять инициативу. Увы, они легко подчиняются окружающим, не умеют бороться за свои права. Мы учим их девять лет, но у них нет другого выхода, как вернуться туда, откуда вышли – в нищету, в пьянку, в бессмысленное тупое существование. Туда, где они не нужны вообще никому. Еще пять лет назад в Омской области детей с отставанием в умственном развитии было около двух тысяч, а сейчас уже пять. Что делать? Строить новые интернаты, растить их и отправлять обратно? У них нет работы, нет другого дома и нет другого примера, кроме родительского. Они быстро забывают нашу науку. У большинства их них два пути – пополнять армию бомжей или производить на свет подобных себе. В нашей школе учатся поколениями – мамы, папы, потом дети, скоро внуки пойдут. Они не способны думать о будущем своего потомства. Бесчеловечно запрещать им рожать, а выбрасывать их на улицу – это нормально? Нужны законы, способные изменить отношение общества к таким детям, как наши.

Виталий КУЧЕРОВ, директор Полтавской школы-интерната, Омская область