На чтение: ≈ 11 мин.Л.Н. Толстой – больше, чем писатель. Ему принадлежат обширные труды по социологии, философии, эстетике. Он внимательно следил за новыми явлениями в области литературы, живописи и музыки. «Люблю музыку больше всех других искусств», – говорил писатель.
И это одно из тех признаний великого писателя, которые вдруг освещают его жизнь и творчество с новой и неожиданной стороны. В самом деле, от повести «Детство», с которой он дебютировал в 1852 году, до «Хаджи Мурата», опубликованного посмертно в 1912 году, в его творческом мире непрерывно звучит, изменяется, растёт некая всеобъемлющая стихия, которую он называет музыкой. В нём всегда жила необыкновенная жажда гармонии звуков, над силой воздействия которой на людей он размышлял всю жизнь. Всё, что написано Толстым о музыке в его художественных произведениях, – это его собственная музыкальная биография, потому что о музыке нельзя рассказать, не пережив её самому, а, пережив, нельзя умолчать.
Ещё в детстве он слышал, как играла его мать: просто, приятно, заставляя чувствовать сердцем то, что невозможно высказать словами. В своих дневниках Толстой позднее назовёт музыку «стенографией чувств», «немой молитвой души» и признает за ней способность «соединять в одном чувстве всех людей». С 16 лет, во время учёбы в Казанском университете, Лев Николаевич начинает заниматься музыкой сам, без учителя. И лишь вернувшись из Казани в Ясную Поляну, он привёз с собой музыканта Рудольфа, который помог ему в дальнейшем обучении музыкальной грамоте. Здесь писатель составляет план на два года по изучению наук, где есть такой пункт: «Достигнуть средней степени совершенства в музыке и живописи». И очень преуспел в этом. Было время, когда игра на фортепиано была для него большим, чем просто развлечение. Он пожелал даже составить энциклопедическое руководство для изучения «основных начал» музыкального искусства, а в 1858 году хлопотал об устройстве в Москве Камерного общества. Особенно Толстой любил Баха, Моцарта, Гайдна, Шопена, Чайковского. Как-то он заметил: «Всегда в музыке чувствуешь самого человека: юноша светлый, непосредственный – Моцарт, наивный – Гайдн, суровый Бетховен». Многие персонажи его повестей и романов исполняют произведения именно этих композиторов.
Например, в повести «Детство» Николай Иртеньев слушает игру матери на фортепиано: она исполняет сонату Бетховена («я вспоминал что-то грустное, тяжёлое и мрачное») и второй концерт Фильда («я дремал, и в моём воображении возникали какие-то лёгкие, светлые и прозрачные воспоминания»). Автор пишет, что мама часто исполняла именно эти пьесы, и это возбуждало в нём обычно чувство, похожее на воспоминание («казалось, что вспоминаешь то, чего никогда не было»). Толстой был неравнодушен и к поющему голосу. В повести «Юность» молодые люди хором поют «Ныне силы небесные», автор же реалистично описывает ощущения главного героя, то, как благотворно воздействовала мелодия и гармония на его душу: «… Музыка делала на меня до слёз сильное впечатление». Вообще у Толстого герои очень много поют, прекрасно, задушевно, раскрывая через песню своё отношение к жизни. Например, свою любимицу, Наташу Ростову, писатель наделил прекрасным природным голосом. Впечатления от исполнения Наташей «Баркаролы» он передал через восприятие её брата Николая: «Что же это такое? Что с ней сделалось? Как она поёт нынче? И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты»… и в следующую минуту с его плеч как бы свалился тяжкий груз. «Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба и честь – всё вздор… а вот оно, настоящее». Музыка затронула «что-то лучшее в душе Николая». А вот Наташа поёт по просьбе Андрея Болконского – и тот же восторг, та же власть музыки над человеком. «И это что-то было независимо от всего в мире и выше всего в мире», – добавляет Толстой. Это характеризует взгляд Толстого на специфику музыки с точки зрения того, что это род искусства, всецело относящийся к области чувств человека, не имеющей ничего общего с изобразительным искусством. Вот именно поэтому Левин в «Анне Карениной», слушая симфоническую поэму «Король Лир в степи», не мог её понять. Он старался рисовать в своём воображении какие-то зрительные образы, а её, по мнению автора, надо было лишь слушать и наслаждаться красотой звучания.
Толстой как эстетик был сторонником древнего учения о катарсисе – «очищении страстей». Смысл этого действия прекрасно раскрыт во многих произведениях великого гуманиста, исследующего «диалектику души». В повести «Альберт», написанной в 1858 году, скрипач играет свою Melancholie G-dur: музыка вдруг озарила неожиданно ярким светом «внутренний мир каждого». И все почувствовали присутствие какой-то силы: «…ни один ложный или неумеренный звук не нарушал покорности внимающих». Это было и «чувство тихого созерцания прошедшего», и «страстное воспоминание чего-то счастливого». Звуки божественной музыки пробуждают в сердцах слушателей «то безграничную потребность власти и блеска, то чувство покорности, неудовлетворённости любви и грусти».
В повести «Два гусара» Толстой с истинным восхищением описывает песни цыган. А когда он хочет передать радость простого человека или выказать глубокое сочувствие к тяжёлой доле хлебопашца или солдата, то обращается к народной песне. Так, поёт старый солдат Жданов, отслуживший более двух десятков лет в царской армии (повесть «Рубка леса»), у которого одна радость была и одна страсть – песни, хотя и петь-то он не очень умел. Но что-то важное он передавал через пение, потому что непременно его сразу окружала толпа молодых солдат, которые уж не отрываясь, смотрели на него и слушали, затаив дыхание. Поют бабы, приближаясь к Левину в поле (роман «Анна Каренина»): «Казалось, что туча с громом веселья надвигалась на него. Туча надвинулась, захватила его, и копна, на которой он лежал, и другие копны, и воза, и весь луг с дальним полем – всё заходило и заколыхалось под размеры дикой, развесёлой песни с вскриками, присвистом, ёканьем». Левину тогда «завидно стало за это здоровое веселье, хотелось принять участие в выражении радости жизни». Нет, не только этнографическую старину видел Толстой в народной песне, не только её особенные, национальные мотивы слышал в них, а находил образцы, приёмы и самую мысль «всемирного искусства», в равной степени близкого и понятного всем. В народной песне Толстой находил не то, что обособляет народы, а то, что их соединяет в высоких поэтических и музыкальных чувствах. Музыка в понимании писателя – это одна из самых великих духовных связей, объединяющих людей в народ, в человечество.
Великому русскому композитору П.И. Чайковскому Л.Н. Толстой подарил сборник с записями народных песен, которые собирал и записал сам. А когда услышал прозвучавшую в «Первом концерте» Чайковского мелодию народной песни «Сидел Ваня», неожиданно залился слезами на глазах у изумлённого композитора, а играющих музыкантов назвал «жрецами высшего в мире искусства». Невозможно перечислить все страницы писателя, где звучит музыка или герои размышляют о её свойствах и роли в жизни человека, так их много. По-разному можно относиться и к тому, что о музыке говорил и писал писатель, но самый предмет его любви и размышлений неизменно привлекал и будет привлекать каждого, кто обращается к его творчеству. Потому что речь, в общем-то, идёт не только о музыке, или литературе, или искусстве в общем его значении, а об истории русской мысли и её художественном содержании. Вот почему такой важной, интересной и нужной представляется нам та сфера русской эстетики, которая называется «Лев Толстой и музыка».
Людмила Мельникова, учитель русского языка и литературы академического лицея №4 при Бухарском университете, Узбекистан
Иллюстрация: http://www.liveinternet.ru/users/heler/post140236817
Выбор читателей
Комментарии