Неистребимость “Белых журавлей”

Полигуманитарной 387-й руководит девятнадцать лет Николай Белоусов – бывший фронтовик, кавалер четырех боевых наград, заслуженный учитель, человек, известный и в районе, и в городе. Отпустить с миром подозрительную личность он не мог. А когда тот выхватил пистолет, выбора у старого солдата, как и у настоящего Учителя, уже не было: он бросился вперед, заслоняя собой остальных.

Пистолет оказался газовым, но выстрел в упор, в лицо, а за ним и второй свалили директора. Газ, быстро распространившийся по коридорчику, поразил двоих учителей, достиг ближайшего учебного кабинета. Бандит бежал, но вскоре был задержан с помощью тех же ребят, которых пытался приручить, вербуя возможных помощников для квартирных краж. Уже к концу дня об этом происшествии стало известно едва ли не во всем огромном Кировском районе. На следующее утро, как всегда, задолго до первого звонка Белоусов был в школе. “Зачем, Николай Владимирович, вам бы отлежаться!” – ахнули коллеги, увидев израненное лицо, больные глаза. “Чтобы не было лишней паники”, – коротко пояснил директор. И оказался, как всегда, прав. Родители, бывшие ученики, друзья школы с утра обрывали телефоны. Многие приходили, желая непременно лично убедиться, что Белоусов жив, все дети здоровы.

И только позже, когда улеглась первая острая тревога за жизнь и здоровье людей, стали вспоминаться детали. Главная среди них – как он шагнул, не раздумывая, навстречу дулу пистолета. Как, ни секунды не сомневаясь, загородил собой остальных. Поступок по нынешним временам неординарный. Но как раз Белоусов – тот редкий человек, о котором можно сказать без натяжек и романтических преувеличений: он всегда поступает только так. Во всем.

Прежде всего – по отношению к детям. Парадокс, но как раз поэтому работники роно никогда не приводили его школу в пример как образцовую. Не присылали журналистов. На фоне настоящих, глубоких достижений, интересных новаций там обязательно маячили две-три фигуры ребят с очень сомнительной репутацией. Такие обязательно всю картину испортят. А у Белоусова незыблемый принцип: никого из школы не отчислять, никому в приеме не отказывать. Как в младших классах, так и в старших. Пока есть хоть малейшая возможность удержать человека за партой, он не отдает его ни улице, ни милиции. И эта особенность “элитарной”, судя по визитке, полигуманитарной с широчайшими международными связями школы известна в районе не меньше, чем глубина изучения истории, музыки, латыни и прочих учебных дисциплин. Гимназий и лицеев в нашем городе теперь немало, а вот хороших дневных школ, куда можно прийти человеку, запутавшемуся по глупости в грехах, совсем не стало. Потому так часты звонки с просьбами: возьмите, Николай Владимирович, моего непутевого! А то и сами директора звонят: не сложились отношения, возьмите, может, у вас лучше получится. Он берет. Многое возьмет на себя и как учитель географии, и как человек. Арсенал воспитательных средств у него огромен. От неистребимого дружелюбия, игры в волейбол с ребятами, пения в сводном хоре, участия в спектаклях до спасительного юмора.

Как-то учительница начальных классов привела к нему мальчика, который тут же заметался по кабинету в истерике. Обозвав всех, кто попадался на глаза, малыш закричал на директора: “А ты вообще шимпанзе!” “Ну почему же шимпанзе, – задумчиво ответил тот. – Смотри, какой я большой, сильный. Я, скорее, горилла. А на шимпанзе сейчас ты больше похож!” И – сбил истерику. Именно Белоусов рискнул взять за месяц до выпускных экзаменов мальчика, которого выставили из соседней школы за то, что он слишком рано женился. Это было в годы, когда считалось, что беременные девочки и женатые мальчики — несмываемый позор для всего коллектива. А Николай Владимирович поговорил с пареньком и выразил ему свое уважение. В этой школе никогда не отвечали отказом таким бедолагам. Соглашались и на заочную форму обучения, и на экстернат, когда это было еще делом неслыханным.

Белоусов жил только по собственным нравственным законам всегда, и рядом с ним на многие годы оставались лишь те из коллег, кто эти законы тоже считает единственно приемлемыми. Это ведь только на бумаге красиво и просто: за каждого ребенка бороться, как за своего родного, а учителей оберегать, как берегут любимых. Жить по таким принципам ох как сложно. Не так давно беда разразилась у молодой учительницы, которую и “своей”-то в школе называть рано. Только-только институт окончила, начала работать, ждала ребенка. А мужа-прапорщика убили бандиты на улице. Командование военной части помогать молодой вдове отказалось: погиб не при исполнении служебных обязанностей, значит, наше дело – сторона. Что делать? Родом будущая мама из Махачкалы, никого из близких рядом нет, из общежития для семей военнослужащих грозятся выселить…Вместе с Николаем Владимировичем поехали к командиру части и завучи, и заместители – “вся королевская рать”. Белоусов, как всегда теперь, – при орденских колодках. Уговорили. Выхлопотали и помощь, и поддержку. Потом сообща собирали приданое малышу. Добывали коляску, кроватку. И, как всегда, когда всем миром доброе дело делается, чувствовали, что им так хорошо вместе, так надежно и спокойно рядом с таким директором – аж петь хочется.

А поют они часто, много. Поют и учителя, и ребята, и родители. Временами до семи хоров в школе создавалось. Принимая новеньких на работу, директор первым делом спрашивает: поете? В волейбол играете? Страстный поклонник хорового пения, он сам и романсы исполняет неплохо, и несложные арии. А уж фронтовые песни звучат у него, по понятным причинам, как ни у кого другого. Второе увлечение – волейбол. В традиционных встречах – одиннадцатиклассники против учителей – он сражается за команду, как тигр. В азарте борьбы может накричать, обидеть коллегу. Потом будет свою резкость заглаживать, но игры без самоотверженности, без страсти не признает: нельзя беречь свои силы, когда рядом бьются товарищи по команде! Это тоже принцип. Он и хор так высоко ценит, потому что хоровое искусство требует особой сплоченности, чуткости друг к другу. Можно сказать, что свой педагогический коллектив он собирал 19 лет по крупицам, тоже как своеобразный хор, умеющий работать удивительно слаженно, на едином дыхании. Теперь, когда этот хор, кажется, собрался, все они пуще глаза берегут эту редкую “чистоту звука”, атмосферу, в которой, несмотря на все сложности времени, можно работать радостно и спокойно.

Как человек, повидавший в жизни много разного, Николай Владимирович особенно жалеет и защищает молодых. “Нам-то жизнь досталась все-таки хорошая, а им сейчас каково?” Хорошая жизнь – это фронт в 18 лет. Потом вечерняя школа и работа сварщиком на заводе. Потом – сварщик и студент, он же глава молодой семьи. Потом – учитель, одновременно преподававший географию, физкультуру и труд, чтобы прокормить жену и двух сыновей. Кстати, сварщиком на заводе он мог все равно заработать больше. До фронта мечтал стать летчиком. К детям потянуло как раз там, в освобожденной Праге, поверженном Берлине. Вернувшись, иначе смотрел и на маму свою – когда-то учительницу младших классов гимназии, и на отца, который после концлагеря снова пошел читать лекции студентам. Их повзрослевший сын хотел теперь стать только учителем.

Одна из верных соратниц – имена и фамилии обожающих Белоусова учителей не хочу называть, чтобы никого не выделить, не обидеть, – рассказывает, что 19 лет назад, явившись сюда молодой преподавательницей, застала на пороге школы неожиданную картину. Открылась дверь, и на крыльцо вышел высокий, элегантный директор с ведром мусора в руке. А старенькая нянечка из-за спины строго следила, чтобы он нес ведро аккуратно, нигде не просыпал и опорожнил до дна. Эти “школьные смотрительницы” – Елизавета Сергеевна и Мария Андреевна – вошли в историю как строжайшие блюстительницы порядка. Даже тогда, когда могли они уже только дежурить в гардеробе, трепетали перед ними и взрослые, и дети. А Николай Владимирович, здороваясь, кланялся в пояс и долгие годы помогал, чем мог. Как-то забывается иногда, что детей воспитывают только наши поступки, наш образ жизни, а вовсе не слова. Отношение директора к старым и малым, его бесконечное сочувствие и готовность спасти, защитить – вот школа, вот в чем жизненная наука. Возможно, скажут, что Белоусов старомоден. В его школе и специализация складывалась тоже как бы вопреки общему засилью языковых и математических школ. В конце семидесятых, когда курс мировой художественной культуры еще только разрабатывался и подвергался порою жесточайшей критике, он принял с распростертыми об’ятиями первого автора его – Лию Предтеченскую с аспирантами. Сколько раз после этого приходилось ему отстаивать новое направление на разных уровнях! Это сейчас МХК преподается почти во всех школах Петербурга как обязательный предмет, а искусство и архитектура города стали стержнем воспитательной работы. В былые времена город специализировался на воспитании рабочей смены, которой ХIХ век якобы не нужен. В 387-й шутят сейчас, что образование наконец-то стало перестраиваться под Белоусова, который как работал всю жизнь, так и работает. Только мешать ему стали меньше, да вот звание заслуженного два года назад дали.

Недавно посетила их компетентная комиссия – жюри конкурса на звание “школа года”. Белоусов, как водится, показывал им и уроки, и досуговые занятия, знакомил со своими дорогими коллегами, родителями ребят. Потом их знаменитый сводный хор пел и Свиридова, и Баха. Все улыбались, но когда вышел вперед директор, тихо начал: “Мне кажется порою, что солдаты, с кровавых не пришедшие полей…”, члены жюри потянулись за носовыми платками. Плакали под этих “Журавлей” все. А прощаясь, сказали: мы увидим еще много хороших школ. Но такой больше нет и быть не может. Как нет второго Белоусова.

Как ни печально, он остался в городе один – последний из мощной когда-то когорты директоров – фронтовиков. Один, но не одинокий, а, напротив, как никто, окруженный влюбленными, верными учениками и последователями. Утверждающий, несмотря ни на что, неистребимость высокого духа, нравственной чистоты и подлинной человечности русского учителя.

Нина ПИЖУРИНА

Санкт-Петербург