Неформальный. SHAOV.RU

Тимур Шаов пишет песни. И сам поет их. Из того, что поет, по собственному признанию, ему по душе «Песня дельтапланеристов». А мне из тех, что слышал, особенно нравится «Любовное чтиво». Но, впрочем, с Тимуром интересно говорить не только о конкретных песнях…

Досье «УГ»Тимур Шаов родился в 1964 г. в Черкесске, закончил медицинский институт в Ставрополе, жил в поселке Нижний Архыз, знаменитом своей обсерваторией. Работал в районной больнице, расположенной в станице Зеленчукской – это в 25 километрах от поселка. Недавно переехал в Дубну. Женат, двое детей – мальчик и девочка.Песни начал писать с 1986 или 1987 г., всерьез – в последние пять лет, до того писал мало – одну-две в год.Из 50 песен около десятка лирические, остальные – шуточные. Слушал «Битлз», Высоцкого, Окуджаву. Визбора впервые услышал в Ставрополе где-то в конце обучения в институте, и то случайно. Поэтому первые песни были подражанием Высоцкому.Авторитеты в авторской песне – А.Галич («номер один»), А.Иващенко и Г.Васильев, В.Луферов, А.Мирзаян, Вад. иВал. Мищуки. Иногда работает с группой «Грассмейстер». С концертами выступает с 1988 года, участвует в местных фестивалях, в 1995 г. стал лауреатом Грушинского фестиваля. Вышли лазерные диски и аудиокассеты в «Московских окнах».

– Тимур, то, что вы поете, трудно назвать бардовской песней, шансоном, не говоря уже о песне эстрадной. Вероятно, определить, как назвать то, что поете, можете только вы сами.

– Вообще-то я противник любых классификаций. Наверное, это менталитет нашего человека: пока не сделает классификации, пока не разложит по полочкам, ничего и слушать не будет. Скажи ему, что это шансон, он сразу: ну его, этот мусор, зря только время терять. А скажи ему, что это не шансон, а на стыке жанров, сразу сомлеет. Классификация – какое-то прокрустово ложе, которое мешает человеку понимать, что песни есть только хорошие и никакие. При этом из всех станций меня почему-то крутит именно «Шансон», ну иногда «Серебряный дождь» или «Русское радио». «Маяк», конечно, и «Эхо Москвы».

– По телевизору вас при этом практически не показывают, получается, что раскрутки никакой, а вы при этом чрезвычайно востребованы, работаете на площадках, о которых другим остается лишь мечтать.

– На самом деле это дорогого стоит. Я ни в коем случае не ставлю себя в ряд памятных всем исторических прецедентов, когда человека не афишировали ни радио, ни газеты, молчание полное, а все его знали. Не говорю и об изустной молве, теперь век другой, но все равно народ передает друг другу, рекомендует. Ко мне часто приходят люди на концерт и признаются: нам прийти вас послушать посоветовали друзья из Америки. Или из Германии. Или из Израиля. Там, если уж об известности, меня знают больше, чем в родной стране. Такая известность гораздо ценнее, а традиции нельзя нарушать.

Познер правильно сказал, что если показывать по телевизору целый месяц мертвую лошадь, то она будет известной, но кто ее полюбит? А мне надо быть не известным, а любимым. Это очень важно.

– Свои песни вы часто называете ироническими…

– Упаси Бог, я их никак не называю, они разные. Конечно, есть иронические, саркастические, но при сильно развитом чувстве самоиронии, для меня это всего лишь песенки. Моя задача, чтобы человек улыбнулся. Все.

– Но вы же понимаете, что будет услышано, а что пропущено мимо ушей, что зацепит, а что оставит безразличным.

– Конечно, понимаю. Но я-то никогда не сажусь за работу с мыслью, что неплохо бы сейчас что-нибудь написать. Себя слушаю, а так как я человек очень любопытный, дома всегда включены все четыре телевизора и ежедневно покупается целая сумка газет, то могу узнавать, что вокруг делается. Если подопрет – садишься и пишешь.

– Подопрет – это что значит?

– Это когда совершенно непонятно, что делается у нас в стране. Не то, чтобы я встаю и вопрошаю строго: что это у нас в стране делается?! Но с другой стороны, сильно напрягает, когда не знаешь своего будущего. Хоть бы уже сказали: ребята, идем вон туда, или, наоборот, вон туда. Тогда и можно что-то делать, а то все такое ползучее. Вроде протестовать надо. А против чего? Все, кажется, правильно: с терроризмом боремся, экономику поднимаем, хоть и за счет нефти, но это неважно, все действительно правильно. Но при этом чем-то попахивает неприятным, вот что меня беспокоит.

– Долгое время вы практиковали доктором в обычной поликлинике. Это время оставило след в вашем творчестве?

– Только в том смысле, что было больше времени на песни. Я брал много дежурств, в месяц 8-9 лишних, чтобы денег заработать, нужны были. Ночные дежурства в районке хороши тем, что часто бывают спокойными, это время для песен. Наверное, если бы был преподавателем, пару песен написал бы про преподавателей. У меня есть одна медицинская – «Врачебная нищенская», и все. А так… Говорят, что все врачи циники. Я тоже циник, признаю это, я вообще за цинизм, люблю его, если здоровый. Но с другой стороны, люди часто сравнивают мои песни с психотерапией, были, говорят, в депрессии, но послушали вас, и помогло, вышли. Я, конечно, понимаю, что это не медикаментозное лечение, но мне нравится. И понимаю, что за это мне часть грехов спишется. Потому что обнаружил: вот сколько, оказывается, народу меня слушает. На моем сайте каждый месяц около 4 тысяч посещений, и 99 процентов – благодарности. Зайдите как-нибудь, очень любопытное зрелище. SHAOV.RU называется.

– Эти визиты гостей на сайт подсказывают темы новых песен?

– Темы – нет, но желание писать усиливают. Когда слышишь, что это хорошо, думаешь: ага, будем дальше писать.

– Что для вас важнее – здоровый цинизм или все же «о главном»?

– Песни получаются разные. Иногда – прикол, я же, что хочу, то и пишу, главное, чтобы самому приятно было. К счастью, я абсолютно независим: хочу написать глупость – пишу, не задумываясь, здесь важна самоирония. Когда человек собирается написать с болью, элегию сотворить, то, как правило, ничего не получается. Надо, как птичка: сел на ветку – и пой. Пусть будет мусор, но он будет мой.

– И тщеславие вас не гложет?

– Почему же? Я в меру тщеславен, но сейчас достиг такого уровня, когда тщеславие уходит. Теперь понимаю, что надо отказываться от каких-то приглашений. Недавно снимался в одной телепрограмме – не буду говорить в какой, серьезная программа, серьезный ведущий. Если бы не он – не пошел бы. Но все равно думал: зачем мне это надо, сам неформатный, пишу неформатные песни, а люди, которые меня слушают, это уже такая основа, что не надо просто так где-то там мелькать.

Еще три-четыре года назад, даже два года назад я под все подписывался: просят приехать – ехал. Дошло до того, что в «Аншлаге» засветился. Одни друзья говорили: о, поздравляем, ты уже в «Аншлаге». И другие тоже комментировали: ну, поздравляем, ты уже в…»Аншлаге», довыпендривался, значит.

Раньше это было надо, а теперь понимаю, что ни к чему. К тому же на телевидении нынче любят динамику: давай-давай, быстро-быстро, а так нельзя тому, кто баллады поет. Я в Нью-Йорке в «Метрополитен» «Валькирий» слушал Вагнера, это такой неформат, 6 часов. Но теперь это никому не надо, никто не отдаст на телевидении «Валькириям» 6 часов, и я с моими песнями там тоже не нужен. Под телевизор хорошо пить пиво, закусывать, слушать его краем уха за мытьем посуды. А песни не так надо слушать.

– Однажды спрашивал у Андрея Павловича Петрова…

– Я его люблю: он мне «Золотого Остапа» в Питере вручал…

– Так вот, спрашивал у него, доводилось ли слышать собственные песни в совершенно неожиданной ситуации? И Андрей Павлович рассказал забавную историю. Но он окружен всенародной известностью и любовью. Вам такой не хочется?

– Так отвечу: вот вчера подходят ко мне люди с претензиями – почему это вы спели вот эту песню, а не эту? Или вдруг таксисты ни с того ни с сего узнают. И это без телевизора, заметьте. Хотя мне это на руку, я же человек очень частный, даже, когда узнают – смущаюсь. Уже два года пел песни профессионально, ездил в Москву, делал пластинки, но еще работал доктором, и мои больные про мою музыку не знали.

– А вы свои песни про себя мурлычете?

– Если только привяжется какая-то мелодия, так бывает привяжется, и мучаешься, целый день ее поешь. Не потому что ее люблю, как раз наоборот: страдаю же глубочайшим комплексом неполноценности и не люблю своих песен слушать. Иногда, чтобы сделать мне приятное где-нибудь в поездке, в Новосибирске или на Камчатке ставят мой диск. И я говорю: ребята, выключайте, не надо, не могу. Это уже для психиатра…

– У вас, человека 40-летнего, пожившего и в иные времена, нет ко всем прочим и комплекса, что с такими песнями, какие пишете, и посадить могут?

– Такой комплекс присутствует у моей жены: что ты, дурак, делаешь, точно арестуют. Я пока подобным не страдаю, хотя и смелого из себя не корчу. Прекрасно же понимаю, что за мною нежно любимые жена и двое детей. А если надо, потребуется… В конце концов, и не такие люди писали оды вождям, как я – аз есмь мелкий человечек. Так что, если придут иные времена, не скажу, что выйду на площадь. Это мог Галич.

– Как вы к нему относитесь?

– Считаю в этой нише самым великим и трагическим поэтом ХХ века. Понимаю, что так сделать не могу. У Высоцкого тоже есть гениальные вещи, но как сделаны некоторые его песни понимаю, не то, что так могу, но – понимаю. С Галичем – другое, это – полный улет, такое повторить невозможно.

– Наверное, каждому, кто занят творчеством, хочется, чтобы его не забыли…

– Честно говоря, без кокетства – меня это мало волнует. Может, это эгоизм, но меня интересует, что делается при мне, чтобы меня пели при мне.

– Поют?

– Поют, и еще ни разу не слышал удачной версии. Хотя узнаю при этом немало смешных вещей. В Израиле мои песни исполняют в переходах подземных, деньги зарабатывают. Понятно – почему. Я там все-таки был семь или восемь раз…