Недостающее звено. Точка зрения

Российские публицисты и политики часто сетуют на отсутствие гражданского общества в стране и приводят в пример развитые государства, где оно успешно действует. За последние годы в прессе немало рассказывается о разнообразных формах организации граждан за рубежом, но наши люди не спешат их копировать. На мой взгляд, было бы гораздо продуктивнее опираться на высказанное Василием Ключевским наблюдение: «Здесь требуется от каждого из нас, от каждого русского человека, отчетливого понимания накопленных народом средств и допущенных или вынужденных недостатков своего исторического воспитания. Нам, русским, понимать это нужнее, чем кому-либо». Вот такой, можно сказать, «бухгалтерский подход» к формированию гражданского общества был бы продуктивнее. Программа действий должна включать изучение отечественного опыта государственного строительства и творческое осмысление пусть небольшой, но положительной составляющей.

Под девизом «Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно само собою начнет отменяться снизу» начались реформы в обществе. Анализируя состояние 15-летнего периода реформирования Руси, редактор «Гражданина» отмечает: «В наше время – более чем когда-либо, – столько истрачено бумаги и шрифта на слова и столько в этих словах было неосуществившихся обещаний и никому не нужных исповедей, что общество в праве сказать: .

Культурная работа над общественными отношениями

Из отечественной истории хорошо известно о реформах, предпринимаемых с целью приобщить Россию к европейскому стандарту. Вспомнить хотя бы Петра Великого, Екатерину II.

Упоминаемый уже Ключевский отмечал: «В цепи отношений, связующих власть с обществом, не было одного звена, которое Петр I пытался вставить, но которое после него не было закреплено и выпало. Это звено – народное убеждение, совместное дело власти и общества, слагающееся, с одной стороны, из сознания общего блага, с другой – из уменья внушить это сознание и уверить в своей решимости и способности удовлетворять потребностям, составляющим общее благо».

Приступая к реформаторской деятельности, Екатерина учла опыт Петра Великого, но, читая, наблюдая, беседуя с государственными деятелями, она понимала, что доставшаяся ей власть носит следы эпохи временщиков и случайных правителей. Власть постепенно становилась самодержавной, происходили частые смены на престоле, «которых за 17 лет после смерти Петра Великого случилось пять и в большинстве по обстоятельствам мало понятным народу». Екатерине нельзя было пользоваться властью по сложившейся схеме, тем более что и власть ей вручила гвардия, которая могла ее и отобрать в любой момент. Понимая это, она стремилась стать достойной «любви нашего народа».

В «Историческом похвальном слове Екатерине Великой» историк Карамзин писал, что Россия в это деятельное царствование, «которого главною целью было народное просвещение, столь преобразилась, возвысилась духом, созрела умом, что отцы наши, если бы они теперь воскресли, не узнали бы ее». Столетием позже Ключевский по поводу оценки, данной Карамзиным Екатерине II, замечает, что «все это можно было бы сказать и о Петре Великом, даже с прибавлением того, что его главной целью было еще народное обогащение; люди времен Алексея Михайловича также не узнали бы своей старой московской всея Руси в созданной его сыном Российской империи с Санкт-Петербургом, Кронштадтом, флотом, балтийскими провинциями, девятимиллионным бюджетом, новыми школами и т.п. Однако даже в обществе, захваченном реформой, не в простонародной массе, незаметно такого общего весело-умиленного отношения к памяти Петра, какое потом установилось к Екатерине II».

Рассматривая в ретроспективе те движения, следствия которых «современникам не дано распознать и которые определяют их эпоху», потомки обнаруживают «ненормальное соотношение каких-либо общественных элементов и его происхождение» и могут «сообразить средства восстановления нарушенного равновесия». Эти знания могут послужить нам предостережением или, напротив, ободряющим сигналом.

«Довольно слов, мы хотим дела»

Обратимся к временам реформ Александра II, когда «Царский Манифест 19 марта 1856 г. возвестил новую для России эпоху – эпоху внутренней переделки ее жизни.

Под девизом «Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно само собою начнет отменяться снизу» начались реформы в обществе. Анализируя состояние 15-летнего периода реформирования Руси, редактор «Гражданина» отмечает: «В наше время – более чем когда-либо, – столько истрачено бумаги и шрифта на слова и столько в этих словах было неосуществившихся обещаний и никому не нужных исповедей, что общество в праве сказать: «Довольно слов, мы хотим дела».

Журнал-газету «Гражданин» основал в 1872 г. князь Владимир Петрович Мещерский. 3 января в Петербурге вышел первый номер, где и прозвучали приведенные выше слова о деле. Сказанные 135 лет назад, они злободневны и для современного реформаторского состояния, начатого в 90-е годы ХХ века и тоже по инициативе сверху. На выход нового печатного номера сразу же отреагировали собратья по цеху. Появились разнообразные отклики: в частности, петербургская газета «Nordiche Presse» заметила, что направление нового печатного органа не было определено в вышедшем первом номере «Гражданина». Ответом редактора на это замечание открывается второй номер журнала-газеты:

«Мы разумеем великое слово «Гражданин» как труженик для внутренней жизни своего народа, но труженик самостоятельный в силу свободы уважаемого порядка». Далее автор язвительно отмечает: «Верно и то, что не во французском опошленном и обессиленном «citoyen» следует искать объяснения понятия «Гражданин», но в английском и немецком – Burger».

С чувством собственного достоинства редактор журнала прибавляет, что «и русская история, несмотря на ее отсталость, давно уже своею жизнью сложила верное представление о Гражданине своего государства. Через всю ее тысячелетнюю историю проходит везде благородный тип русского гражданина, как сознательного бойца и смиренного труженика за честь, достоинство и благо своей родины».

Этот печатный орган выходил в царской России вплоть до 1914 года, ежемесячно освещая события внутренней и международной жизни. Советский энциклопедический словарь характеризует журнал-газету «Гражданин» как реакционный орган. Но я подписываюсь под словами князя Мещерского: «Быть гражданином – не значит кричать о свободе, но значит свободно участвовать в правильном движении своего народа вперед. Движение вперед, определяемое не потребностями всех, а капризами нескольких, кто бы они ни были, перестает быть историческим и органическим развитием государства».

Что же касается слова «гражданин», то из слов Мещерского следует, что у каждого из перечисленных им народов – у французов, немцев, англичан – свое толкование этого понятия. Первоначальная калька от греческого слова «политес» – житель полиса, т.е. горожанин, наполнялась конкретным содержанием в соответствии с национальным укладом и психологией народа. Современные реформаторы предложили россиянам американскую модель гражданского общества, в которой главенствующую ценность составляет уровень жизни. Для русского менталитета традиционно было важно иное – смысл жизни, самопожертвование ради Отечества. Но после того, как рухнул «железный занавес» и россиянам предложили строить «открытое общество», миллионы наших соотечественников эмигрировали за рубеж, чтобы воспользоваться условиями жизни и работы в открытом обществе в высокоразвитых странах. Не всем из них повезло, но каждый получил важный урок жизни. Потому что, как свидетельствовал известный австрийский писатель С. Цвейг, всякая форма эмиграции сама по себе неизбежно вызывает определенное нарушение равновесия. Эмигрировавшие соотечественники не так внятно формулируют свои чувства. Наверное, надо быть Цвейгом с его обстоятельствами, чтобы так остро почувствовать утрату родины: «Перестаешь – и это надо пережить, чтобы понять – держаться прямо, когда не чувствуешь больше под ногами родной почвы, становишься менее уверенным, более недоверчивым по отношению к самому себе».

Космополиты

Такое острое чувство утраты родины у Цвейга объясняется двумя обстоятельствами. С юности он мечтал о единстве мира, единстве Европы – не государственном, не политическом, а культурном, сближающем, обогащающем нации и народы. «До 1914 г. я путешествовал в Индию и в Америку, не имея паспорта и даже вообще не имея представления о таковом. Ехал куда и когда хотел, не спрашивая никого и не подвергаясь расспросам. Не было никаких разрешений, никаких виз, никаких справок; те же самые границы были чисто символическими линиями». Только после Первой мировой войны началось искушение мира национализмом, и явным проявлением этой духовной эпидемии нашего столетия явилась ненависть к иностранцам.

После окончания Первой мировой войны ему казалось, что самое страшное позади. Но в глубине буржуазного мира уже начиналось брожение: фашистская чума захватывала все новые страны Старого Света. Писатель близко видел штурмовиков и слышал, как они распевают: «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра – весь мир». Тучи сгустились и над ним лично, он был вынужден покинуть родину. «Почти полстолетия я приучал мое сердце биться, как сердце «citoyen du monde (гражданина мира), – признается Стефан Цвейг. – В тот день, когда я утратил мой паспорт, я – в пятьдесят восемь лет – обнаружил, что со своей родиной теряешь больше, чем кусок застолбленной земли». Тогда его родина – Австрия – была присоединена Гитлером к Германии и потеряла статус суверенного государства, а он, чтимый во многих странах литератор, свободно пересекавший границы многих государств, оказался безродным».

Прошло 65 лет со дня ухода Цвейга из жизни, и сегодняшние поколения живут в Европе не без тревоги. На смену космополитизму, когда человек «в высоком смысле не знает родины, как не знают ее рыцари и пираты красоты, которые носятся по городам мира, алчно вбирая в себя все прекрасное, встречающееся на пути», к которому Цвейг не испытывал симпатий, пришел глобализм.

Мы воспринимаем процедуру оформление заграничного паспорта, предъявление свидетельства о состоянии здоровья, справки о прививках, приглашения и адреса родственников, моральные и финансовые гарантии, подписание анкеты в 3 или 4 экземплярах как естественный порядок вещей. Контакты с консульской службой не доставляют удовольствия, но заставляют мириться как с необходимым. Цвейг, имеющий другой опыт передвижения, отмечает: «С душой, рожденной свободной, приходится постоянно чувствовать, что являешься объектом, а не субъектом, что прав у тебя нет никаких, а все лишь милость властей». Власти, обеспокоенные распространением терроризма, ужесточают контроль за гражданами. И вводимые ограничения понятны – это отклик свободного общества на возникшие обстоятельства. Почему же наши российские обстоятельства вызывают осуждение со стороны зарубежных обществ и рассматриваются ими как стремление к тоталитаризму?

Совместное дело власти и народа

Возвращаясь к отечественной истории, можно сказать, что она насыщена ситуациями, встречающимися и сегодня: «придворные интриги заменили политику, великосветские скандалы составляли новости дня. Умственные интересы гасли в жажде милостей и увеселений. Великосветское общество презирало все русское, науками пренебрегало», – сказано о временах, наступивших после кончины Петра Великого и составивших 17-летний период. Продолжая попытку Петра Великого, Екатерина, обращаясь, как и он, к разуму народа, будила в нем и чувства, которые способны были еще сильнее склонить умы на сторону законодателя. Оба великих реформатора понимали, как важно иметь звено между властью и народом. Есть ли оно, это звено, которым является дело, сегодня? Современные российские публицисты много сломали копий вокруг свободы слова, гласности. На фоне разваливающейся экономики и обнищания населения воззвания нынешних реформаторов только к этим сторонам гражданского общества было цинично и выше народного разумения – поэтому и реакция пока: «Народ безмолвствует». К этим словам А.С.Пушкина (1799 – 1837), чье 170-летие со дня смерти отмечает в этом году российская общественность, нелишне присовокупить его совет всем оппозиционерам. Их труды «принесли бы истинную пользу, будучи представлены с большей искренностью и благоволением; ибо нет убедительности в поношениях и нет истины, где нет любви». Отечественная история с ее народными бунтами – кровавыми и беспощадными – свидетельствует, что нельзя цинично испытывать народ.

В последний год власть стала уделять внимание борьбе с коррупцией в чиновничьем аппарате, со сверхдоходами крупного бизнеса, чудовищным расслоением в уровне жизни населения. Провозглашены программы, направленные на борьбу за удовлетворение потребностей населения, на реализацию конкретных мер. Но оппозиционеры продолжают критиковать наше общество, сосредоточившись на том, что реформы происходят у нас по инициативе сверху, а не так, как в Европе, – по инициативе гражданского общества. Так сложилась наша история, что единодушие власти и общества проявлялось только в тяжкие годины войн. У народа не было еще случая убедиться в решимости и способности власти довести провозглашаемые ею реформы до полной реализации. То звено, которое со времен Петра I не было закреплено и выпало – народное убеждение, пока не восстановлено в цепи совместных действий власти и общества. Об этом можно судить хотя бы по вопросам, задаваемым на последней встрече Президента России В.Путина с представителями СМИ (1 февраля 2007 г.). В частности, о том, что будет с обещанным «материнским капиталом», когда сменится президент? Он высказал пожелание: «Будущая власть должна быть консолидирована. Рассчитываю на то, что все ветви власти сплотятся для работы на общее благо России». Многое будет зависеть и от СМИ. Внушить народу сознание, что и на современном этапе он сможет быть достоин своих великих предков, значит зарядить его энергией, необходимой для созидания.