Не судьба. «Тихий Дон» Бондарчука превратили в зрелище для нерадивых школьников

«Новая старая» экранизация шолоховского «Тихого Дона» Сергея Бондарчука прошла по телеэкранам страны. Сделано почти невозможное: усилием большого числа людей (среди которых сам президент Владимир Путин) «Тихий Дон» Бондарчука после более чем 10-летнего мытарства возвращен на родину. И за ценой – неназываемой, но исчисляемой в миллионах долларов за права на телеверсию для России и стран СНГ, – Первый канал не постоял. Не только зрители, но и актеры, и съемочная группа фильма наконец-то смогли увидеть законченный фильм – продукт напряженного труда. И что же? Картина вызвала смешанные чувства.

Можно только предположить, что испытывал Бондарчук, вынужденный пойти на уступки художественной и исторической достоверности, начиная с подбора на главные роли западных кинозвезд (под них легче найти деньги) и кончая несколько лубочными декорациями (под западные представления о быте «казак рюс»). Так, в финале, когда Григорий приходит в родной хутор, который наполовину, согласно автору, спалили красные, целый ряд девственно нетронутых хат режет глаз.

Фильм снимали на английском языке. И это «Тихий Дон» с его неповторимо колоритным диалектом русского языка, с его непереводимыми «кубыть», «сем-ка» и «вспопашитесь»! И хотя в российской телеверсии авторский текст зазвучал вновь, озвучка захромала, зачастую не совпадая с движением губ актеров. Редакторам пришлось пожертвовать и частью оригинальных фраз героев. Отдельной проблемой стал подбор русских актеров для дублирования своих иностранных коллег.

И все же если со всеми этими огрехами можно смириться, списав их на вынужденный компромисс режиссера со временем и продюсером, то гораздо труднее согласиться с «соломоновым» решением Первого канала, вырезавшим из

10-часовой смонтированной начерно самим режиссером телеверсии целых три серии! Константин Эрнст объяснил этот «прогрессивный» монтаж тем, что «у современного кино другой темп, нежели пятнадцать лет назад». Впрочем, Константин Львович наговорил на себя. В показанной по ТВ картине проявила себя всего лишь извечная логика школьника, второпях читающего обязательный по программе роман – пролистывая целые главы, где «война», и жадно заглатывая страницы про «мир». Если бы к этой логике прибавить еще и современный клиповый темп, то от «Тихого Дона» остался бы максимум двухсерийный комикс…

Удивительнее всего, что готовил последнее творение отца к показу в России Федор Сергеевич Бондарчук. Теперь можно только гадать, как выглядела бы картина Сергея Федоровича Бондарчука в оригинальном законченном виде. Но ножницы монтажера заметны даже не читавшему роман зрителю. Почему, например, председатель ревкома с радостной дрожью в голосе узнает во входящем комиссаре какого-то Осипа Давыдовича? Мы-то его раньше не видели, и откуда нам узнать, что этот самый большевик Штокман посеял семена смуты в головы хуторских казаков, того же Мишки Кошевого, еще в тихие довоенные годы? А куда, интересно, делся незадачливый Аксиньин муж? Я понимаю, конечно, что он вечно мешался под ногами главных героев, но раствориться под конец ленты в никуда, как по прикосновению фокусника, для такого здоровенного казака – это уж слишком.

А Мишка Кошевой, в фильме выскочивший, как черт из табакерки в 1917 году? Разве понять без знания их бывшей с Мелеховым дружбы (и кстати, некогда общей симпатии к красным!) и сплотивших их годах на Первой мировой всю пропасть, легшую между ними после революции? И их человеческую разность: Мишка, готовый в любой момент вздернуть Мелехова даже после женитьбы на его сестре Дуняше, и Гришка, собирающийся «выручить от смерти» убийцу брата после захвата в плен части Кошевого?

За главной любовной интригой картины почти угас пульс этого катастрофического времени, его человеческая сложность и нечеловеческая мука. В фильме История – лишь контрастный эффектный фон для истории всепоглощающей страсти. Надо признаться, что и две предыдущие экранизации «Тихого Дона» (немая и картина Сергея Герасимова) грешили тем же. Но во времена советской власти вряд ли было возможно честно, до мыслимого предела вслед за автором совершить подвиг объективности. Вспоминая ту же «Войну и мир», мне думается, что Сергея Федоровича Бондарчука привлекала именно сложность и грандиозность задачи: сохранив в центре Любовь героев, бессмертную в своей архетипичности (чем Григорий и Аксинья не Тристан и Изольда?), показать, как в переломный момент времени история отвечает на философские вопросы через множество конкретных людей. Что такое совесть? Все ли дозволено? Как остаться человеком в нечеловеческих условиях?

Понятно, что ни в десяти-, ни тем более в семисерийный фильм не вместить всего, но ожидалось, что хотя бы в образе главного героя отразится поиск ответов на эти вопросы. «Неправильный у жизни ход, и, может, и я в этом виноватый… Война все из меня вычерпала. Я сам себе страшный стал… В душу ко мне глянь, а там чернота, как в пустом колодезе…» – говорил Гришка Мелехов в романе. Руперту Эверетту пришлось отыгрывать способность думать почти без слов, одним выражением лица. А от того объема событий, которые могли бы обрисовать личность Григория, остался лишь самый сильный момент: припадок Григория, ужаснувшегося своей яростной животной жестокости, отчаянно хрипящего: «Братцы! Смерти дайте! Смерти!». За одну эту сцену Эверетту можно «простить» и английское происхождение, и аристократическую узкоплечую субтильность, и даже нетрадиционную сексуальную ориентацию. Главные составляющие характера Григория – самость, мужественность, достоинство, замкнутость и угрюмоватую мужскую харизму – актер передал, как мне кажется, удивительно точно. Вообще, на мой взгляд, именно актерская игра делает «Тихий Дон» Сергея Бондарчука вполне полнокровной художественной телеверсией знаменитого романа.

Однако, к огромному сожалению, ни нового прочтения романа, ни философской глубины, ни обнаженного нерва истории в показанном нам фильме не разглядеть. Остается вопрос: согласился бы Сергей Федорович Бондарчук поставить свое имя под получившимся «Тихим Доном»? Ответ на него мы уже не узнаем.