Не понимаете или не хотите понять? Зачем отправлять старшеклассников в детский сад?

В редакцию пришло письмо. На большом белом конверте синей авторучкой аккуратно выведен обратный адрес: «Ульяновск, проспект Авиастроителей, 13, абонентский ящик 3589». Само письмо набрано на компьютере: «В «Учительскую газету» от родителей учащихся филиала школы №72, находящейся по…» Далее идет обозначение того же самого проспекта и того же дома, что и на конверте. Честно говоря, поначалу я не очень-то обратила на это внимание. Гораздо интереснее, разумеется, была суть письма: «Нас закрывают! Вернее, детей из помещения, в котором они обучаются, переводят в другое здание – основной школы, расположенной по улице Карбышева, 26. А поводом служит якобы то, что в округе не хватает детских садиков и здание планируется использовать как дошкольное учреждение. В это трудно поверить, поскольку в нашем районе из 49 детских садов по прямому назначению используются только девять. А наша школа замечательная! Она небольшая, и все ученики на виду. Создана атмосфера единого, дружеского коллектива. Выпускники поступают в различные вузы Ульяновска, страны и других государств. Школа профильная, базируется на изучении иностранных языков. Причем прочные знания дети получают бесплатно! Родители всем довольны. У нас прекрасная учебная база. Учеба односменная…»

Кроме самого письма в конверте находился также список детских садов, используемых не по прямому назначению, и две справки: о числе медалистов школы и достижениях учеников в предметных олимпиадах. А еще 13 листов были заполнены фамилиями. Я обратила внимание, что все подписи сделаны детской рукой. Правда, в середине одного списка после фамилии стояла должность сторожа филиала. Потом я увидела эту фамилию еще на одном листе, потом на втором… Оказалось, это оригинал и две копии. Лишь после командировки мне стало понятно: число подписавшихся надо было увеличить. А тогда я подумала, что это просто невнимательность человека, написавшего в редакцию. Хотя меня сильно покоробило, что в письме – детские фамилии, нет домашнего адреса или хотя бы телефона. Вместо всего этого – только словосочетание «родительский комитет». Но даже фамилии его председателя нигде не было указано. «Ну да ладно, – решила я, – в Ульяновск все равно поеду: а вдруг окажется, что школу у детей отберут да и отдадут под магазин или офис какому-нибудь богатею».

– В общем-то, и в самом Ульяновске, и у нас, в Заволжском районе, такие случаи известны, – соглашается со мной заместитель начальника райотдела образования Алла Богданова. – Но ведь эти здания никогда нам, то есть образованию, не принадлежали. Это бывшие ведомственные детские сады. Это собственность различных предприятий, в основном авиакомплекса, на которую мы никаких прав не имеем. Они распорядились зданиями так, как посчитали нужным.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Но почему же тогда не объяснить все это родителям?

– Шутите? – спокойно возражает Алла Викторовна. – Да мы уже не один год объясняем родителям, ученикам и педагогам, почему назрело выселение. И почти все уже поняли. К сожалению, «почти» – это не все. Часть учителей организовала родителей и детей на…

– Борьбу? – подсказываю я Богдановой, видя, что она подыскивает нужное слово.

– Я бы так не сказала. Скорее, нарушение порядка… Знаете что? Давайте съездим и в основную школу, и в филиал. Вы сможете сравнить условия для учебы и там, и там. И все поймете.

Большая светлая 72-я школа встретила нас веселой суетой и шумом, какие неизбежны на переменах. Малышня бежит по широким коридорам во весь опор. Завидев взрослых, многие тормозят, и я со всех сторон слышу звонкое «здрасьте!»

– Это здание построено в конце 80-х годов и рассчитано было на 1200 детей, – рассказывает о школе директор Людмила Шишкина. – Однако в начале 90-х в нее уже ходило, сейчас в это трудно поверить, почти три тысячи учеников! Вы же помните, как активно рожали в советское время? Да к тому же наш Заволжский район был тогда только построен. Молодые специалисты для работы на авиакомплексе съехались со всей страны. Получили здесь квартиры и, конечно же, стали заводить семьи и рожать детей.

– Итак, школа была переполнена, – прерываю я Людмилу Петровну.

– Не то слово! – подхватывает она. – Учились в три смены. Страдали все: учителя, родители, ученики. Представьте себе, занятия заканчивались в восемь вечера. Зимой уже совсем темно. И вот, чтобы разгрузить школу, придумали часть детей перевести в детский сад. Так у нашей 72-й общеобразовательной появился филиал…

– Который благополучно просуществовал до… – опять встреваю я.

– До недавнего времени. Вопрос о переселении или, может быть, лучше сказать о ликвидации филиала встал, когда материальный уровень большинства семей заметно снизился во время перестройки и детей рожать перестали. Сегодня в школе всего 1050 учеников. К будущему 1 сентября, по прогнозам, их останется всего 900! А школа, напоминаю, рассчитана на 1200 мест. Триста детей сегодня учатся в филиале.

– Теперь скажите мне, пожалуйста, – включается в разговор Алла Богданова. – Я вот вас спрашиваю, как чиновник, обязанный создавать условия для работы и учебы всем учителям и детям в целом. Скажите, в наше такое тяжелое время красиво ли содержать незаполненную школу, да еще и филиал? И это тогда, когда в очереди на место в детском садике стоят три тысячи семей! Может быть, с точки зрения самого филиала это нормально. А с моей, – неэффективно. Эгоистично, в конце концов.

– Но, может быть, эгоизм родителей можно понять, – не унимаюсь я. – Они заботятся о своих любимых чадах.

– Неразумный это эгоизм, – не соглашается со мной директор школы. – Давайте пройдем по классам, по кабинетам. Посмотрим спортзал, столовую. А затем отправимся в филиал. И вы все поймете.

Мы прошлись. Еще раз подчеркну: школа большая, светлая. Особенно впечатляют широкие коридоры, компьютерный кабинет. Увидела я, правда, и кое-где облупленные стены, и обшарпанный линолеум. Но когда мы приехали в филиал, я поняла, что не совсем свежая краска в рекреациях в тысячу раз лучше, чем узкий коридор. Здесь он рассчитан на малышей. Это же, вспомним, детский сад! Короткий, изогнутый, узенький. Честное слово, я не понимаю, как в нем вообще могут прогуливаться старшеклассники. На мой взгляд, даже ребятам среднего звена здесь должно быть тесно.

Где уж тут побегать, размяться между уроками! Физкультминутку организовать и то невозможно. Расставишь руки и упрешься в стены с двух сторон. Но и это, может быть, не самое страшное. Я на секунду представила, а вдруг пожар… В этих узеньких, тесных, виляющих коридорчиках все и останутся. Навсегда.

И это еще не вся картина в целом! Заходим, нет, не в класс – в группу. Это же бывшие группы, а не классы. Но сначала попадаем… в раздевалку. У каждого класса своя раздевалка. Пальто – вот они тут. Но не в шкафчиках, как у детсадовских малышек, а на вешалке. Думаете, красиво? Нет очень неэстетично. Проходим дальше. В бывшей группе – две большие комнаты: игровая и спальня. Комнаты разделены огромной стеклянной перегородкой. Все, что происходит в соседней комнате, воспитатели бывшего детсада видели. И сегодня два разных класса учатся в этих двух комнатах одновременно, и дети смотрят друг на друга сквозь стеклянную перегородку. Хорошо? Авторы письма в редакцию почему-то считают – нормально.

Нормальным они, наверное, считают и то, что в этих «классах» невозможно сквозное проветривание, что обязательно во время переменок в обычной школе. В детских садах сквозняков, как правило, не устраивают. Пока малыши гуляют, а это не 10-15 минут, как в школе, а целый час-полтора, комнаты вполне успевают наполниться свежим воздухом и без сквозняков. А результат: я видела справку заболеваемости по школам района. В филиале самая высокая. И ровно в два раза выше, чем в основной 72-й школе.

В одной группе – «классе» я обратила внимание, что освещение оказалось не слева от сидящих за партами, а справа. Еще одно нарушение санитарных норм и правил. Вот в каких «замечательных» условиях учатся 300 детей! Теперь мне стало понятно появление на свет одного документа. Это акт Роспотребнадзора, принимавшего школу к началу 2005-2006 учебного года, где есть фраза о необходимости перевода учеников из помещения детского сада в основное типовое здание 72-й школы. Мне интересно, почему это не было сделано.

– А наши родители не были согласны с требованием Роспотребнадзора. Они высказали свое сомнение в объективности его выводов. Хотя… Кто это спорит с такими организациями! Родители боялись, что перевод детей плохо скажется на их психологическом благополучии. Значит, они могут начать хуже учиться, – объяснила Алла Богданова. – Вот почему весь этот учебный год мы только и делали, что встречались с родителями. Давали полную информацию о причинах и характере действий роно по размещению детей и организации учебного процесса. Директор школы гарантировала, что будет обеспечена преемственность образовательных программ для учеников, которых переведут в основное здание. Многие родители это поняли. Но не все. Те, кто не захотел понять, написали вам.

– Можно поговорить с кем-нибудь из них? – спросила я.

– Отчего же нет? – удивилась Алла Викторовна. – Кого из авторов письма пригласить?

И вот тут мне пришлось сознаться, что жалобу подписали одни только дети, сторож и «мама ученика» (такого-то)…

– Хорошо. Давайте встретимся с председателем родительского комитета, – сказала я. – А иначе зачем же его выбирали?

Вячеслав Николаев подъехал на встречу со мной через час. И еще час я записывала на диктофон нашу беседу. Он рассказал, что вначале был категорически против перевода детей, но после знакомства с актом Роспотребнадзора, после разъяснений начальника Заволжского райотдела образования Татьяны Черновой, после того как получил ответ из городского управления образования, городской думы и из мэрии, он понял: перевод неизбежен, потому что жизненно необходим.

…Едва вернувшись из Ульяновска, я заболела гриппом. Лежу с высокой температурой, звонят из редакции.

– На тебя по факсу жалоба пришла. «14 марта в школу приезжала корреспондент Перегородцева (вообще-то у меня другая фамилия. – С.Ц.). Мы считаем ее поведение не вполне корректным. Под письмом стояло 300 подписей родителей и учеников (не 300, а 150, и не родителей, а детей – С.Ц.). Но корреспондент с нами не встретилась. Она не вникла в ситуацию, а выводы сделала (интересно, когда, во время болезни? – С.Ц.). Мы пытались связаться с ней по телефону редакции, но она проигнорировала наш звонок. (Да помилуйте, я и в редакции-то не была. И больничный лист имею. – С.Ц.)» Когда я поправилась, то смогла сама прочитать это письмо. Заканчивалось оно так: «Слезы детей – самые горькие и чистые, и Господь не оставит обидчиков без наказания». Я даже поперхнулась.

Уважаемые Ольга Алексеевна Чванова, Владимир Юрьевич Галеев, учитель математики Светлана Анатольевна Карпова и остальные семь авторов. Если вы читали жалобу на меня, которую подписали, то почему не исправили искаженную в ней мою фамилию? Никогда никто из вас не заглядывал в «Учительскую газету», у которой просите помощи, но не читаете? А ведь я публикуюсь в ней уже больше 20 лет. Ладно, допускаю. Но фраза: «Корреспондент встретилась только с директором Шишкиной, зав.учебной частью Заточиной и учителем…» Здесь вы не удосужились узнать, с кем именно (а встречалась я со многими учителями и детьми), да так с пропуском и прислали в редакцию. А читали ли вы концовку своего письма? Вы что: про Господа, который не простит обидчиков – это всерьез? И вы, Светлана Анатольевна, тоже?

…Сдается мне, что и первое письмо, позвавшее меня в дорогу, никто из 150 детей, подписавших его, не читал.